Ольга
…После того как все случилось, Ольга по настоянию врачей осталась в роддоме еще на пару дней. Окно ее палаты смотрело на парадные двери, откуда выходили мамы и папы с новорожденными малышами, — родственники, цветы, шарики… Глядя на эти двери, Ольга не могла не думать о том, что их истории — ее и выписавшихся мам — начинались практически одинаково.
Желанная беременность наступила почти сразу после свадьбы. Оле было 29, она была здорова. Встала на учет в консультации, некоторые исследования проходила в платной клинике. С мужем ходили на курсы будущих родителей. Оплатили по контракту роды — совместные, с присутствием своей акушерки. Роды были небыстрые, что нормально для первых, — чуть больше 20 часов.
— Что я помню? Помню, как врач держит ребенка, а он какой-то обмякший, и она уносит его от меня к окну. Помню, что сын не плачет, но я же знаю, что не все дети плачут после рождения, поэтому лежу и жду. А врач возвращается и говорит мне: «Он не жилец». Помню, что как-то сразу ей поверила, но внутри возмутилась: как можно такое говорить только что родившей женщине!
Оле и ее мужу сказали, что у их сына проблемы с легкими и его переводят в реанимацию. Сейчас Оля говорит, что ее поразила будничность происходившего: никто не требовал кислорода, не спешил, не кричал — все шло своим чередом. И все время между Олей и тем местом у окна, где осматривали ее сына, стояла маленькая каталка — с другим только что родившимся ребенком.
— Он был спеленутый и все время кряхтел, — вспоминает Оля. — И каждый раз, когда он кряхтел, я спрашивала акушерку: это мой? Только на это хватало сил…
Сына они назвали Артемом. «Но между собой мы звали его Кабачок», — опускает глаза Оля.
На следующий день Олю с мужем пустили в реанимацию. Мальчик лежал в кувезе, подключенный к аппаратуре. В медикаментозной коме. Врачи сказали, что состояние очень тяжелое, налицо пока неопределенное инфекционное поражение, и разрешили потрогать сына.
— Я не знала, что делать, но гладила ему ножку, говорила, мол, давай, солнышко, поправляйся, мы на море съездим… Муж стоял рядом и плакал.
В реанимацию родителей пускали дважды в день. Оля вспоминает, что, когда сын пережил свои первые сутки, уверенно произнесенная врачом фраза про «не жилец» потеряла свое магическое воздействие — и Оля начала надеяться. Но на вторые сутки сердце мальчика не выдержало, он умер.
Тут же навалились бюрократические, организационные вопросы. Но Оля поняла, что, прежде чем их решать, она хочет попрощаться с сыном — чтобы его можно было взять. Она попросила отсоединить все провода, завернуть мальчика в одеяльце и дать ей.
— Неонатолог сказала, что так никто не делает. Но я ответила: мы не бились в истерике до этого, мы не мешали вам работать, но сейчас мы просим вас — как родители. Это не постороннее мертвое тело. Это наш ребенок. Которого я носила, которому мы покупали игрушки, с которым планировали минимум 18 лет жить под одной крышей… И нам его дали. Я взяла его на руки и подержала, как обычного младенца. Удивилась, что он тяжеленький. Мне было ужасно… — Оля ищет слово, не находит и подводит черту. — Мне было ужасно.
Причина смерти Артема так и не была установлена. Многие спрашивали Олю, будут ли они разбираться, искать виноватых, подавать на роддом в суд.
— Я поняла, что, даже если я узнаю, кто виноват, если засужу, это не изменит главного — не вернет нам ребенка, — объясняет Оля. — И поэтому не хотела тратить жизнь на поиск виновного. Чувствовала, что это не принесет мне мира.
Оля с мужем решили, что кремируют тело ребенка, отвезут прах в особенное для их семьи место и там развеют. Но до этого им пришлось столкнуться с такими вещами, которые никогда не показывают в фильмах и о которых не пишут в книгах.
— Уезжая в роддом, я думала, что максимум через неделю мы вернемся домой с ребенком. Я думала, куда поставить кроватку, а не куда поставить урну с пеплом. Вот он, твой ребенок, но это урна. В голове все время сталкивались бытовое, банальное — и невозможное.
Многие считают, что родительство начинается с общения с ребенком. Те, кто ждал его появления, знают, как меняет жизнь процесс ожидания, какие ограничения накладывает, сколько тревог, радостей и надежд приносит… Но в какой момент начинается родительство?
— Мне надо было ответить на множество странных и тяжелых вопросов, — говорит Оля. — Например: я мама или нет? У меня был сын или нет? Это кровавые вопросы. Ответа на них поначалу вообще нет. А еще я понимаю, что мы потеряли не просто Артема. Мы потеряли целую жизнь с ним. И первый зуб, и болезни, и «опять двойка», и беспокойство, что он привел не ту девочку, — всего этого не случилось. Это череда потерь, которая все еще длится. Как всплывающие обломки кораблекрушения: и это не случится, и это не случится, и это….
— По утрам я вспоминала, как год назад я просыпалась с ощущением счастья: вот рядом мой муж, и у нас вся жизнь впереди. А после смерти Артема вместе со мной просыпалось знание о произошедшем. И оно не заканчивалось.
Оля признается: ей помогло то, что еще до беременности и родов она регулярно общалась с психотерапевтом. Но даже при такой поддержке потеря была разрушительна — и для самой Ольги, и для ее отношений с мужем.
— Весь первый год после смерти Артема я боялась, что мы как семья не переживем этого. Мне казалось: именно муж больше всего напоминает мне о том, что наш ребенок умер. Очень хотелось забыть, но рядом с ним не получалось. Мы пошли к психологу вдвоем и учились совместному гореванию.
Ольга ходила по интернет-форумам, где общались пережившие потерю, и спрашивала, что помогает им жить дальше. Искала спасательные круги. Вместе с мужем они начали каждую пятницу ходить в кино на самые незатейливые американские комедии — только они не напоминали о недавней боли. Потом Оля увлеклась увиденной в инстаграме точечной росписью.
— Когда все время больно, время становится огромным. Я не могла планировать. А вот поставить точку могла. Поставить точку, прожить час, дожить до вечера. Поставить еще одну точку. А потом из точек складывалось что-то.
Процесс восстановления шел, пусть и медленно. Но следующая — не поспешная, не «замещающая», обдуманная — беременность Ольги закончилась выкидышем на раннем сроке. После такого было особенно страшно. Как потом узнала Оля, многие женщины в такой ситуации, боясь очередной потери, прекращают попытки забеременеть.
— Я сказала себе: если в следующий раз придется бояться — я буду бояться. Но запрещать себе любить я не буду.
Чуть больше чем через два года после смерти Артема у Оли и ее мужа родился Марк.
После смерти первого сына, осознав, что она не хочет исков и судов, Оля поняла, что все же хочет что-то сделать.
— Мне хотелось, чтобы в мире что-то изменилось после того, как Артем родился, а потом умер. Он не сможет вырасти и совершить какие-то достижения, но я что-то смогу сделать в память о нем.
Сначала Оля искала истории потерь и их проживания, рассказывала о своих эмоциях на странице в фейсбуке. Примерно через семь месяцев после смерти сына она узнала о существовании фонда «Свет в руках», который помогает женщинам и семьям, сталкивающимся с подобными трудностями на пути к родительству. Первая очная встреча с фондом случилась во время акции «Росток памяти» — так называются мероприятия, на которых родители, пережившие потерю, сажают деревья в память о своих детях. Это не просто символическая акция — Ольга говорит, что, посадив деревце, она почувствовала, как ей стало физически легче, потому что теперь память об Артеме жива где-то, кроме их семьи.
В роддоме Оле не предложили психологической помощи. Именно поэтому специалисты фонда «Свет в руках» ведут системную работу: в ряде роддомов при участии фонда реализуются комплексные программы поддержки для таких рожениц. Врачей и акушерок учат разговаривать с ними — кажется, это нехитрое дело, но фразы в духе «Ты молодая, родишь еще», произнесенные даже с самыми добрыми чувствами, причиняют боль. Психологи фонда сопровождают семьи на всем пути проживания утраты, также работают различные группы поддержки, например для тех, кто решается на новую беременность после потери, для тех, кто столкнулся с хроническим невынашиванием беременности.
Позже Оля получила второе образование — психологическое. Стала волонтером фонда и работает с семьями, которые столкнулись с тем же горем, что и она. Помочь можете и вы — любым пожертвованием фонду «Свет в руках».
Мы рассказываем о различных фондах, которые работают и помогают в Москве, но московский опыт может быть полезен и использован в других регионах страны.
