Антонина Николаевна, жена:
Мне было двадцать два. Я только окончила педагогический факультет Калининского университета и уехала работать в Башкирию учителем начальных классов. Там и познакомились: Володя учился на третьем курсе в Ульяновском сельскохозяйственном институте, а в Башкирии проходил практику. Он жил в одном поселке, я в другом, а встретились мы на озере. Поехали с подружкой купаться, он нас развлекал. И выбрал меня. Так все и завертелось.
Через два с половиной года я вернулась на родину, в Калининскую область (сейчас она называется Тверская. — Прим. ТД). Володя окончил институт и приехал ко мне. В 1977-м мы поженились, на следующий год родилась старшая дочка, Татьяна, через четыре года младшая, Марина.
Володя инженер-механик. Работал на небольших руководящих должностях — то в технадзоре, то еще где-то. Был связан с техникой, с машинами, всегда за рулем. И своя машина была, он постоянно ее ремонтировал. Еще он очень хороший рыбак. Мы живем в поселке, у нас тут речка, он ловит рыбу круглый год.
Два года назад он стал кушать меньше и быстро худеть. Я его раньше постоянно ругала за то, что он живот отрастил. И он отвечал с улыбкой: «Ты же хотела, чтобы я похудел, вот я и худею для тебя». Еще поясница болела, думали, радикулит. Вообще, он к лечению относится безобразно. Не доверяет врачам. Его мама медик, но у них в семье принято как можно реже обращаться в больницы. Он и не обращался.
В августе 2019-го старшая дочка привезла врача из платной клиники к нам домой. Врач как-то нашла к нему подход и рекомендовала сделать МРТ, чтобы исключить самое плохое. Сделали в октябре и узнали, что это не радикулит, а рак простаты. Поражена была вся предстательная железа и все вокруг, метастазы в области спины, в тазовые кости. Сдали анализы. Онкомаркер ПСА (простатический специфический антиген. — Прим. ТД) был 2200 при норме от 0 до 4. Вы представляете?
Это я сейчас спокойно говорю, а тогда у меня был шок. И Володя в оцепенении. До сих пор не верит, что у него онкология. До сих пор надеется, что выздоровеет. Тает на глазах, но тем не менее надеется. Мы, конечно, его не разуверяем.
За время болезни он потерял 35 килограммов. И характер поменялся, конечно, тяжелый стал. В напряге всех нас держит. Но это понятно: человек болеет, чего там говорить.
Когда Володя еще был в адеквате, мы подводили итоги семейной жизни и поняли, что отношения у нас в семье неплохие. В браке прожили сорок два года. Половина жизни вообще чудесная была. Человек он хороший. В первую очередь я его уважаю за то, что он замечательно относился к детям, никогда руку на них не поднимал. И внуки обожают его. У нас три внучки и внук. Старшему двадцать, младшей четыре с половиной года.
С хосписом «Анастасия» мы познакомились в конце августа. Помню, Володя проходил медкомиссию, а мы со старшей дочерью стоим, плачем, напуганы, что обезболивающих нет, и думаем: «Ну все, мы пропали». А потом дочь прочитала в интернете про хоспис и позвонила им. Они приезжают к нам в любое время суток. Ой какие молодцы! Обеспечили нас подгузниками, пеленками, влажными салфетками. Я голову ломала, где ходунки достать, чем платить за них, а нам их привезли из хосписа, как манну небесную. Дай бог им всем здоровья! (Плачет.) Извините. Все-все, открыла окно, полегче стало.
Он уже не ходит. Еще вчера во время еды мог сидеть на краю кровати, а сегодня, смотрю, уже не сидит. Я все время с ним. До середины декабря управлялась неплохо. А в последние дни тяжеловато стало. Но дочки, зятья и моя сестра помогают, привозят лекарства, продукты, сидят с нами. Сейчас мы живем одним днем. Подождите, гляну, не упал ли он, что-то шумит. Тихонько, Володь, сейчас я подойду. Извините, пора, пойду кормить своего ненаглядного.
Елена, главная медицинская сестра хосписа «Анастасия»:
Когда Татьяна к нам обратилась, мы консультировали семью по вопросам ухода. Потому что родственники не знают, как себя вести с таким больным. Владимир Николаевич плохо ходил — мы привезли ходунки. С ними он маленечко ожил, не терял надежды, что сможет выйти на улицу, сходить на рыбалку. И шутки эти его: «Лена, что-то я ослабеваю. Наверное, с рыбалкой маленько подождем».
Сейчас Владимир Николаевич в крайне тяжелом состоянии. Его семья очень расстраивается, что он слабеет, почти не общается. И практически не ест. Мы стараемся до последнего держать его на домашней пище. Хотя бы бульон, хотя бы жидкую кашу. В них добавляем специальное сухое питание, которое содержит все необходимые витамины и минералы. Но, конечно, это такие крохи от объема, который он кушал раньше.
Антонина Николаевна как видит в окно, что наша машина подъехала, уже плачет. Понятно, что для людей это важно. Мы — это я, онкопсихолог и терапевт по паллиативной помощи — стараемся максимально окружить их заботой и вниманием, но болезнь, к сожалению, берет свое. Мы сами очень привязываемся к пациентам. Если от них нет звонка даже один день, я сама звоню, спрашиваю, как настроение, как ситуация в доме. Мы для них — последняя соломинка, за которую они хватаются и держатся. (Плачет.)
Владимир Николаевич всегда рад нашей бригаде. Антонина Николаевна говорит, что мы для него — свет в окошке, у него потом целый день настроение более позитивное, чувствует себя бодрее. Говорит: «Мне достаточно того, что вы приезжаете, не бросаете меня в трудной ситуации». А уезжаем — и он опять раскисает.
Татьяна, старшая дочь:
Нашего папу боли в пояснице беспокоили с весны. Но он врачей боится как огня, никогда к ним не обращался. Он у нас домосед, лесной человек, город не любит. До последнего лечился народными средствами. Мы с сестрой обожаем родителей, они для нас авторитет, и мы никогда не навязываем им свое мнение. Мы его уговаривали, но он категорически отказывался от осмотра. Если бы поехали к врачу пораньше, поставили бы диагноз и начали лечение, может, продлили бы его жизнь. А сейчас счет идет на дни.
Когда сделали МРТ и узнали, что у него метастазы, папа не поверил. Сказал: «Ребята, так и знал, что как только начнешь ходить по врачам, они найдут какую-нибудь болячку». Поэтому и считал, что лучше вообще не ходить, а спрятать голову в песок, как страус.
Через год он практически слег. Печальным, подавленным стал. Продолжал все отрицать. Может, в глубине души понимал, что все правда и надо что-то делать. Но в силу характера отказывался лечиться. Очень жалею, что, когда началось ухудшение, у нас сестрой не получилось уговорить его на химию. Он и от операции наотрез отказывался, две недели мы его уговаривали сделать операцию ради нас с сестрой, раз для себя не хочет.
До болезни, на пенсии он занимался огородом, собакой. Рекс был его другом по жизни. Собака состарилась, умерла год назад. Только тогда папа согласился на операцию. Стало полегче. Но с 1 января его состояние очень ухудшилось. Лежит пластом. Спит урывками, по два-три часа в день. Бывают моменты, когда он в ясном уме и узнает нас. Недавно мы с сестрой с ним сидели, в 2 часа ночи он очнулся, спросил, какой день, который час. Но большую часть времени в полубессознательном состоянии. Бредит, разговаривает с умершими родственниками.
Если бы не круглосуточная связь с Еленой, не знаю, как бы мы продержались эти новогодние каникулы. Сейчас молимся, чтобы у него хоть немножко стабилизировалось состояние. Продолжаем бороться, но надежда тает с каждым днем.
Папа ведь замечательный. Сейчас, секундочку. (Плачет.) Он всегда нам уделял время. Брал в лес за грибами и ягодами. Занимался нашими делами, нашими интересами. У нас с ним очень хорошие отношения, и у меня, и у сестры. Мы ему постоянно говорили о том, что любим его.
Внуков он тоже очень любит, а внуки обожают деда. Всегда с радостью приезжают в гости. Только на эти новогодние каникулы не поехали, потому что дедушка болеет, и жалуются, что каникулы у них не получились. Говорят: «А помните, как мы в те каникулы катались на горке?» Дед с ними ходил гулять, отодвигал все дела ради этого.
Мой сын, то есть папы старший внук, сейчас служит в армии. Летом, перед уходом в армию, сказал: «Дед, ты меня обязательно дождись, мы с тобой еще машину мою отремонтируем». Периодически с сыном созваниваемся, он спрашивает о самочувствии дедушки. Я ему не говорю, что все печально и что мы как на пороховой бочке. Сын уверяет: «Мама, он меня дождется, он обещал».
***
Все, с кем я общалась в процессе подготовки этого текста, плакали. Но я понимала, что это не слезы обиды или усталости, это слезы любви, которые достаются не каждому, а только хорошему человеку.
В хосписе не лечат, но делают не менее важное дело — помогают больному и его семье провести больше времени друг с другом. Поэтому я прошу вас поддержать тверской хоспис «Анастасия» — каждые 50 или 100 рублей в месяц очень помогут! Оказавшись в трудной ситуации, подопечные хосписа не будут думать о том, где достать ходунки и обезболивающие препараты. У них останется время просто любить друг друга, до последнего вздоха.