На одной планете с сырками

По мелочи еще было хорошее: глазированные сырки от бабушки, игры во дворе, придуманные истории. А остальное лучше не вспоминать. Память Максима так и поступила — выдавила то, что пережить невозможно. К примеру, Максим не помнит, почему они с сестрой и братом кочевали по родным и соседям. Жили по несколько дней, а то и недель, в чужих углах, словно вечные странники. Наверное, дома пили, или было холодно, или нечего есть. А может, мама опять ушла в загул, а отец искал ее. Пока он был закодирован — еще ничего, а как развязался, в загул улетали оба. Максим был уже в младших классах и все понимал.

…А в раннем детстве они с родителями и сестрой жили в доме-пятистенке у бабушки с дедушкой: шесть человек на тридцати квадратных метрах. Родители тогда уже любили попировать, но бабушка их сдерживала. А после рождения Ильи, как получили материнский капитал, купили халупу в неблагополучном районе (вода в колонке в ста метрах от дома, отопление печное, в детской даже окон не было), и нормальная жизнь закончилась. Родители пили все больше. А бабушка теперь была далеко — четыре километра. Зимой по морозу очень ощутимо. Но Максим часто к ней ходил перед школой. В пять утра вставал и шел: поесть и погреться.

— Мать могла пропадать месяцами, отец ездил на вахты, работал строителем. Слава богу, мы состояли на учете в соцзащите и нас бесплатно кормили в школе. Одежду тоже давали бесплатно, бабушка этим занималась. Ну и соседи подкармливали, хотя и были собутыльниками родителей. Родители, когда были дома, часто ругались. Каждый день я просыпался с мыслью: что будет сегодня? Иногда было тихо. Значит, опять ушли.

Когда так случалось, Максим и его старшая сестра Настя пропускали школу. Вернее, ходили туда по очереди, потому что кто-то должен был присматривать за Ильей. Ясли он не посещал, да и в детском саду ни его брат, ни сестра никогда не были. Старшие растили младших — кормили как могли, учили как могли. Настя в средних классах школы начала подрабатывать: ходила с рыбаками на Шошму, ловила пескарей и предлагала по дворам. Потом тянула домой пакеты с макаронами и мукой.

Очень счастливый год

Летом 2014 года родителей лишили прав. Максима на суд забрали прямо из школьного лагеря. Расспросили, как они жили, что ели. Оттуда отправили к бабушке, а Илью и Настю увезли в приют — на время, пока бабуля будет оформлять документы.

— Вы бабушкин любимчик?

— Нет, папина бабушка всех любила. А мамина мама почему-то нас не признавала. Но мы и не страдали, хватало любви бабушки Наташи. Год, когда мы жили с ней, был очень счастливым.

Через три месяца, когда Илью привезли из приюта, Максим не узнал в этом щекастом карапузе своего худенького брата. Малыш начал бегло говорить, стал открытым и радостным — видимо, в приюте с ним занимались. Бабушка устроила Илью в детский сад. Настя была уже подростком, держалась несколько обособленно, но в целом все было хорошо. Мама даже немножко отряхнулась — устроилась на автомойку, платила алименты, вела разговоры, что исправится и заберет детей домой, но Максим понимал: этого не случится, да и не хотелось ему домой.

В январе 2015-го бабушка, которая давно себя неважно чувствовала, поехала в Киров на обследование. Там у нее нашли рак поджелудочной железы — стадия была уже запущенная. Надо было срочно лечиться, а как, если на руках внуки и у них школа? У Насти вообще выпускной класс. Дотянула до лета и поехала в Питер, к дочери, — там ее лечили, лечили и 3 сентября привезли домой. Максим не узнал свою бабушку Наташу: она отекла, тяжело дышала и отзывалась на происходящее только глазами, в которых была глухая черная боль. На следующий день бабули не стало.

И прежнего Максима не стало тоже. Появился какой-то новый, опустошенный, растерянный. Сестре было легче, она уже поступила в училище — на проводницу, и Илье легче, ему три года. А Максиму было очень и очень тяжело.

Несколько дней дети жили у классной руководительницы. Почему не у родственников, Максим не знает. И почему родственники, а их много, написали отказ от участия в жизни племянников, не знает тоже. Про мамину сестру Катю только знает, что она хотела взять мальчишек, но запретил муж. Потом Катя ушла от мужа, оформила документы и стала забирать Максима и Илью на каникулы. И про тетю из Питера — после смерти бабушки она начала помогать племянникам деньгами, звонила, разговаривала по видеосвязи, поддерживала.

Из деревни в столицу

Детский дом — новая глава в жизни братьев. Причем если Илья быстро адаптировался, то для Максима она стала сплошной черной полосой. И спасение было только в том, чтобы закрыть глаза и представлять себя дома. Или мечтать.

Трудно было все: мыться на холодном кафеле в тазике среди голых людей, жить без угла, куда можно забиться и побыть наедине с собой, видеть 24 часа одни и те же лица. Трудно учиться, потому что, как оказалось, знаний у Максима не было. Трудно было львиную долю времени отводить уборке — она считалась и развлечением, и наказанием, два в одном. Трудно терпеть издевки из-за невысокого роста, худобы, очков, стихов… Стихи, кстати, Максим читать бросил после того, как его жестоко высмеяли одноклассники. Но труднее всего оказалось бороться с желанием сбежать, исчезнуть и не спрашивать ночами кого-то невидимого, но сильного: «За что ты так со мной? Чем я перед тобой провинился?»

Через полгода Максим об этом уже не спрашивал — привык. Но все еще расстраивался из-за насмешек и его обдавало жаром, когда после каникул он видел на горизонте розовые стены детского дома. А потом случилась «Арифметика добра» — этот фонд помогает ребятам из детских домов не пропасть в сложной взрослой жизни. Помогает с образованием, находит приемные семьи. А тех, кто хочет стать успешным членом общества, поддерживает даже после поступления в вуз. Максим очень хотел, поэтому вошел в программу «Шанс» и начал заниматься с педагогами фонда. У него появился шанс сойти с проторенной колеи, вырваться из деревни и даже из Кирова. В прошлом году Максим поступил в Академию народного хозяйства (РАНХиГС) и переехал в Москву.

А до этого Максим нашел для них с братом приемную семью. Вернее, не он нашел, а «Арифметика добра». Дело было так: Максим как один из лучших учеников начал ездить летом в ежегодный подмосковный кампус от «Арифметики» — там дети отдыхали, участвовали в развивающих тренингах и встречались с потенциальными приемными родителями. Играли с ними в игры, общались. И вот однажды, переходя с площадки на площадку, Максим забыл свой рюкзак. Вернулся за ним, а там тетя Света — отстала от группы. Максим вызвался ее проводить, и они пошли вместе. Вначале в группу, потом уже гуляли сами по себе и проговорили шесть часов. Света сказала, что у нее есть взрослая дочь и муж. Но она с двадцати лет мечтает взять ребенка из детского дома. А Максим признался, что в семью он хочет не для себя, а для брата, потому что тот с четырех лет катается по казенным домам. Ну и самому тоже без поддержки семьи не очень как-то, хочется куда-то приходить, что-то о себе рассказывать. И чтобы тебя слушали и понимали. Света спрашивала о кровных родителях, но Максим особенно о них не говорил. В детский дом за четыре года мама приезжала два раза, отец не бывал совсем.

— Вам хорошо в приемной семье? — спрашиваю.

— Ну я живу уже в Москве, в общежитии. А у теть Светы в Долгопрудном было хорошо.

— И глазированные сырки любите по-прежнему, я читала у вас во «ВКонтакте».

— Да, я рад жить на одной планете с сырками, — смеется Максим. — И нас таких очень много.

* * *

Сейчас у Максима сессия. Он видит свое будущее в журналистике или политологии. И благодарен за поворот в судьбе «Арифметике добра». С 2014 года фонд помогают таким ребятам, как Максим, во всех уголках России. Счет спасенных судеб перевалил за тысячу. Даже для планеты сырков это немало, а для планеты людей — тем более. Пусть счастливых историй станет больше. Пожалуйста, подпишитесь на пожертвования для «Арифметики добра»!