«Проще завод увезти в дружественный регион»

— Тут шаманского ничего нет, — объясняет напоминающий Джейсона Стетхема мужчина, почему мне так хорошо. — Соблюдение технологий, бережное отношение к воде, вот и все. Люди душу вкладывают в эту воду. Не делают ее левыми, серыми путями.

Бояркин произносит несколько аббревиатур и слово «сертификации», добавляет:

— Рекламу «Новотерской» вы когда-нибудь видели? Своего клиента она нашла без рекламы.

— Что сейчас происходит с заводом?

— Да все просто. Товарищ закрыл дорогу. Сначала декларировал одни требования. На днях требования изменились.

«Товарищ» — сам Владимир Кайшев. Несмотря на то что формально дороги принадлежат его бывшей жене, она никогда не выступает в связи с этой ситуацией — все переговоры ведет он.

Вскоре после блокировки дороги, 29 июня, в администрации Минераловодского округа состоялась встреча с участием Бояркина и его начальства с одной стороны и с другой стороны Кайшева и Евгения Кудели, учредителя ООО «Санаторий “Минеральные Воды-2”», управляющего санаторием, к которому ведут злополучные дороги (именно это юрлицо является соответчиком и соистцом в судебных баталиях вокруг завода и дороги, но об этом позднее).

На этой встрече Кайшев выдвинул три требования, пересказывает Бояркин: первое — «хочу, чтобы нам в санаторий отпускали с минералопровода в три раза больше воды», второе — дорога должна быть заводом взята в аренду, третье — завод должен на ней провести ремонт.

Сторона «Новотерской» согласилась и попросила немедленного заключения договора. Кайшев же, если верить Бояркину, потребовал личной встречи с акционерами — не по видеосвязи, как в первый раз. На следующей, уже личной встрече 22 июля Кайшев выдвинул новые требования: завод обязан спроектировать и провести реконструкцию дороги. И только после этого он будет готов открыть шлагбаумы.

— Ну то есть, грубо говоря, мы должны там построить ему автобан, как в Германии, — описывает Бояркин.

Бизнесмен считает, что это «умышленное затягивание времени, умышленная несговорчивость, умышленное препятствование предпринимательской деятельности», и определяет действия Кайшева и его партнеров как подпадающие под статью 169 Уголовного кодекса РФ (воспрепятствование законной предпринимательской деятельности).

— Дальше можно делать любые выводы, какие хочешь сам,  — щурит ярко-синий взгляд Бояркин. — Скорее всего, он хочет развалить бизнес и по дисконту выкупить. То бишь идет подготовка к рейдерскому захвату, по большому счету. Есть черное рейдерство, серое и белое, легальное. Это похоже на серое, оно как бы в правовом поле, но с манипуляцией правом.

Однако каких-либо предложений о покупке пока другая сторона не делает.

— А дорога, что, правда какая-то убитая совсем?

— Скоро сам увидишь.

Дорога. «Говорят, мы у них все украли: воду, землю»

Бояркину звонят — видно, что уже не в первый раз за сегодня.

— Никак. Никак, — повторяет бизнесмен. — Теперь нужно сделать проектную документацию, теперь нужно не просто отремонтировать дорогу, а провести реконструкцию. Да все прекрасно понимают: даже если мы отремонтируем, он придумает еще какой-нибудь способ. Я ниче не думал. Никак. Никак. Все. Давай, на связи.

Дорога по улице Бештаугорской, которая идет от центральной Новотерской, проходит мимо конного завода, завода «Новотерской целебной» до служебного входа в санаторий «Минеральные Воды-2» и до излюбленного местными озера, была на балансе государственного санатория с 1970-х годов, а в 2011 году ее приобрела Нурет Кайшева. 

Новость о том, что дорога теперь частная, пришла к руководству «Новотерской» в 2017 году, когда завод в очередной раз собрался делать капитальный ремонт дороги.

— Нам пришло письмо о том, что дорога частная, «заключайте договор аренды». Цену выставили заоблачную. Мы заказали экспертизу, все, включая власти округа, пришли к выводу, что это дорога общего пользования. Но за эти три года дорога утвердилась в статусе частной. Ни рубля в эту дорогу они не вложили, зато умеют все декларировать, как нужно, — вспоминает Бояркин.

Оппоненты завода ссылались на экспертизу, указывающую на непригодность дороги для движения транспортных средств грузоподъемностью свыше 12 тонн. Завод провел свою экспертизу, утверждающую обратное, но был готов возить груз даже на малотоннажных машинах. Это не помогло.

Одна и та же группа лиц на протяжении трех лет писала жалобы, заявления и инициировала проверки в отношении завода, продолжает Бояркин и поясняет: помимо семьи Кайшева, это учредитель ООО «Санаторий “Минеральные Воды-2”» Евгений Куделя и директор санатория Людмила Коляда. Куделя работал вместе с Кайшевым в правительстве Карачаево-Черкесии, а Коляда руководит Центром доктора Бубновского в Минеральных Водах, совладельцем которого числится Кайшев.

— Они говорят, что мы у них все украли: воду, землю. Но санатория «Минводы-2» на момент постройки завода не существовало, было госпредприятие, оно банкротилось, приватизировалось, потом опять банкротилось, потом опять приватизировалось, потом было выкуплено уже нынешними владельцами по невысокой цене, — обрисовывает Бояркин.

На заводе «Новотерской» эту дорогу всегда считали дорогой общего пользования: еще в 1990-х годах его спроектировали с учетом этих подъездных путей, что было согласовано с администрацией, Росприроднадзором и Ростехнадзором, рассказывает Бояркин. Строительство завода началось в 1995 году, а в 1997-м выпущена первая бутылка «Новотерской целебной».

И сам завод, и администрация Минераловодского района, рассказывает бизнесмен, пытались оспорить частный статус дороги в Росимуществе, в краевом суде, в итоге дошли до Верховного суда, который последний иск не принял за истечением срока давности возможного нарушения.

— Тут сроки давности неприменимы. Это натянутые решения, рассматривались эти дела как-то… невнимательно, — с многозначительной паузой произносит Бояркин. 

Мы подъезжаем к заводу: два его синих корпуса заметны через поле, заполоненное табуном лошадей. Проезжаем первую дорогу — там, говорит Бояркин, «кучки [щебня] и все перерыто». Видим вторую, основную, на съезде с трассы — там красный шлагбаум с надписью «Внимание! Частная собственность! Проезд грузового транспорта воспрещен» и кибитка охранника. Он появился тут 25 июня, а позднее построили и второй шлагбаум, уже у самого завода.

— Вот щас охранник будет нам рассказывать, что меня нельзя пропускать на территорию, поскольку «было дано личное указание Владимира Григорьевича», — предполагает Бояркин. Но нет, пропускают нормально — видимо, потому, что Бояркин сегодня приехал на другой машине. Кому-то так не повезло — синяя транспортная «газель» для сотрудников стоит, уткнувшись в шлагбаум, — кому-то пришлось полкилометра идти до работы пешком.

Пропускают охранники только легковые машины — на них не получится вывозить минеральную воду в объемах девять миллионов бутылок в месяц.

— Бутылки с водой упаковываются на поддоны, это такая херабора метр на метр, высотой метр двадцать. Как хоть один поддон вывезти на легковой машине? На заводе сейчас больше двух миллионов бутылок стоит, — вздыхает Бояркин.

Все свои 600 метров дорога совершенно плавная — не немецкий автобан, конечно, но пойдет. Предчувствие хаоса создают только раскиданные вдоль бетонные блоки. Но их раскидывал собственник дороги — на случай, если потребуется заблокировать ее совсем наглухо.

Курилка. «Проще завод увезти в более дружественный регион»

Паркуемся у офисного здания завода — аккуратно-кирпичного и неброского.

— Пропустили? — удивленно встречает Бояркина охранник завода.

— Да, как-то они лопухнулись, — улыбается тот.

Отходим в курилку, где как раз обсуждают транспортные неприятности двое мужчин в рубашках.

— Вон там он [охранник] нас оттуда вытолкнул, — показывает рукой в сторону шлагбаума один из них. — И мы оттуда добирались своим ходом! Кто на чем.

— Рогатки надо выдать всем, Михал Иваныч, — поздоровавшись, обращается Бояркин ко второму курильщику, пожилому и подтянутому.

Он представляется как Михаил Клюев — исполняющий обязанности гендиректора завода. Почти сразу же к курильщикам присоединяется Елизавета Ландырева, коммерческий директор, женщина средних лет с каре в майке Inspiration from nature. Бояркин пересказывает им результаты вчерашних переговоров.

— Меня интересует вопрос пересечения дороги с Кайшевым! — сразу же заявляет Ландырева.

Это главный риск предложенного властями плана с новой дорогой. 5 июля пресс-служба губернатора Ставрополья Владимира Владимирова объявила о строительстве «новой дороги» до завода — построена она якобы будет к осени. Пойдет она от автомобильных ворот завода, ведущих вглубь к цехам и складам, в обход соседнего с «Новотерским» Терского конного завода (чьи лошади и паслись до этого. — Прим. ТД). Но она обязательно в одном месте пересечет дорогу Кайшевых — и что помешает им выставить еще два шлагбаума?

Бояркин обращает мое внимание на две желтые метки, нанесенные на асфальт перед заводом. Это границы перехода спорной дороги. На этот участок, по замыслу властей края и округа, должен быть наложен сервитут — ограниченное право пользования чужой землей для некоего круга лиц. Это должно исключить возможность появления шлагбаумов.

— Да было совещание в администрации на тему того, что не могут, понимаете? — переживает Ландырева. — Потому что они ж на камеру все такие герои, «мы вам все дадим». А на самом деле…

Строительство новой дороги означает заключение договора генерального подряда, назначение со стороны администрации округа технадзора, только затем стройку дороги силами завода, затем ее сдачу как объект капитального строительства и, наконец, передачу обратно в собственность администрации. Но пока ни одного документа на заводе не видели: ни о том, что новая дорога стоит на кадастровом учете, ни о том, какая земля под нее отведена.

— Власть у нас очень медленная. Есть только чертежи, которые мы сделали за свои деньги. Мы уже сейчас уходим в огромные убытки, — разводит руками Бояркин. — А сколько нужно времени, чтобы построить дорогу? Еще полтора месяца минимум. Нормально это?

— Власть, когда надо, может быстро собраться и что-то сделать.

— Видимо, сейчас еще не надо, — быстро отвечает Бояркин. — Всю эту ситуацию можно совершенно спокойно решить одним решением.

— Реалистичный срок?

— Не могу даже прогнозировать.

— Может, щас сдохнет, может, не щас сдохнет, может, все обрушится, землетрясение произойдет, сели сойдут, — философски размышляет о судьбе завода Михаил Клюев.

В штате завода 206 человек. Но во всех экономически смежных с заводом организациях, включая компанию-недропользователя «Кавмининтер», которую представляет Бояркин, на постоянной основе занято около 400 человек. А в целом, если завод закрыть сегодня, около 14—15 тысяч человек «остаются с проблемами по дальнейшему существованию», подсчитал Бояркин. Только водителей-экспедиторов, развозивших «Новотерскую» по всей стране на фурах, было 250 человек. Они лишены этого дохода на протяжении двух месяцев.

Рабочий, докурив, предлагает проложить через дорогу Кайшева мост и не заморачиваться сервитутами.

— Это ж не Крымский мост, че, всего шесть метров, — замечает он. В ответ только раздается где-то вдали конское ржание.

— Ну вы до этого момента дотянете? До новой дороги?

— Нет, конечно, — непонятно, в шутку или всерьез отвечает Бояркин. — Всех в бессрочный отпуск — и к Кайшеву отправим, чтобы он всех устроил на работу [в местный аквапарк и на другие заводы минеральной воды] — он же обещал.

— Он говорит: ну хотя бы временно устроим [в санаторий], — вклинивается Клюев. — Но нет ничего более постоянного, чем временное. Зарплаты назывались сначала 12—14 тысяч, сейчас уже повысилось до 20. А средняя по заводу у нас — 45 тысяч. Никто не пошел. Там зарплаты выплачиваются по заявлению — ты должен написать заявление, пойти доказать, что тебе нужна зарплата.

— Здесь люди есть, кто по 25 лет работает, — замечает Бояркин. — Уже привели сюда своих детей работать.

Андрей Бояркин, замдиректора ООО «Кавмининтер»Фото: Владимир Аверин для ТД

В курилку стрельнуть сигарету подходит еще один рабочий.

— Вот еще один долгий-долгий, — указывает на рабочего гендир Клюев.

— 3 июня исполнилось 24 года, — закуривая сигарету от Бояркина, кивает мужчина. — Приехал написать заявление на отпуск — последние деньки. И вот за 24 года ни раза не припомню, чтобы зарплату задержали или что-то такое было, — говорит рабочий. — И, честно говоря, думаю, я здесь 25-летие работы отмечу.

— На что надеетесь?

— Ну мы сейчас надеемся только на власть, — повторяет Бояркин.

— Сам Путин приезжал к нам на завод в 2000 году, уже президентом был. Не знаю, вспомнит ли завод этот маленький, — замечает рабочий.

— Они [краевые власти] себе придумали хорошую отмазку, что это спор двух хозяйствующих субъектов, — объясняет Бояркин. — «Дела не наши — налоги нам платите и разбирайтесь сами». Не знаю, много это налогов или мало — 306 миллионов рублей в год, сколько мы платим.

— Вот сейчас за два месяца [нашего простоя] они спохватились: «Почему вы не платите налоги? Вы что? Мы ж планировали, в бюджет их уже заложили», — добавляет гендир Клюев. — Нонсенс, как тут еще сказать. Они планируют с нас собрать налоги, а мы планируем поработать — но нам не дают.

— В самом худшем варианте переоткроетесь тут с новой дорогой? Уже осенью? А людей заново будете набирать?

— Наверное, нет, — вновь щурится Бояркин. — Проще завод отсюда увезти в какой-то более дружественный регион, вот и все. И заняться чем-нибудь другим.

Магазин. «Разве что не моемся ей»

Санаторий нависает прямо над заводом. Что там внутри, заводские знают только косвенно, самих их туда не пускают — уже несколько лет идет ремонт, готовы только первый и последний этажи, иногда какие-то люди туда все-таки приезжают отдыхать, почему-то, судя по номерам машин, в основном из Калуги.

Приезжают люди и к заводу — в фирменный магазин перед ним, единственное место, где еще можно закупить «Новотерочку». Сразу за росгвардейцами, увезшими несколько 20-литровок на «УАЗе-Патриоте», за двумя такими же приехал бывший сотрудник завода и разговорился с действующим.

— Они колхозанов типа нас, Серега, пропускают, — втолковывает второй первому о новых порядках. — Мы че, как будто действуем на что-то? В лучшем случае в магазин мы едем [работать]. Васю [Евграфьева, бывшего генерального директора завода] на его «Аудюхе» вот не пропускают.

— Так че там, Васю сместили или это ***** [слухи]?

— Сместили, теперь Михал Иваныч.

За ним следом совсем белый дед берет четыре упаковки — каждая по шесть полуторалитровых бутылок.

— Кончится — на другую перейдем. Но это самая лучшая вода у нас! — признает он.

Третьи — пожилая семейная пара, которая ездит сюда покупать воду на протяжении пяти лет.

— Мы на ней все делаем: чаи, каши. И пьем только ее. Разве что не моемся ей. Очень жалко будет, если разорится завод. У меня дети в Москве живут, говорят, сейчас «Новотерскую» там не найти. Они приехали к нам, закупились, в Москву в багаже перевезли, — рассказывает женщина.

— Да точно закроется, — роняет ее муж. — Там такие люди завязаны, что уже ничего не поможет заводу.

Четвертый — владелец продуктового магазина в соседнем селе Левокумка.

— У меня там много чего: и «Славяновка», и «Кубай», и «Новотерская». Есть люди, которые привыкли к ней и будут покупать всегда только ее. Вот я не понимаю. Это дорога санатория, да? Че он, сам лично его строил? Землю никогда в жизни не купишь, если по совести. Такого не может быть — землю купить, — комментирует мужчина.

Понятно, что привлекает людей в этом магазине — это очень приятные цены: 15 рублей за полулитровую бутылку. В день, говорит продавщица, берут в среднем 120 литров. Это очень низкие продажи, на уровне зимы, а сейчас разгар питьевого сезона. Всюду слышны разговоры, что завод уже закрылся, значит, и приезжать в магазин смысла нет. Многих отпугивает шлагбаум. Таксисты, например, по умолчанию высаживают людей у него — думают, что дальше никак не проехать. И все же продавщица пока не собирается менять место работы — «пока есть возможность договориться».

— У нас особо и нет выбора, — вздыхает она.

Бояркин же отмечает, что розница — это даже не 0,1% оборота завода. По итогам 2020 года выручка предприятия составила 1,1 миллиарда рублей, чистая прибыль — 331,7 миллиона рублей. Это примерно в 100 раз больше средней прибыли компаний в Ставрополье (по данным «Спарк-Интерфакс», чуть выше 3 миллионов рублей). 

Офис. «О, идут наши враги»

Коммерческий отдел завода на втором этаже офисного здания сейчас, наверное, самая его активная часть — мозг зачастую функционирует долгое время после смерти тела. Кабинет главы отдела Елизаветы Ландыревой украшен фразой «Я делаю то, что обещаю, и обещаю то, что искренне намерен делать». Здесь она и ее коллега Радмила. Они работают с договорами, ищут потерянные оригиналы, выполняют некоторые текущие поручения и управляют работой фирменного магазина.

— Дмитрий, мы так уже устали одно и то же говорить. Мы уже использовали все свои отпуска, мы все туда незапланированно сходили. Конечно, мы закрываем документы, что-то доделываем, на что не хватало никогда времени. Но по факту мы не можем выполнять наш основной вид деятельности согласно должностным инструкциям.

— Это какой?

Руслан Черняев, юрист заводаФото: Владимир Аверин для ТД

Елизавета обеспечивает завод сырьем и материалами. Сейчас она не может завезти ничего. Необходимые для розлива продукции материалы израсходованы: кончилась стеклобутылка, стретч-пленка, закончились поддоны. Заводские пытались передавать с кары (погрузчика. — Прим. ТД) на кару материалы через шлагбаум, но оппоненты вызвали на это полицию. И хотя никого не оштрафовали, стало понятно, что постоянно так выживать невозможно.

— Ну вот смотрите, выгрузили из грузовика поддон, — описывает подчиненная Елизаветы Радмила, добродушная женщина в квадратных очках. — Одна кара подъезжает, берет поддон, через шлагбаум его передает, другая кара принимает, и она едет. До второго шлагбаума. А там уже так ничего не передать — он высокий.

— А под низ если?

— Ну протащим мы под низ три поддона, — отвечает Ландырева. — А нам в смену, в сутки нужно 500 поддонов. Мы так больше потратим на горючее, которым заправляются кары [чем будет пользы]. А та же самая стеклобутылка очень высокая, она даже в грузовые «газели» не влезет. Распалечивать поддон опасно, травматично, мы не будем подвергать риску наших людей.

Охранники блокируют даже развоз по 19 литров в офисы Минвод брендированной «газелью» — 20—30 таких бутылок в день, вопреки заявлениям о том, что шлагбаумы не пропускают только тяжеловозы. Блокируются международные отгрузки: в Прибалтику, Среднюю Азию. Что-то приходится выполнять ночью, из-под полы и «нарываясь на истерики оппонента».

— Этот конфликт вышел за рамки какого-то такта, — пускается Ландырева в пылкий монолог. — Он вышел за деловые рамки, теперь это рамки базарные. Я понимаю, спор хозяйствующих субъектов, но так низко опускаться? До такой мелочи? Не дать возможность вывезти 20 бутылок питьевой воды? После этого они перестали выпускать даже пассажирские «газели». Даже когда они едут вечером с людьми. Люди пешком добирались до общественного транспорта несколько километров. Людей лишили возможности добираться домой бесплатно.

После этой ситуации она написала в инстаграме в директ страницы губернатора Ставропольского края Владимирова: «Владимир Владимирович, вы знаете, до чего все докатилось? Вы как губернатор, как главный тут, наведите в своем доме порядок, помогите, что-нибудь сделайте!» Метки «просмотрено» под этим сообщением нет, написано оно было 7 июля. Тема конфликта завода и дороги в этом соцмедиа губернатора игнорируется — посты посвящены в основном борьбе с коронавирусом и хозяйственным достижениям. На прямых эфирах в инстаграме губернатор комментарии о «Новотерской» также игнорирует, утверждают сотрудницы отдела.

— Вы боретесь наверху с руководством, а получается, что боретесь и с обычными людьми, — продолжает Ландырева монолог. — Это подло. Со стороны санатория приходят люди, пытаются рассказать, какие мы негодяи или какое наше руководство негодяи. Раньше я могла себе позволить в обеденный перерыв подняться в санаторий, пройти физиотерапию. Сейчас я не знаю, меня туда вообще пустят? Меня там расстреляют?

— Мы ходили недавно в ту сторону, на охране шутили: «О, идут наши враги», — вспоминает Радмила.

— Как будто соседи в квартирах не поделили метры. Если такое огромное предприятие могут сломить и никто не может ничего сделать, что говорить о малом бизнесе? Человек что-то откроет свое, появится какой-то господин и скажет: «А вот здесь один метр перед входом в магазин мой». И завалит его камнями. Вот и все. Вот какая у нас предпринимательская защищенность, — сокрушается Ландырева.

Она признается, что «устала от внутреннего переживания, от непреходящего гнева». Ландырева проработала на заводе 17 лет. Предприятие, по словам женщин, всегда оказывало материальную поддержку сотрудникам, «будь то свадьба, похороны, рождение ребенка». Когда Ландырева выходила замуж, предыдущий генеральный директор Василий Ефграфьев дал ей свою машину «покататься». «Мы с мужем на ней в загс приехали, катались на медовый месяц», — вспоминает она.

— Мужчины [приходят] со слезами на глазах: «А может быть, вы знаете, когда мы пойдем работать?» У людей наступает отчаяние. Найти работу в нашем регионе очень сложно, тем более с белой зарплатой, с полным соцпакетом, — жалуется она.

За 24 года производства целебная вода награждалась десятками премий, от премий Союза предпринимателей и Торгово-промышленной палаты до «Золотого Меркурия». Бренд и социально активен — в 2020 году, например, бесплатно вывез пять фур минеральной воды в ковидные центры в Москве, Петербурге, Ставрополе. А с 1 июля 2020 года должен был начать действовать договор «Новотерской» с фондом «Жизнь как чудо»: часть продаж с некоторых типов минералки должна была пойти на лечение определенных подопечных детей фонда. Но ни одна бутылка по этой программе так и не была реализована.

— Говорят: вот завод, вот зарабатывает деньги. Но он и тратит эти деньги. У меня все эти письма аккумулированы, на них всех: выделить столько-то воды, выделить, выделить, выделить, — повторяет Ландырева. — Мы никогда не отказывали. А теперь это все забыто. Так и сама «Новотерская целебная» — она, получается, тоже не нужна? И отчисления в бюджет никому не нужны? Интересно, сколько налогов платит санаторий, если на то пошло (по данным сервиса «РБК Компании», ООО «Санаторий “Минеральные Воды-2”» заплатило 7,9 миллиона рублей налогов в 2020 году. — Прим. ТД).

Как и Бояркин, Ландырева уверена в грядущем рейдерском захвате предприятия.

— В таком случае вы продолжите здесь работать?

— Нет. Кто нам даст? Я думаю, он зачистит старую команду, — говорит Ландырева. — Ну как — обычные работяги будут работать. Да и слава Богу, пусть они работают.

Каждый день на работу с грустью, печалью, бесконечной депрессией — так описывают свой нынешний опыт Елизавета и Радмила. У некоторых эта депрессия уже переходит в агрессию.

— У нас вчера в семье был диалог. Дети говорят: «Мам, если ты перестанешь работать, что будет?» Муж говорит: «Ну как минимум мы будем жить в два раза хуже. Сейчас мы вдвоем работаем, и вы можете себе какие-то кайфы позволить. А если мама не будет работать, уже не сможем их позволить», — делится Елизавета.

— В аквапарк пойдем, пиво разливать, — предлагает Радмила. — Правда, в сентябре уже сезон закончится…

Радмила писала заявку на прямую линию с президентом Владимиром Путиным в 2021 году. С ней связались координаторы.

— Я рассказала вкратце, они спросили: «Вы будете готовы выйти в прямой эфир с небольшим сюжетом?» Мы пошли к шлагбауму, собрались, нас снимали охранники, решили, что мы несанкционированный митинг устроили, — вспоминает женщина. — Приехали депутаты, говорили, что хотят разобраться, что да как. Сидели смотрели прямую линию, все четыре часа. Даже мелькнули там на экране. Но наше видео не выбрали, к сожалению. А зачем? Даже президент никак нам помочь не может.

— На дорогу уже был наложен частный сервитут, но от него отказались, — поясняет находящийся рядом юрист завода Руслан Черняев в черно-красной майке с надписью «Анархия». Он здесь только с февраля и за эти полгода еще ни разу толком не выдохнул, даже не сходил на местное озеро — все потом, после победы. — Я думаю, остается возможность наложения публичного сервитута либо изъятия дороги под государственные, муниципальные нужды. Публичный сервитут будет действовать уже для неопределенного круга лиц. Для наложения такого сервитута необходимо наличие муниципального имущества на тех территориях, куда требуется доступ. Но насколько возможно развитие событий в этом русле — я не знаю, — рассуждает он. На его рингтоне — Lose Yourself Эминема. 

Все офисные сотрудники уходят на летучку по поводу сотрудничества с новым производителем упаковки.

— Бутылку будем подгонять под их размеры, под их этикетировочную машину!

— Диаметр же сохранится?

Обсуждают суприм, евробутылки, розлив, двухпозиционные и прямоугольные этикетки, контрэтикетки, алюминиевые колпачки.

— Куда фото пойдут, в «Плейбой»? — спрашивает Черняев фотографа «Таких дел».

— Да, в раздел «Некролог», — мрачно замечает Радмила. Все смеются. — Видите, не падаем мы духом.

— Это истерическое, — еще мрачнее замечает Ландырева.

Завод. «Люди превратились в привидения»

Сам завод — два цеха, два склада готовой продукции, котельная, несколько трансформаторных станций, гараж и странная пирамида — как пирамида Голода, только с эмблемой «Новотерской целебной». Все непропорционально безлюдное, единичные рабочие сразу же теряются из поля зрения за углами.

Елизавета ЛандыреваФото: Владимир Аверин для ТД

У дальнего склада встречает улыбчивый коренастый мужчина, начальник заводского склада Алексей.

— Ну че вам сказать-то? У нас все забито, — коротко приветствует он. При обычных обстоятельствах со склада в день уезжало около 40 фур. В одну влезало 28 поддонов, на каждом — тысяча полуторалитровых бутылок. Итого в день — более полутора миллионов литров.

Склад действительно забит. Сколько тут поддонов, подсчитать уже вряд ли возможно, тем более сколько бутылок, хотя на каждом блоке и указана цифра — 113, 53 — количество поддонов в нем.

— У меня отмечено: за такое-то число столько-то отгружено палет полуторки, — объясняет Алексей. — Сейчас уже второй месяц по этим подсчетам — ноль.

Сюда по линии вода, уже в бутылках, после огороженного от склада цеха, попадает на палетизатор, далее поддоны штабелируются и подготавливаются к транспортировке. Сейчас линия стоит. Кто-то сверху громко, с эхом, зевает.

На втором складе, кажется, ни души, но с противоположного конца, со второго этажа, на нас уставился мутный темный силуэт.

— Там у нас привидение наверху живет, видите, спряталось. Люди просто превратились в привидения. Такие дела, — нагоняет атмосферу Алексей.

Силуэт спускается и материализуется в смурного вида мужика в синей рубашке.

— Ты че пальцами на меня показываешь?

— Типа что ты привидение.

— Так это ты привидение! Я-то хотя бы хожу по цеху. А тебя здесь нету.

— Как это нету? Я, видишь, сколько дел уже сделал. Тоже хожу туда-сюда.

Мимо проезжает кара, водит туда-сюда подъемником — просто придуривается, возить нечего. Мужчина в синей рубашке представляется: Юрий Михайлович, начальник цеха номер два, где происходит розлив минеральной воды по бутылкам.

На розлив вода попадает по каптажному оборудованию из скважины № 72 (1482 метра под землей. — Прим. ТД) по прямому минералопроводу. Свойства воды, поступающей на завод, почти те же — отсутствует соприкосновение с воздухом и посторонней техникой.

— Мы ее просто насыщаем-очищаем и углекислотой обрабатываем, — поясняет Юрий. Вода приходит очень теплая, почти горячая, ее нужно охладить, на это есть система водоподготовки и пятиступенчатая фильтрация. Сама скважина принадлежит государству, а «Кавмининтеру» принадлежит право ее эксплуатации. При бережной эксплуатации вода из недр — возобновляемый ресурс.

Команда Юрия, 40 человек, в простое. Из них пять-шесть человек вызывают максимум что-нибудь отремонтировать или помыть полы — и так уже второй месяц. Они постоянно спрашивают: «Что дальше? Как будем дальше? Когда откроют дорогу нам? Когда будем запускаться?»

— Это люди с поселка Новотерского, с Минеральных Вод, со всего Минераловодского района. Их зарплата здесь — единственный источник дохода. У всех семьи, — говорит начальник цеха.

Добыча воды ведется сейчас только в технологических целях, чтобы поддерживать в работоспособном состоянии скважину и оборудование завода. Минералка, добываемая сейчас, сливается в канализацию.

— Разбавляем 50 на 50 питьевой водой и сливаем, а что делать? Скважину же не перекрыть, — вздыхает Юрий.

Снова курилка. «Воевать надо выходить за Родину»

В курилке по-прежнему беседуют исполняющий обязанности гендиректора Михаил Иванович, несколько рабочих из инженерной бригады и пожилой грузин Надар, успевший поработать на заводе буквально везде. Он горячится в ответ на слова Александра, инженера материально-технической и ремонтной службы, проработавшего на заводе 17 лет, о том, что «надо истоки искать».

РадмилаФото: Владимир Аверин для ТД

— Как государство взяло и продало эту дорогу? Как бизнесмен Кайшев полностью прав. Была возможность — взял эту дорогу, не знаю, какими уж путями. Но куда смотрело государство, когда ее продавало или сдавало в аренду? Оно не видело, какие будут последствия?

— Че думать-то, на дорогу надо выходить! — заводится Надар. — Дорогу перекрыть ***** [к черту]! ***** [отметелят]? Да кто меня ***** [отметелит]? Я охотник, стреляю знаешь как? Влет в утку попадаю, по 100 штук убиваю.

— Слушай, нам уже тут митинг несанкционированный шили, а ты с ружьем хочешь бегать, — одергивает его Александр.

Грузин не унимается, и все сбегают от его воспламенительных речей подальше. Подходит еще один работник, инженер-энергетик Николай в элегантном поло. Он ответственен за несколько подстанций, снабжающих завод электричеством, и за котельные. Электриков в его отделе два десятка, но и у него тоже сейчас простой. С ним Надар здоровается по-грузински:

— Гамарджоба.

— Воевать надо выходить за Родину! Дайте мне в руки плакат, я сейчас один пойду туда! А че мне? Мне под 70 лет. Как это так — люди без работы остались? У меня тут жена работала. Сейчас сын работает. Организатор нужен. Профсоюз! А у нас каждый за свою жопу боится, — сокрушается Надар.

Со мной он делится историей о том, как ездил охотиться на Чограйское водохранилище на определенную территорию, которая в какой-то момент стала частной. Оттуда Надара начали прогонять чоповцы под страхом смерти: «Частная земля! Застрелю!» Но Надар, по его рассказу, выследил в Элисте владельца земли, сел с ним в шашлычной, они выкурили «кальян-мальян» и договорились, что грузин будет без проблем охотиться на этой частной земле. А вот местному егерю, потерявшему основной источник дохода в виде дичи, так договориться не получилось, и он застрелил частного собственника из охотничьего ружья.

— Надо выходить на трассу, перекрывать трассу! — повторяет Надар тезис. — Чтоб Путин услышал нас!

— Заберут тебя на 15 суток сразу. И штраф 150 тысяч сверху безработному, — осаживает собеседника Николай.

— Да что такое 15 суток? Мне 69 лет. И с чего я тебе буду штраф платить, если у меня ничего нету? Ну так же нельзя тоже — сидеть сложа руки и смотреть, когда они решат что-то там. Они ни хрена не решат, это я знаю точно. Никакие деньги, никакие миллионы он не возьмет. Он хочет завод. Разорить. И нахаляву выкупить.

— Да это понятно, — кивает инженер. — Но вода-то нам не принадлежит, чтобы его перекрывать. Это уже другая стезя.

— А он че, по закону все делает?

— Да что ты меня спрашиваешь, как будто я его представитель?

— Если человек не понимает, значит надо силой идти. В России только так.

— Ну, может, рано еще? Новую дорогу-то построят, — вклиниваюсь я.

— Ты, — отвечает Надар, — попробуй на дачу себе вызвать землемера, чтобы он тоже померил по новой дороге все. Целый день он будет ходить отмерять туда-сюда — это не то, то не так, давай разрешение соседа проси, миллиметр сюда, миллиметр туда. Там кабель проходит, там хреновина проходит, там водопровод. И начнется: соглашение того, соглашение сего. Год будут новую дорогу строить. Не, год только согласования будут.

Помимо санатория, с Владимиром Кайшевым и близкими ему людьми местные СМИ связывают агрохолдинг «Село им. Г. В. Кайшева», Пятигорский ипподром, Пятигорский молочный завод (руководит которым брат Кайшева Юрий), ЗАО «Минеральные воды Железноводска» и игорный бизнес в Минводах. За первые публикации о конфликте вокруг завода в Новотерском еще в 2018 году Кайшев подал иск к «Открытой газете» о моральном ущербе в 50 миллионов рублей. Корреспонденту «Русской службы Би-би-си» Кайшев в ответ на каверзный вопрос сломал диктофон.

— Вредительство это, — характеризует Николай действия оппонентов завода, — 300 миллионов в год мы отдаем и ни одной серой схемы не используем. Деньги я по-белому получал даже в 90-е годы, когда в порядке вещей было получать их в конверте. Все всегда было по ТК. В отпуск уходишь с 20-летним стажем. На пенсию уходишь — три оклада обязательно. С горгазом, с электросетями тоже сразу была поставлена задача: никаких взяток, со всеми договариваемся официально, четко по букве закона — это я как инженер знаю. По сути, на одной чаше весов сейчас крупный налогоплательщик, на другой — голос одного человека. Кто он?

— У нас в стране как: воровать дают-дают-дают-дают, — параллельно рассуждает вслух Надар. — А потом что-то не поделил — и тебя хлопнули, все. Так и с ним будет. Путину пишут, блин: вот бабушка осталась без газа. И сразу: вылетаем. А тут завод стоит. 300 человек без дела. И ничего. Надо так сделать, чтобы до него дошло это. Может, он не знает? Ему же не все докладывают. Он же за народ хочет стоять. Президентом хочет быть. Не за одного Кайшева же он будет стоять.

— Надо ходока послать! — предлагает инженер.

— Вот щас я с отпуска выйду, — не обращая внимания на подколки, продолжает Надар. — И скажут: на тебе 75% зарплаты. Потом 25%. Потом скажут: ну иди на хрен! Ладно я пенсию получаю. Но ты что будешь делать? Расходы у тебя какие?

— Да что ты мне-то это задаешь?! — вскипает инженер. — Тебе не со мной надо [спорить]. Ты иди туда митингуй. А, репетируешь ты?

— Ну какое право он имеет перекрыть дорогу?! Вы совсем, что ли?!

— Да что ж ты на меня опять орешь…

— Он имеет право перекрыть дорогу, значит, мы имеем право пойти туда!

Мы говорим, что пора в санаторий — выслушать вторую сторону. Надар вызывается довезти туда — «машину Путин мне подарил». На наш смех обижается:

— Не верите, что ли? Я Чернобыль прошел, Афган прошел, вот и подарили.

— Ну как, от радиации помогла «Новотерская»? Вывела всю?

— Чачи много пил, чачи.

Подъезжаем к шлагбауму. Надар вновь подрывается:

— Это че такое! Наша «газель» вон стоит! Видишь, *** [черт], стоит, люди пешком идут! Что за страна….

Смотрит на охранников, потом в глаза мне:

— Не виноваты. Даже не знают, кто такой Кайшев-Майшев.

Проезжаем по второй дороге, тоже частной, с другим подъездом к заводу — там просто навалена куча щебня и для верности сверху бетонный блок.

— В Москве будешь, передай: там дедушка один есть, такой злой, как собака, — напутствует Надар. — Скажи: он охотник, сильный охотник, стреляет во все. В утку влет — только так.

— Вы смотрите, под диктофон такие заявления…

— ***** [плевать]! ***** [плевать]. Мне сколько лет? Я, наоборот, конфликт хочу. Чтобы услышали. У меня дом открытый. Я никогда никому плохого в жизни не делал. Я на замок дверь не закрываю. Кому надо, пусть приходят. Но собака может укусить!

Надар, помимо конфликта, хочет отметить 70-летие, пригласить «всех своих» в ресторан и «красиво уйти» с завода — «кальян-мальян, немножко по 100 грамм, и все». Вспоминает, как получал в 2002 году 17 тысяч рублей — «охренеть какие деньги тогда, если не по московским ценникам». Сейчас это стабильные 40 тысяч и постоянные премии.

— Порву всех за завод! Зубами буду! — напоминает нам Надар на прощание.

Санаторий. «Сергей Михалыч»

Надар высаживает нас прямо у въезда на территорию санатория. Никаких вывесок, кроме «Проезд, проход строго по пропускам!».

— Я вас не видел тут. Первый раз здесь? — встречает нас охранник Саид из ЧОП «Скиф», если верить бейджу.

— Мы посмотреть хотим санаторий.

— Что посмотреть? Разрешение нужно. У нас пропускная система.

Пытаемся получить его как журналисты «Таких дел», пишущие о ситуации с заводом, но натыкаемся на стену непонимания:

— Вы пройдете, а меня повесят за это! Туда-сюда тут будут ходить, а за что мне деньги плотят тогда? Мне не жалко, но это мой кусок хлеба.

Саид звонит Сергею Михалычу:

— Тут какие-то журналисты хотят посмотреть санаторий, а я говорю: «Не имею права». Правильно говорю или как?

Сергей Михалыч берет время на раздумья. Попиваем «Новотерскую» — интересно, могут ли за нее здесь настучать? Между тем Саид говорит, что отдыхает здесь «немного», человек 50—60, работает только один этаж, остальное все в ремонте. Начали ремонт — открыли, потом опять закрыли, так уже продолжительное время.

Из-за угла вылетает мрачный черноглазый мужчина в шлепанцах и майке-алкоголичке, не слишком дружелюбно расспрашивает нас обо всем подряд. Через полчаса со стороны санатория торжественно подъезжает тонированный джип с двумя людьми.

— Простите, вход вам воспрещен, — объявляет, видимо, Сергей Михалыч. И уезжает в сторону поля.

Охрана. «У меня второй шлагбаум, это первый не пропускает»

И мы тоже идем вдоль лошадиного поля обратно к заводу, только пешком. Оно уже пустое, без лошадей, но навозом несет на всю округу. Из рубашек делаем на всякий случай тюрбаны — в плюс 40 можно и тепловой удар словить. Возвращаемся вновь к съезду на завод и красному шлагбауму. Охранник на первом блокпосте скуп на комментарии.

— Мы отдельно от завода и отдельно от хозяина. Мы сами по себе. У нас ЧОП, нас попросили — мы охраняем, на территорию не пускаем грузовые машины, и все, — говорит не представившийся сотрудник ЧОП «Смерш».

— Ну завод разоряется, получается, из-за этого.

— Нам сказали туда не соваться. Мы и не лезем. Мы свое дело делаем — машины не пропускаем.

От дальнейших комментариев воздерживается. Проходим мимо конного завода и приветственного плаката с лошадью, которая говорит: «Добро пожаловать в удивительный мир русской арабской лошади». На втором блокпосту охранник куда разговорчивее, даже представляется: Станислав.

— Без понятия, ребят, я грузовые машины не пускаю, и все, — повторяет он похожий тезис.

— Так завод, получается, разоряется из-за этого.

— Даже не интересовался я, что там, как там.

— Так вы грузовые машины не пропускаете или все «газели» тоже? Жалуются, что не могут на микроавтобусе сюда заехать.

— Я здесь недавно. Не знаю ситуацию конкретно. Я здесь пятую смену работаю.

— А сами любите «Новотёрскую»?

— Не «Новотёрскую», а «Новотерскую», вообще-то! Река Тёрек, знаете такую? Вот и я не знаю. Я знаю Терек.

— Ну любите ее?

— Нормальная вода. Я сам минводский, уже привык к этой воде. Она всегда у нас была.

— Так не будет больше. Максимум месяц им работать, потом закроется все.

— Так от меня че-то зависит, что ли?

— Так вы же не пропускаете машины.

— Ну как это мы не пропускаем? У нас есть приказ не пропускать грузовые машины. У нас же договор. Это же не то что мы пришли, встали и закрыли все сами. Это ж все согласовано. Это ж не я сам приехал, повесил [шлагбаум] и сижу тут. У меня вообще второй шлагбаум, это первый не пропускает.

— А с заводскими общаетесь, перекидываетесь словами?

— Да как общаемся. Они ж приехали-уехали. Что у них там, как они там — я без понятия. У них совсем другая организация.

— А если выйдут они и пойдут ломать шлагбаумы?

— Кто пойдет?

— Ну рабочие. Они зарплату скоро перестанут получать.

— Для этого есть правоохранительные органы. Они пускай и разбираются.

Администрация. «Извините, истории три года»

— С одной стороны мы имеем собственника дороги, с другой — акционеров завода. Администрация не является стороной конфликта. Но, чтобы избежать накала страстей, глава округа Сергей Перцев встречался и с одной стороной, и с другой и собирал их у себя. В итоге пришли к выводу: в рамках гражданско-частного партнерства будет построена новая дорога к заводу. Сейчас через Росреестр оформляется необходимая документация по земле, по которой в будущем пройдет дорога, — говорит ведущий специалист отдела информационно-аналитической работы администрации Минераловодского городского округа Алексей Мокроусов.

Надар много лет работает на заводе, сейчас водительФото: Владимир Аверин для ТД

— Новая дорога будет идти перекрестком через старую. Не поставят ли шлагбаумы и на этом перекрестке?

— Сейчас мы не можем говорить, как конкретно будет идти дорога. Есть несколько вариантов. Мы оформим земельный участок и уже с собственниками будем обсуждать, как конкретно должна эта дорога пройти, чтобы никаких нехороших моментов больше не возникало. Где поворот, где не поворот, напрямую — не напрямую.

— Решалось все администрацией Минераловодского округа совместно с правительством края. Вообще, вся тема на контроле губернатора Владимирова. Патовая ситуация — не вмешиваться в нее власти уже невозможно было. Нельзя же, чтобы завод разорился. У них же и контракты есть, которые надо выполнять, и людей сколько там работает. Такая ситуация вроде спор двух хозяйствующих субъектов, но мы тут помощниками выступаем.

— Но завод же может разориться, пока дорога будет строиться.

— Других вариантов просто нет.

— Субсидии заводу будут предоставляться в связи с такой ситуацией?

— У нас нет средств на субсидии.

— В случае если это окажется рейдерским захватом, администрация как-то будет вмешиваться?

— Для этого есть правоохранительные органы. Но пока об этом речи не идет. Такие мысли закидывают в инфополе. Но, извините, этой истории уже три года. Если бы это был рейдерский захват, завод бы уже давно захватили, согласитесь.

«Такие дела» отправили запрос в аппарат губернатора Ставропольского края Владимира Владимирова, но ответа на момент публикации не получили.

Поселок. «Что получается, беспредел?»

Что думают о ситуации жители поселка Новотерского, где разоряющийся завод, по сути, единственный крупный работодатель?

Женщина лет сорока на выходе из «Продуктов» говорит, что «ни на чьей стороне».

— Но то, что дороги продают, — это ужасно. Ладно землю, но дороги продавать — это уже сверх всего. У нас вон, в Пятигорске, лестницу прям в городе продали, «Человек и закон« поднимал этот вопрос. Дороги — это святое. Как можно дороги продавать? Они должны быть общественными всегда.

Алексей, чуть постарше, в трениках и с пронзительным прищуром.

— Мы на своей стороне. Пане дерутся, а у холопов чубы трещат. Вот примерно такая позиция у меня. Местные князьки делят между собой власть, центральной руки нет, нет политики, направленной на то, чтобы большинству людей было хорошо. Посмотрите, какая ситуация в стране. У нас тут, можно сказать, эта же ситуация в миниатюре.

— Да я че? Я ничего не знаю. Меня это как-то не касается, — отмахивается старик, привезший 20-литруху «Новотерской» домой в машине.

— Так вот же вы воду взяли их.

— Ну и че? Берем воду, и все, поехали. Завод работает.

— Так он закроется скоро.

— А мне че? Я фур не касаюсь. Мне воды, и все. Ты в Москву звони, спроси их, почему они дорогу закрыли. Вы узнали, почему закрыли-то? Че вы у нас-то спрашиваете?

— Так там на дороге шлагбаум поставили, он все перегораживает, не пускает грузовики.

— Дорога частная, и завод частный. Кто кого переборет — так, что ли, вы хотите сказать? Кто сильней, тот поборет? Ну это в Москве вам скажут.

Мужчина в спецовке, делающий ремонт местного больничного стационара, говорит, что не местный — из Ессентуков.

— Тот, кто отжимает этот завод, скажем так, мой земляк, я говорить не буду, — сверкает он золотым зубом. — В целом, конечно, он не прав. У нас половина Ессентуков того же мнения, хоть он и земляк. А из местного населения все 90% будут против него. Если не 100%. Что получается, беспредел? Опять надо дяде Вове звонить? У нас не страна, а цирк. Видели, у нас тут ГАИ чем занималась? В принципе, у нас вся страна таким и занимается. Ну кроме нас всех.

Старик с красным телом угощает нас сливами со своего сада.

— «Такие дела»? Дела хреновые, ребят. Лето, жара 40 градусов, а завод стоит. Мне товарищ с Питера звонит, спрашивает: «Что такое? Почему нет “Новотерской”? Мы только ее и берем всегда». А с санаторием что сделали? В интернете все хорошо: приезжайте, отдыхайте. А посмотришь — сарай и сортир. Позорщина и вредительство! Вы еще пушки перед ним выставите и противотанковый ров выройте. Вот что такое частная собственность. Нет того органа, который скажет: «Хватит болтать! Люди без воды сидят!» Уже такого никогда не будет, ребята. Мы как цыгане: у каждого свой шатер, и каждый сам себе кузнец, что-то сидит и кует. А то, что десятки людей без работы останутся, — это всем плевать.

Отец Максим, настоятель местного Храма Иверской иконы Божьей Матери, разводит руками:

— Священник по правилам не должен принимать чью-либо сторону. Священник не должен участвовать ни в каких политических дискуссиях, призывать за то или се. Когда ты принимаешь сторону одного человека, ты сразу ведешь конфронтацию с другим. Я не лезу.

— Но предлагать способы разрешения конфликта церковь же может? Помочь найти компромисс?

— Церковь может, но на каком-то высшем уровне. А я просто сельский священник. Главное — хуже не сделать, не навредить. Я знаю и тех людей, и этих людей. Искренне не понимаю, почему так сейчас. Помогал храму и завод — вот заасфальтировали все тут, вокруг храма все красиво сделали, — и санаторий помогал. Поэтому я воздержусь от принятия стороны. Церковь и не должна это делать. Мы, к сожалению, всего не знаем.

***

— «Наша дорога», «спорная дорога» — таких терминов нет. В собственности! И вопрос чисто коммерческий. Что дальше будет — я не знаю. Будете летать! — заявил 21 июля Владимир Кайшев своим оппонентам.

Как все-таки заводу выжить, если с новой дорогой не срастется? Работники предложили много вариантов. Например, передавать друг-другу поддоны, «как муравьи Антц», выстроившись в гигантскую людскую цепь. Заключить договор с Терским конным заводом и пускать лошадиные караваны из арабских скакунов с водой через их выгулочное поле. Возить воду до трассы на вертолете, но тогда цена на «Новотерскую целебную» будет как у «Боржоми», а то и выше. Или на воздушном шаре — то же самое, но подешевле. Или на дирижабле — менее архаичный, но и более дорогой вариант. Еще — построить кран: им перекидывать ящики на поле через кайшевскую дорогу на территорию Терского конного завода, а оттуда забирать на внедорожниках. Последний вариант — построить канатную дорогу — два столбика, со стороны завода и со стороны трассы, — и передавать воду в грузовых кабинах. Будет как в истории Надара про охоту: вода летает туда-сюда, как дикая утка, и как бы она ничья.

Редактриса — Лариса Жукова