Я захожу в трамвай и надеваю маску. Маска бесит. Прошло уже полгода с начала новой жизни, а я все еще не привыкла к этому ощущению: разом пропадает воздух, тесемки цепляются за сережки, по подбородку елозит плотная ткань.
В апреле я выбирала маски так, чтобы подходили к одежде: скромное развлечение для похода в супермаркет, не дальше двухсот метров от дома, по строгой очередности с домашними, ведь всем тяжело сидеть в четырех стенах. Дети с лицами нежно-зеленого цвета, изнывающие на дистанционке. Родным мы их показывали так: загрузил в машину, привез, отсчитал социальную дистанцию в три метра, кричишь бабушкам: «Не подходи!» Потом уже маски перестала выбирать, просто чередую — закидываю в стирку — надеваю обратно, бесконечная круговерть.
Я говорю детям: прекратите ныть, у нас все хорошо
У нас никто не умер. У нас пока есть работа, дети, вы представляете, у скольких людей ее сейчас нет? У нас все хорошо, просто наденьте маски и идите помойте руки. И еще раз помойте. К маю я сняла кольца с рук, включая обручальное: от бесконечного мытья кожа ранилась и шелушилась.
В ту, первую, волну еще было пространство для того, чтобы считать это все не новой реальностью, а временным мороком. Не было знакомых, которые заболели коронавирусом, у вменяемых людей случались обсуждения в духе «а не выдумка ли вообще все это», мы, «Такие дела», до последнего работали вживую: корреспонденты и фотографы ездили делать материалы, пока все не закрыли окончательно. Я помню, как вышла в самом центре Москвы, на улице Покровке, — и там не было ни одного человека, вообще, только полицейский, вопросительно взглянувший на меня из-под черной маски. Как будто попала в антиутопию и не можешь из нее выбраться.
Сейчас на Покровке людно. Работают бары и рестораны, гуляют люди, младших школьников родители ведут из школы, потому что дистанционка не для всех. Вторая волна невидима, вот только в ленте фейсбука друзья заболевают через одного, многие — умирают. Вот в Москве койки заполнились на две трети, а в Питере их попросту не хватает. Вот в Новосибирске не госпитализируют, вот в Кургане люди спят на полу в больницах. Вот умерших врачей уже никто не может подсчитать точно, потому что они гибнут каждый день. Вот цифра заболевших и умерших от коронавируса каждый день ставит новый рекорд.
Люди устали бояться
Устали соблюдать самоизоляцию, спорить друг с другом о том, когда все это кончится. Если весной еще оставалась надежда, что осенью будет лучше, то сейчас надежд больше нет. Одна огромная усталость и изнуренность.
Очень многие потеряли работу, а многие еще потеряют. Благотворительные фонды захлебываются в потоке просьб о помощи, пытаются сохранить все, что наработали за годы. Мы писали и будем писать об этом, поверьте, ваша помощь сейчас — хоть 50, хоть 100 рублей — любому благотворительному фонду неизмерима.
Наше издание построено на «живых» больших репортажах из самых отдаленных уголков России. Мы рассказывали и показывали жизнь в нашей стране такой, какая она есть. Нам сложно от этого отказываться, и, надеюсь, что мы делаем это не навсегда. Мы заканчиваем все запущенные в работу тексты «на местах» и будем создавать материалы дистанционно — наши авторы станут разговаривать с героями по телефону, а фотографы снимать онлайн. Это очень сложно, правда, гораздо сложнее, чем наша привычная работа, но мы строим издание на том, что человеческая жизнь — главная ценность, и не можем рисковать жизнью и здоровьем героев и корреспондентов. Надеюсь, что вы, наши читатели, примете это.
Мы уже писали про вторую волну коронавируса — а будем писать еще больше. Мы понимаем, что вы устали от этой повестки, — мы тоже устали, но если игнорировать то, что происходит, это все никуда не денется. Мы должны знать.
