Без доски и мела

А на дистанте вот какая штука случилась даже с маленькими детьми. Ты должен научиться следить за временем — нет звонков. Включается осознанность. У тебя нет продленки, воспитательница не [скажет]: «Сели делать уроки. Открыли, делаем русский язык».

Любая инновация вводится постепенно. Родитель должен быть хорошим менеджером. Сначала ты заводишь доску и за ребенка все расписываешь, разлиновываешь, время ставишь, показываешь, как это делается. И каждый день мы начинали с того, что мы садились [и смотрели] расписание. А когда ты сделаешь уроки? А ты же, наверное, отдохнуть хочешь. А тут у нас еще обед. Весь график визуализируется.

Первую неделю я за нее делала, вторую неделю мы вместе делали, а на третью неделю — уже сама, но я посматривала, а на четвертую неделю она вообще сказала: «Мам, все, иди. Я все сама знаю». И потом, что удивительно было, когда лето началось, она себе и лето так запланировала.

Саша Ливергант, Максим Спиридонов, Наргиз Асадова и Паша МеркуловФото: Митя Алешковский

ПМ: Надо сказать, что вовлечение родителей — это достаточно частая претензия к дистанту. Говорят: «Нам посадили этих оболтусов, нам теперь с ними сидеть, проверять за них». Раньше учителя этим занимались.

Очень удобно — делегирование ответственности за образование своего ребенка на государство. Нас к этому приучил Советский Союз, когда мы освободили женщин для работы, забрали всех детей в ясли, желательно с годика или с шести месяцев. [Чтобы] не мешали мамочке работать на советскую власть. С тех пор и не вернулось это.

Максим Спиридонов: В большинстве семей в России это сброс ответственности на школу, причем без каких-либо реальных практик контроля.

Две тенденции вскрыла пандемия в школьном образовании. Первая — тотальная неготовность школьных учителей, их просто колоссальная цифровая неграмотность. Вторая — полная неготовность и нежелание родителей активно участвовать в  образовании ребенка, понимать смысл того, каким именно образом выстраивается образовательная траектория.

Открылись, стали стеклянными стены кабинетов. Показали часто неумелых методистов, спикеров, нехаризматичных людей, у которых не хочется учиться.

СЛ: Получается, для образования хорошо, произошла пандемия?

НА: Это не значит, что нужно рассуждать об этом в терминах «хорошо» или «плохо». Так есть. Что мы видим?

Родители увидели, как учат их детей. Сейчас у родителей есть иллюзия, что, когда ребенок приходит физически в школу, там все намного лучше. Нет, в школе точно так же все происходит, довольно неинтересно, плохо и бессмысленно.

Безусловно, у нас в стране есть замечательные школы. В принципе, с точки зрения уровня образования Россия далеко не последняя страна. Мы уверенно держимся в серединке всех стран. По PISA мы занимаем тридцать какое-то место.

В принципе, в любой стране образование как институция довольно костная штука. Все новое, инновационное создается в сфере предпринимательства. После этого возникают новые профессии, набор скиллов, которые люди осмысливают.

После этого образовательные организации начинают задумываться. Пока государство скажет, что теперь нужны такие профессии, представляете, сколько времени проходит? Минимум десять лет. А потом каждый институт, каждая школа должна создать новые программы, должны поработать методисты.

Наргиз АсадоваФото: Митя Алешковский

СЛ: Учителей нужно подготовить.

НА: Это очень большая ригидная структура. Она так устроена. Покуда она будет таким образом устроена, образование всегда будет очень сильно отставать от рынка.

ПМ: Функции школы не только образовательные. Очевидно, что есть та самая функция, которую очень многие люди делегировали, — это тюремная функция. Надо туда их всех загнать, и они в этот момент не будут рисовать на стенах подъездов, пить водку.

МС: Хороший, кстати, термин, мне кажется, очень уместно вставить его — передержка. Как животных отдают на передержку, когда уезжают куда-нибудь.

СЛ: Кончилась математика — они все перетекают на русский.

Это способ социализации, общения.

НА: Функция школы состоит далеко не только в том, чтобы передавать знания. Мне кажется, эта функция школы легко переносится в онлайн. Особенно когда есть большие компании, которые сильно заточены, чтобы методология была грамотная, которые делают кучу структурных поддержек для учителей. Тогда даже не самые продвинутые учителя могут очень хорошо преподавать благодаря этим техническим находкам.

Но, вообще-то, очень важная функция школы — это воспитание.

СЛ: Что это такое?

НА: По-хорошему, это обучение мыслить, учиться, взаимодействовать, решать конфликты, в команде что-то делать. Влюбляться, ругаться, дружить, драться. Один из трех китов, на которых стоят онлайн-школы, — это развитие комьюнити вокруг образовательной программы. Это хорошо может быть прокачано в среде уже взрослых детей, а вот у малышей — вообще нет.

СЛ: Что такое «уметь учиться»?

НА: Это иметь в голове план и осознанно двигаться по нему. Ты понимаешь, зачем ты сюда пришел, что ты хочешь выучить, почему ты это хочешь выучить.

ПМ: И есть желание это делать.

МС: Пресловутая мотивация.

Максим СпиридоновФото: Митя Алешковский

СЛ: Если я первоклашка, я с этим со всем уже должна прийти?

НА: Я не видела ни одного первоклассника, у которого было бы сформировано умение учиться.

Я считаю, что лучшая школа для детей — это природа. Чтобы они просто сами бегали на природе. Они бы научились гораздо большему, чем в школе. Очень многие вещи формируются через эмоции, через тактильные ощущения, — вещи, которых в онлайне нет. Очень важно, чтобы это произошло с ребенком, пока он маленький.

МС:Отсюда простой вывод. Формат образования следующих лет — это смешанное обучение. Просто нужны правильные мозги, которые обеспечивают методическое препарирование материала, определение образовательных целей, понимание того, каким именно образом выстраивать траекторию, где онлайн, где офлайн.

НА: То есть декомпозиция учебного процесса.

Есть технологии, которые невозможно организовать в офлайне. Например, когда идет отслеживание, куда ребенок смотрит. Допустим, у учителя 30 человек в классе. Он одновременно видит у себя на экране, кто что делает. Если они используют графические планшеты, все это в программе подсасывается в его экран. Он видит не только ребенка, но и что он конкретно делает. Он может видеть, что этот уже успел, я ему еще одно задание подкину. А этому — со звездочкой. А этот завис, ему нужна помощь. Та самая индивидуализация гораздо лучше возможна в онлайне, чем в офлайне, если она грамотно построена.

СЛ: Одна из его претензий к дистанту как раз в том, что невозможно вот это самое индивидуальное отношение при дистанционном подходе.

НА: Учителя, с которыми я работаю, даже хорошие, молодые, подкованные в цифровом плане, говорят вот что: эмоционально они быстрее выгорают.

Хороший учитель приходит не ради денег. Он идет учить, потому что ему нравится общаться с детьми. Живого энергетического обмена как раз не происходит в онлайне. Учителя быстрее выгорают. И дети быстрее выгорают. Я не знаю, что с этим делать, но это правда.

МС: Учителя воспитуемые. Мы в «Фоксфорде» неоднократно наблюдали кейсы, когда ребята, в том числе не готовые к обучению в онлайне, приходили и адаптировались. Это определенные усилия. Очень мало кто из них готов это делать.

Недавно я для себя сформулировал главные качества образования будущего. Первое: образование будущего, на которое нужно целиться, выстраивается исходя из логики индивидуализированной образовательной траектории, то есть учитывает специфику восприятия: аудиал, визуал, скорость мышления, предыдущий контекст человека. Учить интернет-маркетингу программиста и учить офлайн маркетолога — это две разные траектории.

Второе: образование должно быть максимально итеративно. Для детей, может быть, в меньшей степени. Там действительно нужна среда. Но для старших школьников и для взрослых это клиповое сознание, скорость жизни уже вынуждает делать каждую итерацию образования короткой, таким пазликом, который встраивается в другой пазлик. Лекции по 1,5 часа или даже по 45 минут уже уходят.

СЛ: Сколько теперь?

МС: 8—10 минут по всем исследованиям, что я слышал.

Саша Ливергант и Максим СпиридоновФото: Митя Алешковский

НА: И смена деятельности.

МС: Третье: сопровождаемое обучение. Особенно в ближайшие годы в онлайне. Потому что детям и взрослым не хватает мотивации. Это сопровождение включает в себя методическую поддержку, мотивационную поддержку, чуть ли не коучинг-поддержку: «Что тебе нужно? Давай разберемся. Почему тебе сложно это преодолевать?»

НА: Я бы добавила создание комьюнити вокруг этой образовательной группы.

МС: Это тоже часть.

НА: Все большие образовательные платформы давным-давно пришли к тому, что начинают [курс] 100 тысяч человек, а заканчивают 200 человек. Очень маленький процент. Они поняли, что, если [не] создавать образовательные комьюнити, этот процент никак не повысишь. Нужна вовлеченность эмоций.

МС: Это четвертый пункт. Образование будущего должно быть эмоционально окрашенным и интерактивным. Поэтому уже родились рок-звезды в детском обучении. Миша Пенкин — дети пищат от того, как он преподает.

СЛ: Что он делает такого, от чего они пищат?

МС: Он увлечен, убедителен, понятно объясняет сложные вещи. Для меня лучший педагог — это человек, который реально живет этим, которому реально хорошо от того, что он это все транслирует, потому что не может этого не делать. Это дети чувствуют. Они этим зажигаются.

СЛ: Искренний интерес подсаживает.

МС: Это не гарантия, но это фундамент, на котором должна выстраиваться харизма спикера, ораторские навыки.

Пятое: кроссплатформенность. Мы живем в мире гаджетов. Основная опора — смартфон. Но дальше — ноутбук, Smart TV, планшет. В этом интерактивном варианте должен быть легким переход туда-сюда.

ПМ: Может ли государственное школьное образование трансформироваться в эту сторону?

МС: Случайным образом в онлайн-образовании создалась, на мой взгляд, очень интересная ситуация. За 10 лет была воспитана плеяда искренне увлеченных людей, которые считают образование своей миссией, которые мыслят и умеют оперировать очень крутыми новыми методиками, которые умеют их выстраивать, не боятся экспериментировать, у которых есть навыки диджитал-строения, стартапостроения. Я убежден, что именно в коллаборации государства с такого рода игроками есть своя правда. Государство само это сделать не сможет.

НА: Я здесь соглашусь. Мне кажется, всем очевидно, что образованию нужна пересборка, это задача всего общества.

Максим Спиридонов и Наргиз АсадоваФото: Митя Алешковский

СЛ: Как эту пересборку начинать?

НА: На самом деле, уже давно все началось. В нашей стране огромное количество очень крутых больших компаний, которые работают в сфере образования. «Нетология», Mail.ru, «Яндекс». Все они — большие игроки на рынке образования.

МС: Очень интересный тренд мы стали наблюдать в последний год. У нас в «Фоксфорде» есть несколько направлений. Основное всегда было дополнительное среднее образование. Мы решали задачу подготовиться к ЕГЭ, ОГЭ, школьной олимпиаде, подтянуть знания по предмету.

Но в последний год больше всего во всей компании выросло не дополнительное, а общее среднее образование. Он шел три года экспериментально. Родители стали не просто дополнять школу, а замещать. В «Фоксфорде» сейчас учится (я сейчас назову устаревшую цифру, она постоянно меняется) более 10 тысяч человек.

Мы даем корочку, потому что у нас есть образовательные партнеры. Мы обучаем сами, а дальше дети, у нас научившись, приходят в обычные школы и там сдают все аттестационные истории. Сдают прекрасно. Это удивительно. Мы в четыре раза выросли по объему к прошлому году. Обычно наш рост — в два раза.

ПМ: Это закрывает какую часть предметов?

МС: 100%.

НА: Все школьные предметы.

СЛ: Это говорит о том, что родители разочаровываются в средней школе.

НА: Мне кажется, что разочарование не главный тренд. Просто поменялся образ жизни у людей. Многие любят путешествовать. Они не хотят быть привязанными к одному месту, чтобы ребенок ходил в одну и ту же школу. Айтишники — растущая армия людей, которые заводят семьи, детей. В этом году они живут на Бали. А потом они поехали во Вьетнам. И вообще, давно мы не бывали в Америке.

Все исследования поколения Z показывают, что отношения между детьми и родителями стали гораздо более трепетными, нежными. Они хотят больше времени проводить вместе.

Это те родители, которые говорят, что не готовы перекинуть ответственность за своего ребенка на школу. Я хочу, чтобы человек воспитывался в наших семейных ценностях, чтобы мы могли больше времени проводить качественно.

СЛ: Чтобы я видел, как он растет.

МC: Очень важная тема — про осознанное отношение к родительству. Этот тренд гораздо более осознанного отношения — вообще подарок для общества и страны.

ПМ: Я помню свою школьную программу. Там были предметы, которые я сейчас помню только по названиям, потому что ничего в голове не осталось. Из чего должна состоять программа образования для ребенка в будущем?

НА: Это моя любимая тема, потому что, когда я стала работать в школе, у меня столько вопросов возникло… Почему дети в началке должны освоить порядка 70% правил по русскому языку, которые они вообще за все время в школе учат? Почему наши дети в первом-втором классе учат довольно сложные лингвистические понятия? Это с большой буквы, это с маленькой, здесь выдели корень, здесь у нас орфограмма пошла, поэтому смени синюю ручку на зеленую и орфограмму напиши зеленой ручкой. Ребята, это можно свихнуться.

Другой вопрос, почему у нас так устроена математика. Я сравнивала программу в Штатах, которая считается более примитивной. Люди с точки зрения финансовой грамотности там гораздо более грамотные.

МС: У меня в этом смысле тоже есть очень жесткая позиция, радикальная. Я считаю, что школьная программа, особенно начальной школы, требует тотального пересмотра. Проблема с суффиксами, корнями и более сложными конструкциями, которые впихивают детям в раннем возрасте, — это не только проблема того, что это время может быть потрачено полезнее.

Это проблема того, что это выстраивает стереотип отношения ребенка к школе как к чему-то очень непрактичному, [что] нужно преодолевать.

В таком состоянии они оказываются еще несколько классов. Потом их ЕГЭ начинает подгонять. Тоже спорно, так ли нужно выстраивать финал школы.

Базовые софт-скиллы — 100%. Я бы начинал от общего к частному, от главного к менее главному. Первое — способность понимать себя, свой организм, свою базовую физиологию, понимание того, как правильно питаться, сколько нужно заниматься спортом, каким спортом и как. Умение выстраивать отношения с одним человеком, с несколькими людьми, строить диалог, что-то доказывать, отстаивать свою точку зрения экологично. Покуда это все не сделано, о чем можно говорить дальше?

НА: Главное — это и есть их психологическая потребность в этом возрасте. У них нет потребности учить приставочно-суффиксальное.

МС: При этом, на мой взгляд, две вещи, а лучше три, в образовании должны фундаментально присутствовать: математика, родной язык и иностранный язык. Родной язык в переработанной форме так, чтобы это было реально для использования, а не для галочки, подчеркивания разными ручками. Иностранный язык просто для развития мозга и умения понимать, что мир более сложен. По мне, этого достаточно в первых двух классах точно.

ПМ: А дальше потом уже обучение должно строиться исходя из…

МС: Индивидуализации образовательной траектории.

НА: Большой вопрос: кто должен решить, что будет в начальной, в средней, старшей школе? Сейчас у меня такое впечатление, что то, как у нас школа устроена, — это что-то из царских времен, что-то из 1937 года. Это как-то сложилось странным образом.

ПМ: Еще богословие добавилось.

НА: Мне кажется, никто не сел и не переосмыслил: современному ребенку это в таком объеме и в таком составе нужно или не нужно? Кто должен принять решение? Мне не кажется в принципе, что только взрослые люди должны решить за детей, чему им учиться.

Мы же видим, что самые прорывные предприниматели, физики очень часто занимают довольно нигилистическую позицию по отношению к школьным предметам. Кажется, что это те люди, которые немного абстрагировались от этого вашего общего образования, а пошли своим путем и пришли к очень интересным вещам, которые потом поменяли жизнь целых сообществ, целых стран и планеты.

СЛ: Это не будет на государственном уровне работать, если не будет какой-то унификации. С какой-то периодичностью тебя должны тестировать, корректировать твою программу. Должна быть ребенкоцентричная вещь, где нужно часто отслеживать состояние каждого конкретного ребенка. Ни одна государственная система это не потянет. Как тогда быть с этим?

НА: Я вообще не понимаю, почему мы должны перекладывать это на государство и на государственную систему. Мне кажется, эта задача стоит перед нами как перед человечеством.

МС: Я думаю, что здесь будет показательно поведение государственных чиновников в образовании, которые в большинстве своем очень консервативны. Главный рефрен, который я слышу все эти годы, к нам обращенный, — это: «Давайте посмотрим на горизонте 10—20 лет, как ваши гаджеты действуют на неокрепший организм и мозг ребенка». Фактически это призыв ничего не делать.

Как они себя повели во время пандемии? Они вдруг переобулись. Первая неделя, когда они были испуганы, у меня было такое количество бесед с замминистра, вице-премьерами, то есть реально с людьми, которые решают в образовании страны. «Фоксфорд» открыл все обычно платные базовые курсы школьной программы бесплатно на первые месяцы карантина.

Потом они почувствовали, что пандемии будет конец. Они стали делать то, что обычно делают в таких ситуациях. Они стали просто отмораживаться. Работает и работает. Как-нибудь перетерпим. И вот они «перетерпевают» до сих пор пандемию. Они думали, что все обойдется осенью. Сейчас до сих пор крепятся.

Фото: Митя Алешковский

НА: За последние 10 лет государство попыталось создать всякие электронные журналы, огромные платформы, которые включают в себя все на свете. Как мы знаем, на это потрачены миллиарды рублей. Как раз пандемия показала, как оно работает.

МС: Это просто бездарные поделки.

НА: Это уже так не работает, ребята. Будущее за частными, более быстрыми, юркими компаниями, которые более гибко ориентируются на рынок. Они лучше слышат своего потребителя. Они его слушают. В этом взаимодействии получаются продукты, которыми люди пользуются.

МС: Это такой инь и янь, где неразрывно слиты две составляющие. Первое: мы про результат и коммерческую пользу. Мы коммерческая организация, это заставляет нас очень внимательно слушать рынок, конкурировать с себе подобными, выдумывать какие-то решения, изобретать постоянно. Десятки миллионов рублей мы вложили за последний год просто в эксперименты, которые ни к чему не привели. А сколько вложило государство, насколько это полезно было, в эти эксперименты?

Вторая часть мотивации — это реальная социальная значимость. Сейчас в отрасли онлайн-образования, коммерческого образования, на мой взгляд, энтузиастов образования гораздо больше, [чем в государственных школах]. Температура энтузиазма там гораздо выше, чем у государства.

Ситуация [может] измениться в течение ближайших лет. Просто создается конкурентное эффективное поле в области образования во всех сферах, государство просто дает возможность конкурировать нам.

ПМ: Наше шоу про то, как нам самим инициировать эти изменения. Даже в текущем государственном образовании есть люди, которым не все равно, которые хотят что-то менять. Есть родители, которые могут создавать запрос, есть сами учащиеся, которые являются второй стороной потребителей. Что можно делать сейчас обычному учителю? Где ему набраться знаний о том, как ему перестроить школьную программу. Как ему мотивировать детей? Как делать, чтобы они не отвлекались в Zoom?

МС: Первое — пойти на площадку одного из признанных лидеров онлайн-образования из тех, кто с учителями взаимодействует. Навскидку у нас это «Фоксфорд». Мы делаем курсы повышения квалификации. Там масса, в том числе бесплатных, курсов повышения квалификации, про цифровую грамотность, про работу с детьми онлайн. Их там много. «Яндекс» делает подобное.

НА: «Я.Учитель» у них есть.

МС: Начать поднимать свою цифровую грамотность, разобраться, как обучать в онлайне, какие инструменты есть. Их реально очень много. Они классные. Они местами очень сильно меняют динамику урока, меняют эффективность усвоения материала. Разобраться с тем, как преподавать, как строить методику, какие есть инструменты, как их использовать.

СЛ: Есть распространенное мнение, что все дело не в дистанте, не в новых порядках, не в новых технологических ухищрениях, а в мотивации. Мол, современные дети требуют другой мотивации. Это так или это просто отговорки?

НА: Мотивация рождается, когда у тебя возникает ответ на вопрос: «Зачем я это делаю?» В чем отличия прошлых детей от нынешних? Они из каждого утюга слышат, что нужно прислушаться к себе. И они задают себе вопрос.

Когда мы говорим про технологии, все сразу думают о том, чтобы изучить платформы, о цифровой грамотности. Я вижу, что самая большая проблема не в этих платформах, а именно в человеческих технологиях. Как услышать ребенка, как получить обратную связь, как увидеть динамику группы, как взбодрить или, наоборот, успокоить группу.

На самом деле, хорошему учителю неплохо пойти поучиться на фасилитатора, на коуча. Там такие классные технологии, когда ты можешь взаимодействовать с группами людей. Я всегда говорю, что человеку, который умеет держать интерес группы подростков, вообще ничего не страшно в этой жизни.

МС: Я так понимаю, что основа всего этого — искренняя личная заинтересованность в предмете. Первое — знание предмета, интерес к нему. Второе — желание отдавать, научить. И потом все эти скиллы: умение выступать публично, отсутствие страха, потому что это тоже считывается детьми очень легко.

НА: Мотивация должна быть со всех сторон. Это просто искренность. Мотивация, огонек, «Ух ты, я так могу» — это же невероятный кайф со стороны учителя. Со стороны ребенка кайф, когда он видит, что в нем заинтересованы. Рядом с любым обучающимся должен быть заинтересованный взрослый. Неважно, сколько лет этому обучающемуся. Тебе нужен человек, которому тоже нужно, чтобы в данный момент ты рос над собой.

СЛ: Учитель государственной школы нам скажет, что мы в своей Москве, в своих хороших школах вообще уже. Какая мотивация, какое личное участие? Он должен заполнять кучу бумаг. У него методические пособия, которым он должен следовать. У него завуч, часы должны быть отработаны. Это же невозможно все.

МС: Это про стержень и мотивацию. Такие насущные проблемы реальной жизни сильно это подъедают. А как с этим всем быть? Поискать «Педагогическую поэму» Макаренко. Там реально об этом, когда человек оказывался в среде, которая вообще не расположена к тому, чтобы учить.

Наргиз Асадова и Саша ЛивергантФото: Митя Алешковский

ПМ: Что можно делать родителям?

НА: Родителям нужно быть со своими детьми, интересоваться, вовлекаться и не сбрасывать ответственность на школу.

Мы сейчас всем человечеством переживаем сложный период, когда образование не отвечает запросам общества, экономики и так далее. Не отвечает и ближайшие 5 лет не будет отвечать. Может, и 10 лет не будет отвечать как система. Надо смотреть, анализировать, вникать.

У нас есть тренд — обучение в течение всей жизни. Вы же, как взрослые люди, тоже в этом участвуете. То, чему вы научились в 20 лет, уже никому не нужно. Вы же понимаете, что нужно этому подучиться, тому. Вы все время в этом процессе. Вы должны быть продюсером образования [для своего ребенка].

МС: Это должно начинаться с принятия ответственности за образование — как свое, так и ребенка. Попутно возникает необходимость разобраться в том, на каких базовых правилах строится образование. На самом деле это не бином Ньютона. За несколько недель становишься очень неплохо подкованным тьютором, методистом на очень базовом уровне. По крайней мере для ребенка точно.

Определить, что именно ребенку нужно, выступить эффективным если не куратором, то заказчиком образования, который неравнодушно курирует прохождение образовательной траектории ребенка.