Закрывая глаза, я вспоминаю, как мама укладывала меня спать, когда с работы вернулся папа. Он застыл в проеме двери, его лицо было красным от крови. Мы с мамой заплакали.
С работы папа принес несколько камней. Они не были похожи на те, что я видел, — эти камни переливались на солнце разными цветами.
Папа работал в шахте в нашем городе, который был построен для горняков. Там же работали мои деды, бабушки, прадеды. Все понимали, что укрепления под землей не выдерживают. Техника безопасности не соблюдалась из-за планов, которые нужно было выполнять, — все сводилось к экономии и штрафам.
Стоял жаркий летний день. Друг моего отца крикнул мне через забор: «Валька, позови батю». Он, как и отец, был проходчиком-взрывником, но они работали в разные смены. «А он умер», — сказал я. Кто-то выбежал из дома в черном платке.
После был суд и долгие разбирательства. А потом шахта закрылась, здания этого комплекса буквально растащили бывшие же горняки. А я каждый раз, когда проходил по нашей улице, где у дороги стоял огромный неказистый камень, говорил гордо: «Этим камнем моего папку завалило!»
Спустя много лет, когда я уже пережил своего «папку», ко мне попал архив фотографий некоего В. Грунина. Родственники фотографа продавали непроявленные пленки, на которых была запечатлена жизнь рудника, где работал папа. Фотографий с отцом у меня почти не осталось, но я вижу его в каждом шахтере на этих негативах.
Отец умер не своей смертью, и поэтому я не знаю, где находится его душа. Мне представляется, что шахта никогда не закрывалась, а горняки до сих пор работают, живут, только в другом мире. И вместе с ними мой папа.
Фотографии: Валентин Сидоренко и Владимир Грунин
