Сохранить лицо

Но характер и масштабы лицевых травм, которые получали бойцы Красной армии в годы Великой Отечественной войны, можно оценить, если открыть советские медицинские пособия 40-х годов, предназначенные для узкого круга специалистов. «Обширные рваные, развороченные раны, мелкооскольчатые переломы костей, отрывы отдельных частей лица: носа, ушей, глаз, подбородка <…> нередко приходилось наблюдать и одновременные отрывы верхней и нижней челюстей с отрывом носа, щек, губ и глаз <…> обширные ожоги лица II, III и даже IV степени — такова картина современных военных повреждений лица», — писал в 1947 году профессор Михельсон, заведовавший хирургическим отделением еще в Первую мировую.

Не было раньше таких травм. Автоматы, пулеметы, авиационные оскольчатые снаряды, зажигательные смеси все изменили. А раненым нужно было возвращаться на фронт как можно скорее.

В Ленинграде в 1924 году открылась кафедра челюстно-лицевой хирургии и стоматологии, где разработали упрощенный способ шинирования при переломах челюстей, модель стандартной транспортной повязки для челюстных раненых, инструкции по оказанию первой помощи раненым в лицо, по питанию этих раненых и уходу за ними. К концу 30-х у советской медицины уже была детально разработанная система военной челюстно-лицевой хирургии. Опыт боевых действий в войне с Финляндией и в боях у Халхин-Гола позволил проверить и скорректировать эту систему.

Уже в начале Великой Отечественной войны в тылу организовали специализированные госпитали для челюстно-лицевых раненых, ввели должности фронтовых и армейских стоматологов. Многие методы и взгляды продолжали пересматривать и совершенствовать.

Например, всю войну врачи пытались упростить метод назубного проволочного шинирования, когда отломки челюстей фиксируются при помощи специально изгибаемой толстой алюминиевой проволоки. Предложенная еще в 1915 году шина Тигерштедта была очень долгой и сложной как для врачей, так и для больных.

Стандартная целлулоидная праща для транспортной иммобилизации нижней челюстиФото: архив

Неизвестный солдатФото: архив

Несколько десятилетий назад, во время Первой мировой, одной из основных причин смерти лицевых раненых было заражение крови. В последние годы Второй мировой многие клиники нашли новый подход к этой проблеме: инфицированные огнестрельные раны лица стали лечить антимикробными препаратами — пенициллином в комбинации с сульфаниламидами.

Пластиночный шовФото: архив

При закрытии свежих ран стали широко использовать так называемые пластиночные швы, в которых для усиления применялись специальные алюминиевые пластинки и свинцовые дробинки. Для производства на фронт их стандартизировали.

В блокадном Ленинграде А. Лимберг написал фундаментальную работу «Математические основы местной пластики на поверхности человеческого тела». Его теория впервые дала возможность расчета местнопластических операций «с простотой рецептурной прописи», до тех пор еще рассчитывавшихся буквально на глаз и доступных поэтому лишь хирургам с многолетним опытом.

Этап ринопластики филатовским стеблем, сформированным на внутренней поверхности плечаФото: архив

Стебельчатый лоскут, предложенный В. Филатовым, существовал как метод еще с 1916 года, его использовали вплоть до конца ХХ века, и в военные годы его широко применяли. На теле (обычно в таком месте, где имеется достаточно пластического материала и кожа в наибольшей степени соответствует коже лица, например на животе или внутренней поверхности плеча) формировали кожно-жировой трансплантат — стебель — а потом его пересаживали на место дефекта. В случае если стебель был приготовлен вдали от травмы (например, на животе), к лицу его переносили через руку, то есть сначала приживляя на кисть, а затем уже в нужное место.

По данным официальной статистики, 85,1 процента раненых с повреждением лица и челюстей смогли полностью выздороветь и вернуться на фронт. Таких цифр не знала до сих пор ни одна военная история. Мы не можем увидеть их поврежденных и вылеченных лиц на памятниках или праздничных плакатах, но эти люди, как и врачи, спасавшие их, — победители. А эти разрозненные снимки — еще одна из множества деталей в мозаике сложных и противоречивых следов прошлого.