Солнечный майский день в Махачкале, три недели до полицейского погрома. Волонтерка группы «Марем» стоит посреди комнаты и говорит по одному из своих телефонов.
«Нет, я не расскажу вам, как мы будем ей помогать. Это внутренняя информация! Вы сможете сами? Нет. Вы обратились к нам, мы не раскрываем маршрут!»
На связи незадачливый жених. Родители не разрешают его девушке свадьбу. Пара решила бежать, он выбрался из Дагестана, а она нет. Через сарафанное радио обратились в «Марем» — инициативную группу около десятка волонтерок родом с Кавказа и не только.
«Я вам объясняю, что никаких отчетов по дороге не будет, — повторяет активистка, — мы вывезем девушку в безопасное место. Общение с вами она возобновит по своему желанию».
Параллельно дребезжит второй телефон. Новая просьба о помощи. Девушка из сельского района Ингушетии не знает, как восстановить документы, и нуждается в консультации юриста и психолога.
За открытым окном балкона шелестят листья. Внутри — рабочий компьютер и зарядки телефонов, которые почти не отдыхают.
Побег как маленькая смерть
«Работа группы началась в конце 2019 года, когда мы помогали Асе Гажаевой. Она бежала из Чечни, спасая себя и своих детей, — вспоминает одна из основательниц “Марем”, журналистка и активистка Светлана Анохина. — Там ужасная в своей обыденности история: муж годами колотил, а после обирал жену, а она не могла развестись, потому что и светские, и религиозные власти не считали, что черная от побоев спина — это повод для развода. Муж пытался отнять у нее детей через ПДН и полицию, а потом просто выкрал их. Ася их вернула. На нее была устроена целая охота, и мы ее прятали в Махачкале, а потом проект “Правовая инициатива” переправил ее в другой регион».
По ее словам, специфика работы в том, что часто на Кавказе для женщины ее семья (родительская или мужа) — это главный орган с монополией на насилие: решающий, где, с кем и как ей жить, что читать и смотреть, в чем выходить на улицу, — это называется «воспитывать». У мужчин семьи якобы есть неписаное право отобрать у женщины документы, изолировать, скрыть факты физического или сексуализированного насилия, отнять детей и в отдельных случаях и убить за то, что «опозорила».
«Я ему скажу: “А если бы это была твоя сестра, как бы ты поступил?”» — как будто подтверждает в разговоре со мной слова Анохиной знакомый чеченец в ответ на вопрос, что он скажет полицейскому, если тот придет разбираться в дом, где семья расправилась с девушкой за неправильное поведение или за подозрение в таковом.
Профиль обращений к активисткам разный: кого-то шантажируют фотографиями интимного характера, кого-то бьют, насилуют, преследуют, угрожают, кто-то забеременел вне брака, не зная, как признаться родителям, кого-то муж принуждает рожать пятого ребенка, а она уже не может: нет ни сил, ни здоровья.
Отдельная категория дел, продолжает Анохина, — эвакуация: за неполный год работы группы с таким запросом обратились примерно двадцать женщин. Кто-то в итоге пропал с радаров, кто-то передумал, а оставшимся помогли выехать за пределы Северного Кавказа.
На побег решиться непросто: большинство кавказских женщин сильно привязаны к дому, к родным, и побег для них — маленькая смерть, обрыв всех связей, потеря почвы под ногами, внезапное сиротство.
Сбегают как от мужа, так и от родителей. К сожалению, среди вывезенных активистками женщин есть те, кого родственники вернули домой. Но они бежали снова. «Мне все время хочется закричать: люди, если девочки так массово бегут из семьи, может, нужно что-то исправить в этой семье? Может, они не находят там ни защиты, ни поддержки, ни понимания, а? Может, то, что вы называете защитой, ею не является?» — делится Анохина.
Но когда речь заходит о гендерном равенстве, даже кавказские правозащитники часто уходят в тень, сетует она: некоторые принимаются жарко говорить о врагах, которые якобы никого не спасают, а только и мечтают разрушить «культурный код, вековые традиции и национальное самосознание».
«Эта риторика очень распространена, мы все время слышим про кавказскую женщину, которая якобы защищена адатами и обычаями. Они [кавказские правозащитницы] говорят: посмотрите, я отучилась в университете, я успешна, я работаю, и семья не препятствует! Но это может убедить только абсолютно безмозглого человека. И один-единственный вопрос ставит все с головы на ноги: а если бы семья сказала нет? И что будет, если ты ослушаешься? Именно “нельзя” и есть система. А твое “можно” исключение. Так называемая ошибка выжившего», — говорит она.
Безопасное место
Майский день, до погрома две недели. Мы с Анохиной едем встречать пятидесятилетнюю Ираиду Смирнову, уроженку Марий Эл, чей муж-дагестанец выкрал дочерей и поселил в Махачкале. До этого семья жила в Москве. Ираида работала, а муж, по ее словам, отбирал у нее средства и «воспитывал» девочек, в основном кулаками.
В Махачкале он запретил детям говорить с мамой без его присутствия. Но старшая сумела связаться и рассказала, что отец не только бьет, но и домогается к ней, пятнадцатилетней.
Тогда Смирнова решилась спасать детей. Кто-то подсказал, и она обратилась в «Марем». Рассказ Ираиды мы с Анохиной слушаем до трех ночи.
Утром, воспользовавшись помощью автоволонтерки, Ираида забирает дочерей из местной школы. Всех трех везут в кризисную квартиру. Здесь они могут перевести дух, поговорить и наконец-то обняться. Обниматься в присутствии отца им было запрещено под угрозой побоев.
На следующий день мать и дочь в сопровождении адвоката от группы «Марем» подают заявление в Следственный комитет на домогательства и побои. Уголовное дело расследуется до сих пор.
Майя Килясханова, еще одна волонтерка группы, помогает новоприбывшим устроиться, идет в магазин и кафе за едой, выяснив все предпочтения. «Абрикосовый сок, апельсиновый не подходит. И две воды. Нет, не такие. Нужна без газа», — заказывает она и, довольная, что нашла нужное, торопится обратно, пока не остыл обед из кафе.
Такие покупки — часть протокола безопасности. Самим подопечным лишний раз лучше не выходить: есть риск попасть в обзор уличных или магазинных камер, которые легко при желании выдадут агрессору после обращения в полицию. Именно так случилось с Халимат Тарамовой.
Вечером 10 июня в кризисную квартиру позвонили полицейские — в этот момент там были журналистка и правозащитница Светлана Анохина, две волонтерки проекта «Марем» и четыре их подопечные (в том числе Халимат и Анна). Они заявили, что ищут Халимат Тарамову, которую объявили в розыск как пропавшую, — и им надо убедиться, что с ней все в порядке. Их пустили, Халимат объяснила, что ушла добровольно из дома, что она подавала заявление в МВД, что она не хочет, чтобы проводили разыскные мероприятия.
После этого в квартиру вломилась толпа силовиков из Дагестана и Чечни. Майя попыталась защитить девушек, которых начали вытаскивать из убежища, но ее побили. Схватили их за ноги, за руки и запихнули в автозак. Анохину стащили по лестнице. Всех закинули в один автозак. В Ленинском отделе полиции, куда их доставили, почему-то отвечали, что у них нет задержанных.
Халимат пыталась бежать через балкон, но не успела. Ее запихнули в джип и увезли — как выяснилось позже, в Чечню.
Пять женщин, которые были в квартире, задержали. Среди них оказалась и несовершеннолетняя девочка. На четырех женщин составили протоколы о неповиновении силовикам (статья 19.3 КоАП).
«На Кавказе все немного непредсказуемо»
Сотрудник «Комитета против пыток» Константин Гусев помогает активисткам призвать к ответственности полицейских: в Следственный комитет было подано заявление о преступлениях.
«Мы включились в работу уже в день происшествия. Пострадавших допросил следователь, побои и повреждения зафиксированы. Разбирательство идет по статье о незаконном проникновении в жилище и по 286-й статье УК (превышение должностных полномочий). Эти два нарушения стоит разделять, есть разная юридическая специфика. Я не берусь делать прогнозы, на Кавказе все немного непредсказуемо, но, вообще-то, это тяжкое преступление», — говорит Константин.
Каждая силовая структура должна соразмерять силу воздействия, отмечает правозащитник: для каждого оперативного действия нужно определенное количество полицейских. Здесь правило было нарушено.
«На нескольких женщин обрушилась толпа вооруженных мужиков! Это весьма нелестно характеризует полицию Дагестана. Что касается присутствия среди нападавших отца девушки, я думаю, что имел место чисто кавказский “договорняк”».
Помимо прочего, в квартире полицейские отключили электричество и сломали камеру наблюдения.
По словам Гусева, сложилась удивительная ситуация: обычно между полицейскими Чечни и Дагестана наблюдается некоторая конкуренция, и аналогичных случаев коллаборации в своей практике он не припоминает.
В полицейском участке задержанных, включая несовершеннолетнюю дочь Ираиды Смирновой, держали больше суток без воды и еды — это нарушение условий содержания, продолжает Гусев. И, если следователь откажет в возбуждении дела, есть два варианта: либо жалоба его начальству, либо сразу в суд.
«Можно молиться Аллаху, но собирать чемоданы»
После налета сменилась локация, но группа «Марем» по-прежнему работает, говорит Анохина. Ей пришлось вести переговоры по новым заявкам прямо из РОВД ночью 10 июня. Другие же активистки остаются в группе анонимно.
«Из-за опасности, исходящей от семьи, мы не раскрываем имена. Видимость — это тоже привилегия. Видимыми правозащитницами на Кавказе могут быть женщины, не принадлежащие к этому обществу, которые не связаны миллионами нитей, не испытывают давления со стороны семьи, рода и властей. Некоторые правозащитники из Чечни выдвигают обвинения против волонтерок “Марем” о содействии геям и лесбиянкам. Для кавказского общества это звучит как серьезное обвинение», — поясняет одна из собеседниц.
Среди публичных соратников группы — «Китеж», один из российских шелтеров, где кавказские женщины находят временный приют. По словам директрисы центра Алены Ельцовой, погром в «Марем» и похищение Халимат Тарамовой напомнили ей ситуацию 2019 года, когда чеченские родственники выкрали из «Китежа» Заиру Сугаипову. Она также подавала в полицию заявление с просьбой ее не разыскивать. Но родители с полицейскими выманили Заиру за ворота, якобы на минутку, после чего вывезли в Чечню. Как и о Халимат, о Заире выпустили ролик на чеченском ТВ — мол, наконец она счастлива дома.
После этого у ворот «Китежа» оборудовали круглосуточное видеонаблюдение. Но этого мало: на каждый случай побега женщины из Кавказского региона требуется уникальный план.
«Нужны огромные ресурсы, свободные машины, проверенные водители. В случае экстренной эвакуации билет на самолет лучше не покупать. Да и на самих женщин, которых мы принимаем, не всегда можно положиться. Они могут недопонимать принципы безопасности и пребывать в шоке после побега, и им порой нужно по десять раз повторять одно и то же. Даже если они подписывают договор с убежищем, где все прописано, они могут не запомнить содержание. Потом спрашиваешь: “Ты читала пятый пункт?” А в ответ удивленный взгляд».
«Китеж» работает с 2013 года, и за восемь лет здесь нашли убежище семьсот человек, женщин и детей. Пятая часть из них — беглянки с Северного Кавказа.
В среднем женщина находится в приюте два-три месяца. И нужда скрываться не позволяет им вести обычную жизнь: часть женщин даже не выглядывают из комнаты месяцами. Это небезосновательно, найти их несложно: родственники дают взятки в салонах сотовой связи и получают детализацию звонков беглянки, а также геолокацию.
Кроме того, мало вытащить такого человека из опасной ситуации — надо потом с ним работать, но в России нет такой реабилитации. «У нас есть массажистка, делающая расслабляющий массаж жертвам домашнего насилия. Она рассказывает, что в дни после суда у одной из подопечных, которая ездит на суд по разводному процессу, мышцы просто каменные, от напряжения появляются спазмы всего тела», — говорит собеседница.
На содержание каждого человека, живущего в шелтере, включая решение текущих вопросов, требуется около 40 тысяч рублей в месяц: для многодетных матерей снимают квартиры, детям оплачивают онлайн-образование, привозят продукты, одежду, игрушки, обеспечивают медицинской помощью, услугами массажиста и психолога.
Перспективы для кавказских женщин, которых преследуют в течение многих лет, — только миграция за рубеж. Но, во-первых, при условии пандемии это почти нереально, во-вторых, чеченские диаспоры есть почти во всех европейских странах, и были случаи, когда девушек домой из Европы возвращали против их воли, в-третьих, проще выехать ЛГБТ-людям или одиноким девушкам: матери не могут выехать с детьми без согласия второго родителя. Остается только прятаться на территории России. Без гарантий безопасности.
«Мы пытаемся консолидировать шелтеры в России, создаем систему перенаправления. Например, где-то нет такого количества уличных камер, как в Москве, и кого-то можно отправлять туда, — говорит Алена. — Я видела, как это работает в Венгрии или во Франции, у них есть система перенаправления женщин внутри страны, из убежища в убежище».
Но без закона о домашнем насилии спасение жертвы превращается в целый квест, констатирует Ельцова.
Одна из историй подопечных «Китежа» закончилась плачевно: Марем Евлоева погибла, предположительно от рук супруга, но ее тело до сих пор не найдено.
«Хотелось бы, чтобы религиозные авторитеты, и муллы, и священники, объясняли, что не надо терпеть побои и угнетения в семье, — рассуждает Ельцова. — Я слышала, как мусульманские проповедники говорили, что Аллах все видит, Аллах тебя услышит и откроет тебе путь, но я считаю, что можно молиться Аллаху, а второй рукой собирать чемоданы, если дома тебе плохо».
«После случая с вторжением в квартиру “Марем” я вспоминаю книги про подпольщиков, думаю, может быть, в убежищах для женщин стоит сделать подземные ходы? Знаю, что в некоторых регионах России такие уже есть», — продолжает она. По ее словам, она решила устроить встречу с представителями МВД и запросить четкие протоколы: как сделать так, чтобы женщину, добровольно ушедшую из дома и поставившую об этом в известность полицию, окончательно перестали искать.
«Все наши усилия силовики пустили под откос»
Подруга Халимат Тарамовой Анна Манылова, которая помогала девушке бежать, продолжает попытки помочь ей: она записала видеообращение к депутату Оксане Пушкиной с просьбой провести расследование и помочь в ее освобождении.
В беседе с ТД она рассказала, что интернет-пользователи из Чечни не оставляют в покое ее саму.
«Когда мы с Лимой уезжали, мы выкинули телефоны. А несколько дней назад я восстановила свою старую сим-карту и заметила угрозы от чеченцев. Судя по комментариям многих, для них важнее “честь семьи” и репутация, чем чья-то жизнь, в том числе своего ребенка».
После репортажа на чеченском телевидении, где говорилось, что у Халимат замечательная жизнь в кругу семьи, Манылову порадовало только то, что подруга пока еще жива: «Я буду добиваться, чтобы меня в конце концов пустили к ней. Если она в такой безопасности, как утверждают чеченские власти, почему же она до сих пор не выходит на связь в соцсетях?»
Одна из участниц «Марем» говорит, что случившееся с Халимат стало прецедентом.
«Бывало раньше, что в убежища вламывались мужья, выпившие, агрессивные, пытались все порушить и жену вытащить. Но чтобы сами власти, чтобы разгромили и отвезли человека туда, откуда он сбежал, и все это после того, как она просит не выдавать ее местонахождение, — такого еще не было».
Как же живут после шелтера подопечные? Плохо, честно говорит Анохина. «Убежища для женщин не сахар, даже лучшие из них. Жить там можно максимум полгода. А потом они плохо живут: скрываются, а их ловят. Весной родня нашла и вернула из Москвы одну девушку в Ингушетию. Никаких пропавших детей и опасных преступников у нас не ищут так, как сбежавшую женщину. Я говорила пришедшему заранее оперу, почему женщины у нас прячутся, но все предпринятые нами шаги для их безопасности силовики пустили под откос», — подытоживает Анохина.
Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов
Первый коллаж-ребус (обложка) — группа «Марем»
Второй коллаж-ребус — домашнее насилие
Третий коллаж-ребус — изгнание джина
Четвертый коллаж-ребус — женщина, бегущая с Кавказа от насилия в семье
Пятый коллаж-ребус — кризисный центр