«Сильная, как девчонка»

В разные периоды она тяготеет то к каким-то девчачьим штукам, то к мальчиковым. Она еще не вступила в период пубертата и пока со своим полом сама определяется, познает себя и пытается понять, какая она. 

Но я сейчас наблюдаю за мальчиками и вижу, как мой самый младший (ему чуть больше года) без ума от машин, мусоровозов, самолетов. Ему никто не говорит, что сейчас нужно сидеть и машины разбирать, но он не тянется поиграть в куклы, которые лежат рядом с машинами. А вот у Марты такого не было. И я думаю, что, видимо, какие-то гендерные штуки формируются генетически, в зависимости от пола, с рождения, а роль родителя переоценена: многое формируется до рождения ребенка, а потом — средой.

 «Хочется, чтобы защиты были своевременными»

Ольга Бойкова, мама Жени 

Перед фотопроектом мы как раз вернулись из поездки, где Женя в очередной раз выбирала себе кинжальчики на барахолке — от покупки холодного оружия остановило нас только то, что мы летели назад «Победой». Женя взяла себе только маленький раскладной ножичек. 

Женя сейчас учится в седьмом классе. Девушка необычная, со своими нестандартными интересами, с характером, одновременно хрупкая и изящная. Когда Женя была мелкая, у нее была коса, а сейчас она лысая, с тоннелями в ушах, ходит в моих гигантских вещах. Если бы у Жени было много свободных денег, то она бы все спускала, скорее всего, на книги по маркетингу, менеджменту, социологии, психологии. 

С самого детства она тащила везде камни и веточки. Перед ее первым классом ездили на Кавказ и оттуда привезли первый ее складной нож, изящный, красивый, инкрустированный, — до этого она вырезала из палочек каких-то Буратин дедушкиным. 

Наверное, ей хочется быть похожей на взрослых. Когда она пошла в школу, у меня был молодой человек достаточно брутального вида, у которого была коллекция ножей, — весь в черном, с майками с черепами, в косухе. И милая девочка Женя вслед за ним переоделась полностью в черное и драные джинсы — полностью слизала образ и ходила так какое-то время. 

Мне кажется, из-за того, что она еще ребенок, ей интересно побыть в разных образах. В детстве я шила ей много платьев, она ходила красиво одетая, всегда лился поток комплиментов, и она к этому привыкла. Наряды были у нее в основном миленькие, девичьи. Сейчас в ее гардеробе нет ни одного платья вообще. 

Я не навязываю ей стиль одежды, но был единственный раз, когда я ее переодела. У меня были сложные отношения с папой Жени, и он ее забрал без моего ведома аж на целых полгода. И когда я ее вернула, она была похожа на домовенка Кузю: какая-то непонятная мальчишеская одежда, вся чумазая и драная. Не знаю, как так сработало, но я купила ей розовые очки, розовую шляпку, розовое платьице, причесала. Потом смотрю, а ребенок весь розовый. И думаю: «Боже, Оль, что с тобой?» Это случилось, конечно, не в нормальном состоянии. 

Ее часто спрашивают: «Девочка, а ты к какой субкультуре относишься?» И она: «Ни к какой, а что, на мне где-то написано что-то?» Не написано, просто понятно, что не такая, как все. После семи лет она начала проявлять себя как личность. Ей нравится организовывать себя и других. У нее нет модели мужского поведения, она лояльно относится к ЛГБТ-сообществу, за феминизм, за любые меньшинства, за то, чтобы спасти всех угнетенных, даже если они этого не просят. Какое-то время назад ей хотелось быть томбоем — это девочки, которые ведут себя как мальчики. 

В моем детстве все было совсем по-другому. Меня воспитывали строго, в спартанских условиях, отдавали в секции спортивные, даже пытались самбо обучить. Это поколение теперь более свободно — более широких взглядов, это здорово. Но я встречала агрессивных феминисток, которые узколобо мыслят, жестко выражают протест, и это перегибы. Хочется, чтобы все защиты дочери были своевременными.

«Она может позволить себе быть собой»

Ольга Коровякова, мама Ани 

У меня боевая дочка. Она не «девочка-девочка» — Аня ходит на бои мечами. Она такая родилась — сразу бандиткой. На контрасте моя вторая дочка, когда я ей предлагаю: «Ева, хочешь с Аней заниматься?» — говорит: «Нет».  

С самого начала Аня любила больше машинки. При этом она смешно с ними играла, как девочка: одна машинка побольше «кормила грудью» машинку поменьше. Или они играли у нее в чаепитие. Какой-то микс получился. Одеваться она любит сама: любит и платье, и штаны. Я никогда не смогу угадать, что она в следующий раз наденет.

У меня нет установки воспитать Аню как «настоящую девочку» — я считаю, что она хороша такая, какая она есть. У нас с ней однажды был смешной диалог, когда она говорила, что сильная «как девчонка». То есть у нее есть понимание, что девчонки более сильные, чем мальчишки. Меня тогда очень удивило такое ее восприятие. 

На меня в детстве эти стереотипы оказывали большое влияние: «Вот это девчачье занятие, вот это мальчишечье занятие». Я любила больше читать, чем играть в куклы, моя мама мне всегда говорила, что я «не такая». А Аня читать не любит — она любит лазать, бегать, более физически развитая, у нее очень хорошая ориентация в пространстве, и у них с папой много общего в плане компьютерных игр. Мне нравится, что она может позволить себе быть собой и не чувствовать себя какой-то неправильной.

«Почему так? Ты же девочка!»

Аля Хестанти, мама Златы 

Злата с младых ногтей любила «Звездные войны» и мечи — играть с оружием. Кукол у нее было мало — ей нравились технические игрушки: собирать — разбирать. У нас такое количество ЛЕГО, что из него можно отдельную квартиру построить. И она выбирала [строить] не домики с цветочками и собачками, а сложные конструкции звездолетов. 

Когда она была маленькой, у нее были постоянные выступления, конкурсы, экзамены, на которых обязательно нужно было быть в платьях. И это ее утомило. Она стала сопротивляться: «Не хочу юбки, не хочу платья!» Я не настаивала: «Как хочешь, так и одевайся» Сейчас выработался стиль. Мне кажется, он похож на тот, который был в моей юности, в 90-х, немного милитари: брюки, похожие на военные, куртки, рубашки, тяжелые ботинки. «Девочкового» ничего такого нет. 

Я дала ей волю с самого начала. Мне не хотелось вырастить «сахарную» девочку. Она никогда и не была мягкой — всегда была со своим мнением. Но мне кажется, она растет адекватным человеком, гармоничным подростком. Я даю ей свободу выбора, но при этом слежу, чтобы она умела договариваться с людьми, умела пользоваться этим.

Я в детстве сталкивалась с гендерными стереотипами: мне было интересно бегать в мастерскую, хватать рубанки, косы, дрели, и дедушка и прадедушка не понимали, зачем мне это нужно, куда я лезу, считали, что девочке это не надо. Но потом переступили через какие-то свои взгляды и стали брать меня с собой. 

Мне казалось, что, когда подрастет моя дочь, ей будет гораздо проще. Но она тоже с этим сталкивается. В той же школе, когда педагоги начинают говорить: «Почему так? Ты же девочка! Надо так!» Кому надо, почему надо? Они не объясняют ей, естественно. Я ей тоже объяснить не могу, почему так надо. Я ей могу объяснить только, что люди не хотят развиваться, — им, видимо, уютно в этом мирке с жесткими границами: кто что делает, кто что не делает. Эти педагоги моложе меня, но они зашорены, живут в каких-то оковах и навязывают их чужим детям. Мне жаль, но это никуда не делось.

«Быть женственной и удивительно стойким борцом»

Анна Костина, мама Дуни 

У меня четверо детей. Три девочки и один мальчик. Все девочки разные. Я достаточно рано стала мамой, и мои представления о том, как нужно растить детей, менялись с каждым ребенком: хотела девочку, «дышащую туманами», — и моя старшая дочь такая, хотела мальчика, брутального хулигана, — и он такой. А потом я поняла, что не нужно давать четкую установку, и следующие дети совершенно другие. 

Дуне восемь лет, и она как самолет, который идет на взлетную полосу по жизни. Огоньки загораются. Все складывается так, как ей нужно. Очень бойкая и очень активная. У нее потрясающий эмоциональный интеллект: здорово считывает людей, просчитывает ситуацию. Мудрые глаза с рождения. 

Она спортсменка по горным лыжам, очень упорная. Недавно выяснилось, что, оказывается, ей всегда было страшно, но она собиралась, никому не говорила, собирала волю в кулак и спускалась с этой ледяной горы. Для меня это шок. 

Дуня выросла в окружении игрушек не только старшей сестры, но и старшего брата. У нее никогда не было разграничения: «В это играй, потому что мы девочки. А в это не играем, потому что мы не мальчики». Она с удовольствием играла в куклы со старшей сестрой, но отлично может поддержать «мальчиковую» игру: все, что касается мечей, оружия, стрелялок, лазелок, может поставить на место.

В то же время она женственная с детства. Старшей дочке совершенно все равно, во что она одета, ей ходить по магазинам — мука. А для Дунечки — это полный кайф. Она с детства здорово комбинирует стили. Сейчас предподростковый возраст, появляются более спортивные вещи —  сочетается и женственность, и мужественность. Я не вижу здесь противоречий: можно быть внешне женственной, тонкой, изящной и быть удивительно стойким борцом. Прекрасное сочетание. 

Мне всю жизнь бабушка говорила: «Ну ты же девочка. Этого нельзя делать». У меня это основной триггер. Почему я не могу этого делать? Ну и что, что я девочка? 

Материнство — это внутренняя работа над собой, исследование себя и внешнего мира через детей. Они показывают, что мир намного шире. И чем больше детей, разного пола, разного возраста, тем этот мир больше, угол зрения меняется, становишься более гибкой. Сегодня я нежная, ласковая мама и любящая жена, а завтра мне нужно идти деньги зарабатывать, и я всех порву. И это здорово, когда ты можешь перестроиться. 

«Принцесса и воин в одном»

Светлана Расторгуева, мама Веры

У нас много детского оружия дома, и оно появилось еще до сына. Вера просила купить ей меч или щит, особенно в музейных магазинах где-то в замках, — какие-то огромные деревянные штуки. То, с чем она снималась, она увидела на фестивале реконструкции «Времена и эпохи». 

Во многом это идет от ее увлечения такими фильмами, как «Звездные войны». У нее куча джедайских мечей, ей интересны боевые искусства. Но в таких играх она всегда в роли защитника. 

Недавно она посмотрела «Кунг-фу панду» и теперь без конца прыгает в коридоре, пытается перекувырнуться в воздухе, какую-то акробатику показать. Но при этом она бежит и говорит о том, что придумала новую схему для вышивки, и разбирает ниточки. У нее это все сочетается. С одной стороны — джедай, а с другой — девочка, которой нравится перебирать бусы, косметика.

Моя дочь хочет быть принцессой Рапунцель, а с другой стороны — не прихорашиваться и быть такой, какая есть. Принцесса и воин в одном — такой конфликт получается. 

Я стараюсь никогда не говорить: «Не ругайся, ты же девочка! Не кричи, не делай, ты же девочка!». В детстве я эту фразу не воспринимала как угрозу. Я и не вела себя как пацанка. Но носила много мальчишеской одежды, так как рост выше 180 сантиметров — невозможно было купить женские джинсы такого размера. 

Я считаю, что это здорово, что у них есть выбор. Хотя это очень тяжело для родителя. Ей не понравилась в школе учительница. Приходит и говорит: «Эта учительница грубая. Она говорит вот такие слова. Я не хочу ходить в такую школу». Люди моего поколения бы терпели, страдали до невроза, и выходило бы это потоком болезней. А они не терпят.

«Свой выбор нужно отстоять»

Владимир Болдырев, отец Виринеи

При воспитании и дочери, и сына я придерживаюсь одинаковых принципов. Например, упала с качелей, ударилась — мы к ней специально не подбегали, не успокаивали, потому что было понятно, что ничего серьезного не произошло, чтобы она самостоятельно с этим справлялась. И с тех пор она по площадке по детской бегала, как супермен, стала самостоятельной. Абсолютно тот же принцип с сыном. 

Виринее 11 лет, она любознательная и увлеченная, но при этом рассредоточенная. Есть буквально несколько вещей, на которых она готова фокусироваться на протяжении долгого времени, все остальные — краткосрочные. Еще она очень общительная — может завязать разговор с любым человеком. Но еще достаточно наивная. 

Она может ходить в костюме единорога на улицу, может волосы покрасить себе — есть какие-то эксперименты, которые дети, в принципе, должны совершать. Она их и делает, но обязательно под присмотром, потому что очень много негативного опыта вокруг.  

В годы, когда я рос, было давление среды на улице, в школе и каких-то кружках, секциях: если туда придешь с крашеными волосами, то никто этого не поймет. Я был первым человеком в школе в закрытом городе Байконуре, который стал отращивать волосы и ходить с длинными волосами, иногда с хвостиком. Часто прилетало от сверстников, и закончилось дракой во дворе, прилюдно. Я кому-то набил быстро и аккуратно нос, и все — с тех пор никаких вопросов к моему выбору внешнего вида не возникало. Поэтому ребенка нужно подготовить к тому, что он должен свой выбор отстоять.