Дурью не мается
Полторы тысячи метров Максим проплывал за 16 минут 49 секунд, лучше всего — в вольном стиле (или попросту кролем). Что такое полторы тысячи метров — это 30 раз переплыть 50-метровый бассейн. Свой первый заплыв Максим не помнит, но помнит, что в пяти-шестилетнем возрасте тренер Леонид Валерьевич отобрал его для тренировок. В восемь Максим уже учился в юношеской спортшколе.
«Из года в год тренируешься. Выезжаешь на сборы. Выполняешь разряды. Потихоньку развиваешься. Двигаешься вперед хотя бы, а не назад», — описывает пловец свой путь. Друзей у него было больше с плавания, чем из обычной школы. Но таланта к плаванию, по его мнению, у него как такового не было. Талант, считает Максим, — следствие тренировок, и только тренировок.
В спорт высших достижений Максим никогда специально не стремился: «В голове было просто — продолжай дальше, и будут результаты. Глупо об этом [о достижениях] не думать. Но нужно и помнить, что у всех есть свой потолок».
Для начала, решил Максим, надо выйти хотя бы на хороший российский уровень. К шестнадцати перескочил все юношеские разряды и стал кандидатом в мастера спорта России. В большой стране таких ребят сотни, но на уровне Республики Коми Максим был достоянием — в частности, республиканской сборной. Эйфории не было — просто удовлетворение от проделанной работы.
«Получается у человека быстро бегать? Он развивает свой бег. Я был одним из лучших в регионе, но в России не был лучшим. Значит, есть куда развиваться. Я не везде выиграл, — рассуждает Максим. — Выигрывать интересно. Было много чего выиграно, но хотелось еще. Да и та же финансовая часть: где-то что-то заплатят [за победу], хоть какую-то копейку — но в 15-16 лет тоже ведь неплохо, не совсем зависеть от родителей». Надо ли говорить про признание одноклассников и одноклассниц — «сразу видно: человек дурью не мается».
Что-то не так
В декабре 2011 года Максим начал ощущать: что-то не так. Безостановочная колея «тренировки — соревнования» перекрылась резкими приступами дискомфорта, усталости, слабости. Мышцы ныли, как обычно они ноют после интенсивных нагрузок, — только вот никаких нагрузок не было.
Максим перестал выдавать даже свой минимум — вместо шести километров за тренировку начал проплывать три, и непонятно почему. «Представьте, больше половины я уже проплыл в максимальном темпе — и тут резко накрывает», — вспоминает спортсмен. При медленном темпе пульс Максима повышался до показателей, свойственных быстрому.
Тренер Леонид Валерьевич волновался, грешил то на первую любовь, то на банальную лень. Спутало карты и то, что буквально перед этими приступами Максим проходил углубленное медицинское обследование, которое никаких аномалий не показало.
«Никто же не мог предположить, что у шестнадцатилетнего ребенка, занимающегося спортом, вдруг развился рак. Я и сам ничего не понимал. Я хочу заниматься, на меня тренер давит, чтобы я занимался, а у меня просто не получается. Ну мало ли, у всех спортсменов бывают взлеты и падения по физической форме», — говорит Максим.
Повторный анализ крови в январе показал «полный кошмар» — острый миелобластный лейкоз. Максим — по указанию родителей — пропустил ближайшие сборы и отправился в больницу. В лечении он проведет следующие почти десять лет.
«Единственный вопрос к лечащему врачу у меня был такой: че это вообще такое?» Врач ответил: “Главное, что тебе нужно знать, — что это лечится”. Максиму хватило этого знания, чтобы бороться, в медицинскую часть он не стал погружаться специально: «Сказали, вылечат — значит, вылечат. Капельницу надо поставить — поставим. Таблетки выпить — выпьем. Тяжело — терпим. Все, что врач говорит, то и делаешь».
«Это нарушение работы кроветворного органа — костного мозга. В норме при кроветворении есть определенный набор незрелых клеток — бластов, которые при созревании превращаются в функциональные клетки крови. А при нарушении кроветворения производится избыточное количество аномальных незрелых клеток крови. Эти бластные клетки размножаются, накапливаются в костном мозге, мешают выработке нормальных клеток крови, отсюда сбои в работе организма», — объясняет координатор фонда «АдВита» Ирина Лобань.
Химиотерапию, целых шесть курсов, Максим прошел в республиканском онкологическом центре под опекой сыктывкарского фонда «Сила добра» — она сокрушила основную массу бластных клеток, но ударила и по органам, сильнее всего по печени. Эти препараты без разбору бьют и здоровые, и вредоносные клетки. «Не больно это. Обычная капельница, капает себе и капает. Конечно, слабость, температура — но это нормальная защитная реакция организма», — рассуждает пловец.
Чего Максим не ожидал — что это будет так долго. И что от спорта, вообще от каких-либо нагрузок придется отказаться насовсем, если не считать спортом лечебные разминки и прогулки по улице — и то только когда иммунитет чувствует себя чуть увереннее, чем обычно. Но и этого спортсмену оказалось достаточно, чтобы «не совсем потухнуть».
Против хозяина
В мае 2013 года лечащий врач «настоятельно порекомендовал» Максиму обследоваться в НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Раисы Горбачевой — на предмет того, что с его диагнозом делать дальше. Ремиссия у острого миелобластного лейкоза недолгая: если не сделать пересадку костного мозга, рецидив может начаться хоть через неделю, хоть через год. Консилиум во главе с профессором Борисом Афанасьевым сказал, что такая операция в случае Максима обязательна — и как можно скорее.
«Донором может стать родственник или незнакомый больному человек. Главное условие — тканевая совместимость, то есть совпадение определенных генов, которые отвечают за эту совместимость. Природа, к счастью, так устроила, что “генетическими близнецами” могут быть люди с разных концов планеты. Доноров находят в специальных базах данных мира, куда вступают здоровые добровольцы», — объясняет Ирина Лобань.
Федеральный регистр доноров костного мозга планировали создать в России к январю 2021 года, но этого так и не случилось. Тогда, семь лет назад, донора удалось найти только в Германии. Донор строго анонимен, его личность реципиенту раскрывается спустя внушительный срок, даже если реципиент — Олег Тиньков. Таков закон: реципиент и донор могут узнать данные друг друга лишь через два года после трансплантации. А на момент пересадки были известны исключительно возраст и пол — это был двадцатитрехлетний бельгиец. Подбор, обследование и забор стволовых клеток обошлись в 20 тысяч евро и полтора месяца.
Максиму — молодому успешному спортсмену — собрать эту сумму удалось быстро, через все тот же местный фонд «Сила добра». «Был большой резонанс в нашем городе и в регионе. Это диагноз, о котором у нас никто никогда не говорил. А тут еще и подросток, и спортом занимался — в совокупности все сработало, — рассуждает Максим. — Видимо, видели [мою] фотографию и думали: нормальный парень, почему у него так?»
Повезло и с клиникой — НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой считается одним из российских лидеров по таким операциям, в ушедшем 2020 году там провели более четырехсот родственных, неродственных и аутотрансплантаций, говорит Ирина Лобань из «АдВиты». Фонд, в котором она работает, был организован в 2002 году врачами-гематологами и с тех пор помогает пациентам, нуждающимся в трансплантации костного мозга, с поиском и оплатой обследования донора.
«Дело в том, что сама пересадка проходит по [государственной] квоте, а вот обследование донора и забор его клеток для пересадки, доставка их в клинику ложатся на плечи больного человека», — отмечает Лобань. Кроме того, говорит представитель «АдВиты», фонд покупает лекарственные препараты, помогает работе основных лабораторий клиники и оплачивает аренду двадцати квартир для иногородних подопечных, одним из которых стал сыктывкарский пловец Максим Чупров.
Семья Максима сама оплатила поиск донора костного мозга, фонд же оплачивал все препараты. Кроме того, поскольку бюджетных денег не хватает, фонд оплачивает огромное количество реагентов для работы лабораторий, поэтому пациентам не приходится платить за проведение в них анализов.
Перед пересадкой проводится высокодозная химиотерапия, призванная убить все клетки костного мозга пациента. Сам костный мозг выглядит как кровь, только чуть посветлее, и привозят трансплантат в пакете для переливания крови объемом около 400 миллилитров (таких пакетов может быть несколько). Вводят его в организм так же, как и препараты химиотерапии, — «просто лежишь, просто капельница».
После вливания нового костного мозга начинается отсчет в сто дней, которые больной проводит под присмотром врачей. В этот момент происходит конфликт старого иммунитета с пока еще чужеродной субстанцией. Этот этап восстановления показывает, что донорский костный мозг приживается. Задача докторов — держать этот процесс под контролем, чтобы он не развивался чересчур бурно и не становился угрозой для пациента.
Иммунитет Максима, как и положено, контролируемо повздорил с донорским костным мозгом. «Реакция “трансплантат против хозяина” (РТПХ. — Прим. ТД) — это словосочетание пациент, до этого не вникавший в медицинскую часть, выучил волей-неволей. После сотого дня, в августе 2013 года, его отпустили домой, в Сыктывкар, праздновать победу. «[Ощущение] как будто бы жизнь возвращается. Ну ладно, пьешь таблетки, ну ладно, анализы сдаешь. Но с сентября я вернулся в школу. Начал пробежки делать, в тренажерку ходить. Просто клево было», — вспоминает парень.
Новая вспышка РТПХ поразила Максима внезапно, в октябре, через полгода после пересадки костного мозга. Его тошнило, рвало, температурило, ломило. Врачи думали, что это ротавирусная инфекция — все симптомы совпадали, — и лечили от нее, а Максиму все плохело. Когда все поняли, в чем дело, везти парня в Петербург пришлось санитарной авиацией. РТПХ поразила весь его ЖКТ, и спортсмен лишился 20 килограммов веса: кишечник просто не усваивал пищу, питался он исключительно жидкостями, а адскую боль в животе почти круглосуточно снимали препаратами, применяемыми в паллиативной медицине.
Это продолжалось восемь месяцев — самое, как считает Максим, тяжелое время за все лечение, «до этого, как оказалось, были цветочки». Выбраться с того света, успокоив агрессивный трансплантат, обошлось в не меньшую сумму, чем его изначальное внедрение и все сопутствующие процедуры. Собрал ее вновь фонд «АдВита» и обеспечил Максима иммуносупрессивными, противоопухолевыми и противогрибковыми препаратами, подходящим жидким питанием и профессиональной психологической поддержкой, контактом с теми, кто выжил в такой же ситуации.
«Без их помощи не вывезли бы это все», — признает Максим.
***
Полное восстановление пришло к Максиму только в 2017 году. Но уже к 2020-му он уверен: «туда, обратно» он не вернется.
«Я в социуме полнейшем. Работаю. Нашел девушку (она в курсе про болезнь и ничего не имеет против. — Прим. ТД). Начал тренерскую деятельность», — вновь лаконично хвалится Максим победами. Он и сам плавает три раза в неделю, пока только для удовольствия, не для спорта.
От возвращения в большую воду Максим не зарекается, вспоминает Энтони Эрвина, американца, выигравшего золотую олимпийскую медаль в 35 лет — 50 метров вольным стилем за 21,4 секунды. «А кто-то, наоборот, в 16-17 выигрывает олимпийское золото, а в 21 год завершает карьеру», — заключает Максим.
Не всем суждено проплыть полторы тысячи метров, не всем суждено и побороть лейкоз, тем более так спортивно, как Максим Чупров. Хорошо, что фонд «АдВита» помогает каждому, кто нуждается в поддержке. Ваш вклад в его работу — вклад в равные условия для всех.