Ребята разошлись, зал опустел. Остался только тренер. Он стоял, не сводя глаз с пустой перекладины. Только что он уверенным голосом командовал ребятам, что и как делать, поддерживал их, распекал за ошибки. А теперь будто заробел перед этим привычным гимнастическим снарядом.
Подходит к перекладине нерешительно. Отходит. Возвращается. Снова смотрит. И вдруг легкий прыжок — и тренер на перекладине. Небось сейчас покажет класс. Но тренер, напрягшись — все лицо перекосило от нечеловеческого усилия, — всего лишь подтягивается. Еще раз. И еще. И, обессиленный, спрыгивает на пол зала.
На лбу выступил пот, дышит тяжело. Оглядывается: не видел ли кто позор мастера? Никто. Пронесло. Виктор Чукарин медленно встает. Он знает, что наутро мышцы скует ноющая боль. Но больнее всего вопрос: неужели он, гимнаст, мастер спорта, молодой еще, 25-летний человек, никогда больше не сможет заниматься любимым делом?
Первый турник
Здоровенный лом, покрытый мхом ржавчины, закрепили между стеной дома и сараем, где хранился уголь. Вид, конечно, неказистый, да и болтается «турник» в дырке в стене, но это лучше, чем ничего.
По расчетам приятелей Витьки Чукарина и Пашки Сливки, нескольких дней на турнике им хватит, чтобы подготовиться в моряки. О чем еще могли мечтать мальчишки из Мариуполя, которые каждый день следили за сменой кораблей в порту, гадая, какой из них куда поплывет? А что нужно уметь хорошему моряку? «Лазить по канатам», — авторитетно сообщил Пашка Витьке. Значит, надо укреплять руки.
Увы, с мореплаванием не сложилось: висеть на турнике было неудобно, и энтузиазм ребят поутих. Они даже не возражали, когда предприимчивые соседки приспособили турник для выбивания ковров и сушки белья.
В седьмом классе Витя пробежал тысячу метров на школьных соревнованиях и без всякой подготовки пришел третьим. Вожатый тогда обронил Чукарину, что выносливость у него есть, а вот спортивной техники никакой. Витя только пожал плечами: а на кой ему спортивная техника? Вот окончит школу (быстрее бы!) и пойдет на завод «Азовсталь», глядишь, не хуже остальных будет работать.
Вообще, Чукарин был на плохом счету. Его переводили из школы в школу, а когда школы кончились, из класса в класс — с натяжкой. В седьмом классе Витя просидел аж два года. Проблемы были и с поведением. «Сильный хлопец, да дурной», — говорили соседки. Учитель в дневнике выразился более витиевато: «Устойчиво отстающий ученик и постоянный дезорганизатор школьной дисциплины, отрицательно влияющий на весь класс».
Конечно, все хулиганили, но Витька всегда попадался. Совсем глупо получилось, когда в летнем лагере ночью парни решили, закутавшись в простыни и спрятавшись на сельском кладбище, напугать идущих на танцы колхозниц. Напугали знатно, только вот на месте преступления одно из «привидений» оставило тапок с инициалами «В. Ч.».
В 1937 году репрессировали отца, Ивана Евментьевича. 16-летний Виктор тяжело переживал, старался поддерживать мать, Христину Клементьевну, оставшуюся с тремя детьми. Витя затаился, чтобы снова не вляпаться в историю и не расстроить лишний раз мать.
Занятия в школе закончились, и Витька с друзьями бесцельно шатался по Мариуполю, не зная, куда приложить энергию. По дороге подросткам попалась колонна спортсменов, идущих на стадион, — в этот день открывался летний спортивный сезон общества «Здоровье». Витя с друзьями пошел за колонной: все равно делать нечего, а вход на стадион сегодня бесплатный.
Спустя почти 20 лет после того летнего дня Виктор в своей автобиографии «Путь к вершинам» честно признается: «Нашей страстью был, конечно, футбол. Он стоял над всеми видами спорта на такой высоте, что, по твердому мальчишескому убеждению, рядом с футболистами можно было бы поставить только летчиков и моряков».
К разочарованию Вити и его друзей, вместо футболистов на стадион вышли гимнасты. Скукота. Но уже через пару минут их показательного выступления Чукарин с приятелями сменили гнев на милость, а еще через пару минут — на восторг. «Мы отбили ладони, когда перед нами выросла гигантская пятиконечная звезда с серпом и молотом. Как было завидно, что не мы, а знакомые нам девчата из первой школы легко порхают по полю с обручами…» Витька влюбился. В гимнастику.
Со двора в секцию
На этот раз Чукарин подошел к делу серьезнее. Нашел на свалке трубу и вместе с друзьями очищал ее несколько дней от ржавчины. Натаскали с лесозавода на берегу реки Кальмиус опилок — чтобы падать было не больно. Старший брат, удивленный необычайному рвению Вити, подшучивал: «Здорово заразился ты этой гимнастикой!»
И вот турник готов. «И один из нас, надувшись от натуги, ухитряется наконец задрать сложенные вместе ноги над турником». Над двором тут же разносятся торжествующие крики: «Ребзя, получилась вылазка передом!» А у Витьки, неожиданно для него самого, получается «вылазка назад», больше известная в гимнастических кругах как подъем силой вперед в упор сзади.
Через неделю ладони покрываются водяными мозолями. Но Чукарин знает, как защищают руки рабочие «Азовстали»: «В сенцах любого дома можно сыскать пару-другую изношенных чоботов, чтобы выпороть из них мягкий хромовый язычок. Остается пришить по его краям тесемки и потуже затянуть их на тыльной стороне ладони». Самодельные перчатки спасают от мозолей, и Витя уже не слезает с турника. Увлечение приобретает признаки одержимости: даже во сне Витя выполняет гимнастические упражнения и… с грохотом падает с кровати.
Занятия гимнастикой продолжаются и во время учебы в металлургическом техникуме: «После жаркого, душного подвала литейки хорошо выйти в садик, к турнику». Но одинокого турника во дворике Вите уже мало.
По совету школьного учителя физкультуры Чукарин доходит до гимнастической секции и обнаруживает страшное: «Такой ловкий на своем дворе, я оказался самым нескладным в гимнастическом зале. То пропущу момент толчка и вместо прыжка под общий хохот зала оказываюсь… под “козлом”. То над “конем” запутался в двух собственных ногах». Чтобы догнать остальных, параллельно Витя записывается еще в одну секцию и не бросает тренировок летом — в 1930-е гимнастика считалась зимним видом спорта и летом гимнасты отдыхали. Осенью Чукарин уже лучший сразу в двух секциях.
Вместе с товарищем Витя решает перевестись в Киевский техникум физкультуры. Мать, узнав о решении, плачет. Родня матери говорит прямо: «У каждого хлопца дело как дело. Одни на заводе трубы делают. Другие по военной службе идут. Третьи в море подались. А что это за дело, физкультура твоя, подумаешь, нужно учиться три года, чтобы без порток по улицам ходить». Зато брат с сестрой поддерживают Виктора и собирают в дорогу.
В приемной комиссии Чукарина встречают холодным «Ваши документы, товарищ, оставьте. Что же касается перевода, ничего вам не обещаю». Витя понял, что зря сунулся. Не рассчитал силы. Но решил-таки, несмотря на страх и внутреннюю дрожь, держать вступительный экзамен.
Под строгим взглядом экзаменатора подошел к коню. Взялся за ручки, подтянулся и начал круги двумя ногами. «И только почувствовал я под ладонями поскрипывающее, словно отполированное многими прикосновениями дерево, как противная, бившая меня с самого утра мелкая дрожь исчезла. Нет ее, нет уже ни зала, ни напряженно уставившихся на меня экзаменующихся. Ни даже экзаменаторов, которые зорко следят за мною. Только потемневшая, кое-где покрытая мелкими трещинками кожа коня и мои ноги, мелькающие над снарядом».
Виктора тут же принимают, и он быстро становится одним из лучших учеников. Получает первый разряд, готовится к получению звания мастера.
Занимался Чукарин в основном в утренние часы, до других спортсменов. Окна зала распахнуты, до гимнаста доносятся запахи акации и звуки просыпающегося Киева. Но гимнаст сосредоточен только на снарядах.
Не заканчивается тренировка и когда Витя уходит из зала: «Гимнастика сопровождала меня всюду. Она неотступно следует за мной, и все чаще в мозгу, словно проявляющаяся после съемки пленка, возникают, следуют одна за другой разнообразные комбинации. Они приходят в ночные часы и по пути в техникум, в минуты затишья и даже в разгаре беседы».
Лето 1941 года обещало стать для молодого — 19 лет, подумать только! — мастера спорта, выпускника Киевского техникума Чукарина самым счастливым. Сначала праздник по случаю открытия нового киевского стадиона, потом распределение, новые города, новые люди — вся жизнь впереди! Он даже решил шикануть и позволить себе небывалую для бедного парня из Мариуполя роскошь — новенькое пальто.
С этим пальто, завернутым в хрустящую бумагу, ошарашенный Витя стоял возле репродуктора и слушал новость о начале войны.
№ 10491
Октябрь, темнеет уже рано. Но и до деревни совсем недалеко. Собрав последние силы, солдат в потертой шинели прибавил шаг. Если бы кто-то наблюдал за ним со стороны, то удивился бы тому, что солдат опасливо оглядывался, а иногда и вовсе сходил с дороги в придорожный лес и шел среди деревьев. Тому, кто почти четыре года провел в заточении лагерей, не сразу удается избавиться от привычки оглядываться, прятаться, опасаться. Вдалеке показались огни родного дома. Неужели?.. Страшно загадывать. Солдат прибавил шаг.
Но чем ближе он подходил, тем явственнее проступало отчаяние на худом лице. Светились окна соседской хаты. Родной дом сгорел до печи.
Открывшая дверь соседка не сразу узнала Витю Чукарина. А когда признала, то не могла сдержать ошарашенного возгласа — так не похож на накачанного загорелого хлопца Витьку этот живой скелет с обритой головой. И прибавила сочувственно: «Не сможешь больше свою физкультуру делать». Рассказала про родных: мать с сестрой жили у бабушки в селе Старая Корань, а брат служил по саперной части.
Витя хотел прямо ночью отправиться в путь, но соседи усадили с ними за стол, поделились скудным ужином — война, может, и кончилась, но и тогда, осенью 1945-го, жизнь была еще по-военному тяжелой. Соседка, окончательно признавшая Витю, все качала головой и повторяла, что «нечего теперь тужить», домой живой вернулся — как из мертвых восстал: «А мать было по своему бабьему делу уже и свечку за упокой души воина Виктора поставила».
Христина Клементьевна вернулась поздно вечером: ходила на маслозавод бить семечки на масло, взяла корову, чтобы на ней тяжесть повезти. Но корова по грязи не шла, и пришлось перетаскивать мешки на себе. Так еще и дочка, говорят, умотала с каким-то кавалером гулять, каким-то нездешним вроде, солдатом… Дело, конечно, молодое, но как бы чего не вышло.
К счастью, вскоре дверь дома распахнулась. Вошла дочка с каким-то хитрым лицом, села у стены и впилась в мать взглядом. За ней — худющий, как жердь, парень, кланяется. А смотрит так странно, пытливо, как ждет чего. Но Христина не растерялась, вежливо спрашивает: «Здравствуйте и вам, молодой человек. Вы, часом, не с Буденновки будете?» Тут парень хрипло, с надрывом отвечает: «Мамо! Так то ж я вернулся!»
Христина побелела. Сорвалась с места, подскочила к парню, наклонила к себе его голову, сощурилась… И зарыдала, прижимая к себе худые плечи. «Он, сыночек!» А Витя и забыл уже про шрам на голове, который у него остался с детства, с падения со скирды.
Виктор устроился поначалу работать в зерносовхоз, но не потянул — сил не было. Договорился пасти волов, ночевал в сараях. Наступила зима. «Как-то приходит под утро сменщик, а я ответить ему не могу — так меня лихорадка бьет». Диагноз: воспаление легких. Слишком рано изможденный солдат вернулся к работе. Мать и сестра выхаживали Виктора, лечили дефицитными по послевоенным временам лекарствами — парным молоком, смальцем, медом. Потихоньку Витя шел на поправку.
О войне вспоминать не хотел, хотя сестра и спрашивала. Наоборот — забыть бы поскорее. Но страшные воспоминания снова и снова вторгались в жизнь, являлись во сне, караулили средь бела дня.
Как в июле 41-го под Полтавой, у берегов быстрой и холодной реки Сулы, артиллерийская часть 289-й стрелковой дивизии, в которой воевал Чукарин, была окружена и почти целиком уничтожена фашистами.
Как его перевозили из лагеря в лагерь, названия которых — Бухенвальд, Зандбостель, Везермюнде — спутались, превратились в нагромождение бессмысленных букв, означающих в конечном итоге одно — смерть. Но каждый день нужно было уговаривать себя не сдаваться, демонстрировать этим мразям, что тебе еще рано в печь, тебя еще можно использовать как рабочую силу.
Как на несколько лет имя заменил ему номер на шапке и на спине — 10491. А временами, когда становилось совсем тяжко, думал: может, и не было никогда имени?
И, наконец, как весной 1945-го фашисты посадили всех пленников лагеря на обвешанную минами баржу. Пленникам выдали по 200 граммов хлеба и стакану кипятка. Это должна была стать их последняя трапеза — отступая, фашисты отбуксировали баржу в море и собирались взорвать, но им помешали подоспевшие корабли союзников.
Когда Виктора освободили, он весил 40 килограммов. Впрочем, это не убедило подозрительные службы госбезопасности СССР в его невиновности: следующие месяцы Виктор провел, доказывая, что он не предатель и не шпион.
Не только воспоминания о прошлом, но и вопросы о будущем не давали Виктору заснуть. Сможет ли он когда-нибудь снова выполнить хоть одно упражнение хоть на одном снаряде?
Еще в начале своих скитаний по лагерям Виктор наблюдал за тем, как тренируются немецкие офицеры — до войны они считались лучшими гимнастами в мире. Запоминал упражнения, подмечал ошибки.
В 1942 году Чукарина ненадолго определили на работы на ферму немецкой семьи. Семья была добра к нему, делилась едой и скрывала от фашистов тот факт, что пленный совершенно ничего не понимал в сельском хозяйстве. Тогда Чукарин ухитрился установить в сарае перекладину для упражнений и даже что-то на ней изобразить.
Но прошло уже три года. Теперь же Витя не чувствовал в себе ни сил, ни права вернуться к самому любимому в жизни занятию. Книжечка о присвоении звания мастера спорта прошла с ним, завернутая в тряпицу, всю войну, и буквы на ее потрепанных страницах были едва различимы — как будто и нет больше гимнаста Чукарина.
Возвращение мастера
Виктор остановился как вкопанный. Повернулся. Да, так и есть. Новенькая, еще вчера не было, вывеска гласила: «Городской комитет по делам физической культуры и спорта». Зайти? Да нет, глупость. Он же уже отказался от мысли вернуться в гимнастику. Хорош гимнаст — в чем душа держится.
Но и уйти Витя не мог. Подбодрил сам себя: «Разве не нужны там люди? Ты же дипломированный специалист по спорту». Зашел — и тут же попал в объятия детского друга Пашки Сливки. «Вот кого мне надо! На ловца и зверь бежит!» — восхищался Пашка, тиская друга. Оказалось, Сливка занимал должность главы комитета и налаживал физкультуру в городе и на заводах. «Вернулся? Свободен? Вот и отлично, пошли до председателя. Оформим тебя», — у энергичного Пашки все делалось быстро.
Первым рабочим заданием Чукарина было восстановление гимнастического зала. Единственное целое помещение, которое мог выделить город, — бывшие городские бани. Отлично, и шкафчики в раздевалке пригодятся! А части для спортивных снарядов Витя вместе с активной молодежью искал на свалках металлолома.
По ночам, обложившись учебниками по гимнастике, Чукарин вспоминал теорию и днем вполне успешно вел занятия. А вот с практикой не складывалось. К снарядам Виктор подходил, только когда ребята расходились по домам, чтобы никто не увидел, как тренер не может выполнить упражнения для начинающих: «Трудно сейчас поверить, как ходил я вокруг перекладины. Подойду, гляну, примерюсь и снова отойду в сторонку. Наконец решился и через силу раза три-четыре подтянулся».
Конечно, дело было не в отсутствии мастерства, а в отсутствии сил. Весна 1946 года — совсем недавно Виктор чуть не умер от истощения, а потом и от воспаления легких. Так он успокаивал себя, когда не получалось очередное упражнение. Но сколько времени уйдет на восстановление? Ему уже 25 — расцвет профессионального спортсмена. Дальше только работа тренером. Неужели он проскочил ступеньку личных достижений и всю жизнь будет только тренировать?
Чукарин решает продолжить образование и поступает во Львовский институт физкультуры. Здесь почти один в один повторяется история с сооружением гимнастического зала из подручных материалов. Неудивительно, что через несколько лет тема дипломной работы гимнаста звучала так: «Оборудование спортивного зала».
В том же 1946 году Виктор едет на первенство страны в Ленинград, где занимает посредственное двенадцатое место. Но для Чукарина это уже победа: он занимает места в соревнованиях, хотя еще полгода назад едва мог удержаться на перекладине!
Окрыленный, Чукарин продолжает соревноваться, каждый раз поднимаясь все выше. Спустя год гимнаста-фронтовика включают в сборную Союза для поездки во Францию, но поездка отменяется. Руководство СССР боится, что советские спортсмены не смогут противостоять заграничным соперникам, и эти опасения, по воспоминаниям Чукарина, не беспочвенны: «Мы еще даже не вошли в тело, и, что там греха таить, в том же 1947 году, когда еще нормировался каждый фунт сахару и масла, не всем хватало еды при той напряженной затрате сил, которой требовали от нас тренеры».
Ну ничего, будут еще соревнования. Главное — он снова борется, а порой и побеждает. К тому же возвращаться домой из зала Вите теперь так же приятно, как идти утром в зал. Ведь дома его ждет жена Клава.
Победа
11 января 1952 года. Один из лидеров советской сборной по гимнастике Виктор Чукарин занимается в зале под руководством тренера. У того практически нет замечаний — чисто, как и всегда. А что вы хотите: Чукарин стал чемпионом СССР по гимнастике еще в 1949 году и с тех пор каждый год подтверждает титул, не оставляя тренеру работы.
Чукарин встает в крест на кольцах. Тренер отсчитывает: одна, три, пять, семь секунд… И внезапно в тишине зала страшный для любого спортсмена звук — хруст. Чукарин падает с колец, тренер бледнеет: «Под холодную воду, быстро!» После получаса под ледяной струей кажется, что рука в порядке. Но вечером боль возвращается с новой силой: «Больно натянуть пиджак, не могу посадить на колени дочурку. И докучливая, неотвязная мысль: “А как же Олимпиада?”»
Надрыв сухожилия двуглавой мышцы — четыре слова, которые снова откидывают Чукарина назад, к послевоенному периоду. Месяцы, оставшиеся до XV Олимпиады, превращаются из периода подготовки в период восстановления. Но Чукарин справляется и с этой травмой. В июле 1952 года в составе сборной СССР он приезжает в Хельсинки.
«Веет напоминающий о родном Мариуполе соленый морской ветерок. Пахнет хвоей», — вспомнит гимнаст свои первые впечатления. А огромный гимнастический зал «Мессухалли 1» становится свидетелем триумфа 31-летнего Виктора Чукарина.
Четыре золотые медали — командный зачет, конь, опорный прыжок, многоборье; две серебряные — кольца и брусья. Казалось бы, после такого можно спокойно уйти на покой. Но одной Олимпиады Чукарину оказалось мало…
Зимой 1957 года две девочки выбегают в подъезд своего дома по улице Крупской во Львове. Кудрявая Вика нетерпеливо подпрыгивает на месте, вглядываясь вниз (мама запретила выходить на улицу — холодно), а маленькая Оля, чувствуя волнение сестры, дергает ее за платье. Скрип двери внизу, морозный ветер, шаги… И вот отец, необыкновенно загорелый для зимы, навьюченный сумками с подарками, протягивает к девочкам руки. Вечером он расскажет им о кенгуру и утконосах, а на стеклянной горке в углу комнаты прибавится медалей и кубков.
На XVI Олимпиаде в Мельбурне в 1956 году советский гимнаст Виктор Чукарин взял пять медалей: три золотые за командный зачет, многоборье и брусья; серебряную за вольные упражнения; бронзовую за упражнения на коне.
Всего одиннадцать олимпийских медалей. Можно и передохнуть. В интервью после Олимпиады в Мельбурне Чукарин сказал: «Я решил, что участвовал в соревнованиях в последний раз… Я спокойно сдаю свою вахту. У нас в стране много способных гимнастов, найдется кому занять мое место. Ну а насчет того, что я буду делать без гимнастики, могу только заметить, что расставаться с гимнастикой не собираюсь — буду тренером. И, пожалуй, здесь я теперь принесу больше пользы».
До самой смерти в 1984 году Виктор Чукарин тренировал студентов Львовского института физкультуры. А в 1972 году последний раз поехал на Олимпиаду — в качестве главного тренера советской команды гимнастов.