Самый большой «ковер» в Ингушетии можно увидеть со стометровой Башни Согласия в центре Магаса. Со смотровой площадки открывается вид на недавно разбитый парк «Шелковый путь», где клумбы и дорожки образуют традиционный рисунок. Внутри башни открыт этнографический музей. Историк Танзила Дзаурова, научный сотрудник Ингушского научно-исследовательского института им. Ахриева, участвовала в создании музея и планировании сквера в качестве консультанта.
Танзила — учредитель ингушского историко-географического общества «Дзурдзуки». Сотрудники общества за последние несколько лет организовали десятки экспедиций в горную Ингушетию, посетили почти сотню архитектурных комплексов, чтобы зафиксировать орнаменты на камне. Они собирали материалы в музеях Ставрополя, Санкт-Петербурга, Грозного, в Грузии и Дагестане, в частных фотоархивах и коллекциях. Депортация с 1944 по 1957 год прервала привычный уклад и преемственность, даже в музеях СССР предметы быта ингушей помечались как «предметы быта Кавказа».
Путь домой
Депортация чеченцев и ингушей шла с 23 февраля по 9 марта 1944 года. Всего на территорию Казахстана и Киргизии было выселено, по разным данным, от 500 до 650 тысяч человек. Четверть из них не пережили депортацию или скончались вскоре после нее.
Случившееся уничтожило немалую часть культуры двух народов и их государственность. Опустевшие села и дома разграбляли, местные библиотеки опустошали, книги на национальных языках сжигали, менялись географические названия.
Лишь в 1957 году, спустя тринадцать лет после депортации, правительство СССР восстановило Чечено-Ингушетию, а выселенным было позволено вернуться домой. Из-за бюрократических проволочек процесс затянулся на годы, кроме этого, многие села и аулы перестали существовать: жителям некуда было возвращаться. Часть выживших после депортации так и остались жить в Казахстане.
В результате культурное наследие было по большей части утрачено, народные ремесла исчезли, от традиционных доисламских орнаментов, которыми ингуши украшали стены башен, одежды, рукояти оружия и предметы быта, остались лишь редкие свидетельства. Ценные предметы материальной культуры разъехались по музеям и частным коллекциям.
Задумав возродить ковроделие, Танзила и ее единомышленники столкнулись со скудностью материала: литературы и исследований на эту тему практически не было. Информацию пришлось собирать самостоятельно — по следам экспедиций и многочисленных бесед со стариками, заставшими додепортационный уклад. За несколько лет, по словам Танзилы Дзауровой, удалось собрать более 500 узоров ковров и около 370 изображений на камнях архитектурных памятников горной Ингушетии.
«Ковроделием и валянием из войлока в Ингушетии исторически занимались женщины. Есть название инкрустированного войлока, по-ингушски “хетта ферт”. “Хетта” значит “соединенные”, а просто войлок — “истинг”, от слова “истий” — “женщины”», — рассказывает Танзила.
Процесс изготовления ковра из войлока был технически сложным и трудоемким. Сначала готовили овечью шерсть, потом валяли сами полотна, отдавали их на крашение, сшивали и делали инкрустацию. Края обшивали белым кантом, а орнамент наносили по контуру. Каждая ингушская девушка перед свадьбой валяла себе войлочные ковры в качестве приданого — работа могла занимать от года до трех лет.
В депортации в неотапливаемых домах ковры буквально спасали от холодной смерти. В них укутывали детей и завешивали ими дверные проемы. Красивые обменивали на чашку молока или кусок хлеба. Сохранить их при такой эксплуатации не получилось — лишь единичные экземпляры, как часть семейных воспоминаний, вернулись на родину. Но даже выцветшие и поеденные молью, они помогли исследователям восстановить орнаментальные мотивы.
После возвращения на родину народу было не до искусств — приходилось выживать и строить быт с нуля. Старые мастерицы не передавали умение новому поколению. «Одна из мастериц, Боби (ударение на второй слог) Ханиева, была родной сестрой моего дедушки, — говорит Танзила. — В семье было двенадцать детей, отец умер рано, все прочие попали в Казахстан в сороковых годах. А вернулись только она и мой дед. Их мама и десять братьев и сестер не пережили депортацию».
Хава занимается валянием с 15 лет, она заняла второе место в презентационном чемпионате WorldSkills, который проходил в Ингушетии в 2021 году, в компетенции «Войлочное искусство — истинг». Малгобек, ИнгушетияФото: Светлана Булатова для ТД
Бабушка Боби дожила до 98 лет, и в прошлом году ее не стало. Танзила просила родственницу научить мастерству, но та была уже слишком слаба. Единственное, что удалось сделать, — записать ее свидетельства о прошлом и рассказы о работе с войлоком на видео.
«Я боялась, что не будет заявок»
В 2019 году проект Танзилы «Орнамент — символ жизни» выиграл в конкурсе Фонда президентских грантов. Так историко-географическое общество «Дзурдзуки» получило возможность обучать земляков забытому ремеслу. Прежде всего на обучение приглашали женщин из малоимущих семей. Спустя год выпускники проекта — пять десятков новых мастериц и мастеров — провели две крупные ярмарки и два аукциона.
Поначалу, признается Танзила, было страшно. Не верилось, что обучающий проект соберет нужную аудиторию, что ученики пройдут курс до конца.
«Я боялась, что не будет заявок, что люди не придут. Каково же было мое удивление, когда заявки начали поступать даже из других регионов. Пришлось их отклонить, так как целью было дать навыки малоимущим жительницам Ингушетии и тем, кто не может работать вне дома». В республике высокий уровень безработицы, поэтому для многих женщин обучение ремеслу и работа в студии оказались очень важны.
Студия национальных ковров «ИстИнг» находится в центре Магаса. Здесь обученные валянию мастера проводят мастер-классы, нередко бесплатные — например, подопечных детских благотворительных фондов учат валять игрушки из войлока. Средства от продажи изделий направляются в помощь этим же фондам. Магазин находится в самой студии: здесь продаются сувениры из войлока, можно купить и заказать ковер с определенным орнаментом.
Выпускники первых курсов объединились в Ассоциацию мастеров войлочного ковроделия Ингушетии. Они вместе принимают заказы и изготавливают ковры, продают готовые изделия на онлайн-площадках, рассказывают о тонкостях ремесла и значении узоров.
«Так через предметы декоративно-прикладного искусства мы популяризируем историю народа и культуру», — говорит Танзила. По ее словам, традиционные узоры все больше входят в местную жизнь. Не только музеи и сувениры, но и обычные кафе, отели и магазины начали включать в свою обстановку традиционный элемент.
Местное общество с благосклонностью и интересом следит за достижениями «Дзурдзуков», утверждает Танзила: «Когда мы проводим мероприятия, арендодатели не берут денег за аренду. Площадку для обучения предоставили бесплатно, подарили большой стол для занятий и мастер-классов. Когда мы покупали вывеску для студии, нам сделали пятикратную скидку, узнав, для чего она. Поддержка земляков нас очень вдохновляет».
«Как будто добыли все золото мира»
Еще десять лет назад информации об ингушских орнаментах у современников было крайне мало. Работая историком, Танзила изучала труды исследователей Кавказа и работала с источниками знаний об Ингушетии. Ей удавалось находить предметы быта, вывезенные в разные музеи в советский период.
Например, в Российском этнографическом музее в Санкт-Петербурге обнаружился узорчатый войлок из горной Ингушетии, вывезенный кавказоведом Евгенией Студенецкой в тридцатые годы ХХ века. В музее-заповеднике Ставрополя удалось увидеть работы художника Хаджи-Бекира Ахриева с оригинальным орнаментом. Его картины и зарисовки послужили богатым источником утраченных узоров.
Часть узоров сохранилась лишь на фотографиях в книгах. Найти таковые в фондах библиотек помог местный архивист Берснако Газиков. Иные орнаменты внезапно находились на старых фото, на заднем плане, за спинами героев. Большинство снимков черно-белые — можно только догадываться о цвете деталей.
В Музее Востока в Москве исследователи наткнулись на ингушский ковер, обозначенный как прибывший из Пригородного района Северной Осетии. Рисунок на нем совпадал с рисунком на коврах, что хранились в некоторых ингушских домах как семейные реликвии. Каждый спасенный орнамент становился находкой.
«После смерти старика или старушки ковер мог где-то затеряться в доме, его могли выбросить или сжечь как рухлядь. Нам объясняли, что выкинули, мол, моль поела. Но ведь нам не красота важна, а возможность прочитать узор», — вспоминает Танзила об экспедициях в сохранившиеся села.
Хава занимается валянием с 15 лет, она заняла второе место в презентационном чемпионате WorldSkills, который проходил в Ингушетии в 2021 году, в компетенции «Войлочное искусство — истинг». Малгобек, ИнгушетияФото: Светлана Булатова для ТД
В начале XX века предметы материальной культуры ингушей стекались в Терский областной музей, а в советские годы до депортации во Владикавказе был открыт Ингушский краеведческий музей. Туда попала большая часть экспозиции ингушского научно-исследовательского института.
После объединения Чечни с Ингушетией в 1934 году часть коллекций передали в Грозный, часть канула в неизвестность. Коллекция грозненского музея не пережила войны девяностых. Пожары и мародерство не оставили почти ничего от былых экспозиций.
«Понимаем, что мы уже много потеряли, — констатирует Танзила. — Теперь любая, даже малая находка для нас большая ценность. Когда удается обнаружить очередной предмет ингушской старины, мы радуемся, как будто добыли все золото мира».
«Пусть не иссякнет благодать леса»
Танзила объясняет, что все орнаменты несут смысловую нагрузку. Некоторые мотивы в разных вариациях повторяются на различных коврах — мастера в течение столетий не меняли их, орнамент строго повторялся на амулетах, на одежде, на вышивке.
Хава занимается валянием с 15 лет, она заняла второе место в презентационном чемпионате WorldSkills, который проходил в Ингушетии в 2021 году, в компетенции «Войлочное искусство — истинг». Водопад Эка-Чож, ИнгушетияФото: Светлана Булатова для ТД
«Каждый элемент был либо оберегом, либо пожеланием благодати, либо предупреждением, либо отпугиванием злых духов и жизненных проблем: болезней, войны, эпидемии, засухи или неурожая. Часть узоров предназначалась для отвода беды. Беда должна была заплутать в лабиринтах и несимметричных знаках. Такие вешали над колыбелями детей», — рассказывает Танзила. Вплоть до XX века у ингушей было мифологическое мировоззрение: люди верили в лесных духов, а лес имел сакральное значение.
Ключом к разгадке ряда узоров стала брошюра двадцатых годов прошлого века, купленная на барахолке любителем этнографии Гириханом Ахильговым. Более ста лет назад художник Гази-Магомед Даурбеков от руки зарисовал мотивы ковров и собрал их в скетчбук. Брошюра рассказывает, что орнаменты несут в себе такие послания: «пусть наш скот не болеет», пожелание «о благодати и согласии в тейпе», «пусть не иссякнет благодать леса», «плодородная земля — благодатный сад и огород».
Нередко ковер-письмо предупреждал о близкой опасности. В брошюре есть древний ингушский орнамент, предупреждающий о том, что в лесу вокруг села затаился враг. «Ковер был зарисован в селении Альтиево. Надо полагать, он сыграл свою роль для обороны жителей», — поясняет Танзила.
Народные легенды доносят до современников сюжет, где ковры играют главную роль. Танзила рассказала одну из них: «Однажды разбойники украли девушку и продали ее в рабство. Она сказала своим новым хозяевам, что умеет делать войлочные ковры. Те обрадовались, она стала работать в неволе, а хозяева — продавать. На одном из рынков братья девушки встретили ковер ее авторства, узнали почерк сестры в узоре, имя похитителя и место пребывания. Братья проследили за поставщиком и освободили девушку».
«Ингушский орнамент очень лаконичен, в нем много архаичных элементов, — говорит Танзила. — В отличие от узоров соседних народов, здешний куда меньше подвергался восточному влиянию. Во-первых, потому что нес сакральный смысл, а во-вторых, из-за относительно позднего прихода ислама в Ингушетию».
Сохранить, пока все не пропало
В ходе одного из проектов «Мудрость прошлого» активисты историко-географического общества опрашивали пожилых уроженцев Ингушетии 1918—1941 годов рождения. Успели записать четыре десятка интервью — теперь в распоряжении общественников есть многочасовые записи бесед с последними носителями исконной ингушской культуры, утраченной в середине двадцатого столетия.
Видеозаписи систематизированы и архивированы. Часть из них на youtube-канале, а также передана государственному архиву Ингушетии. Работа по проекту началась в 2012 году, и на сегодняшний день никого из героев интервью уже нет в живых.
Для восстановления орнаментов Танзила исследовала петроглифы древней Ингушетии, сохранившиеся на стенах уцелевших башен, памятников горной архитектуры ингушей. Петроглифы, как и старики, умирают с каждым днем, башни становятся руинами. Участники общества «Дзурдзуки» поставили себе задачу: даже если сложно и участки в горах труднодоступные, надо обязательно найти и осмотреть строения.
В 2019 году благодаря ИГО «Дзурдзуки» выпустили книгу «Ингушский национальный орнамент», где опубликовали более тысячи иллюстраций, собранных в ходе исследований и экспедиций. «После к нам начали стекаться прикладники — стало ясно, что это не столько научный труд, сколько практическое пособие. Разные мастера заинтересовались нашими находками. Открытые нами орнаменты стали наносить на предметы из дерева, вышивать их на ткани», — говорит Танзила. Сейчас организация работает уже над второй книгой о национальных узорах.
Танзила верит, что исследование орнаментальной части культуры и истории только началось: «Эта тема не то что не исчерпана, а только начала свою жизнь и потребует еще очень много лет изучения. Мы продолжаем собирать, пока все не пропало. Главное — успеть сохранить то, что дошло до наших дней».
Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов