«Давайте позаботимся о детках!»

Это отрывки из переписки в родительских чатах в WhatsApp, имеющей отношение к двум краснодарским школам. Орфография и пунктуация авторов сохранены. Скриншотами первых четырех отрывков с «Такими делами» поделилась жительница Краснодара Екатерина Бабкова, радиоведущая и актриса озвучки. Трое из четверых ее детей учатся в средней школе.

«На охрану перестали собирать лишь в прошлом году, — рассказывает Екатерина. — Причем как сидела в качестве охраны тогда, когда сдавали на это деньги, бабушка — божий одуванчик, так и сейчас сидит. Еще прекрасный тип сбора денег — на уборку классов. На вопрос: “На фига, [ведь] в школе [есть] уборщица?!» — ответ: “Это другое”».

По словам Екатерины, невозможно отказаться от покупки обучающих тетрадей в младшей школе: их всегда покупают родители.

«Я, помню, писала гневные посты в фейсбуке. Особенно меня возмущало, когда примерно одновременно губернатор [Краснодарского края] рапортовал: “Школы к учебному году готовы! Мы потратили на учебники и ремонты столько-то миллионов!” — а в школе говорили: “[Нужно купить] комплект учебных тетрадей на одного ребенка, [который стоит] 2500 [рублей], а еще в школе на всю параллель три учебника по такому-то предмету. Этот учебник покупаем сами!” Атласы, контурные карты, рабочие тетради по английскому, тетради для самостоятельных и контрольных работ по английскому — это всегда покупают родители». Хотя всем этим по закону среднюю школу должно обеспечивать государство.

На самообеспечении

Марина Николаева (имя и фамилия изменены по просьбе собеседницы) одна воспитывает дочь, которая в этом году пошла в седьмой класс. Школа находится в кубанском поселке Водники. «В первом же классе началось со штор — класс сидит на южной стороне. Дети как в аквариуме с запечатанными окнами, а от школы — ни штор, ни жалюзи». Родители собрали нужную сумму и сами купили шторы для класса. «Дальше — принтер, проектор… Тот, что висел, был в нерабочем состоянии, директор сказал, что денег на его обслуживание и ремонт нет, скинулись на новый на два класса», — объясняет Марина.

Все «инициативы» по приобретению всего для «нужд класса» исходят от родителей учеников — так решила классная руководительница, которая сразу «абстрагировалась от сборов денег, сказала: “Я ни в чем участвовать не буду, все инициативы — в родительский комитет”». «Когда коснулось ремонта, штор, проектора, родительским комитетом ходили к директору, он с оловянными глазами: “У нас ничего нет, нам ничего не выделяют, что я могу…” — и тому подобное. Вплоть до мела [всё] мы покупаем. Учительница может только передать, если ребенок принес наличкой. Все передается одной маме, которая делает отчет по чекам», — рассказывает Марина, которая не состоит в родкомитете: «нет ни времени, ни сил, ни желания».

Сдают каждый раз «мелкие суммы» — по 150—200 рублей, получается примерно 1500 каждые полгода. «Грубо говоря, мы на самообеспечении, — отзывается Николаева о постоянных сборах денег для класса. — Туалетная бумага, влажные салфетки, гель для рук, хозпринадлежности, совки-веники, порошки — все с родителей».

Но шокируют родительницу не эти «мелкие» сборы денег, а оплата ремонта классов: «Школа вообще в ужасном состоянии. <…> Даже когда начинает из перекрытия плит, из щели сыпаться штукатурка на детей, директор говорит, что денег на ремонт класса нет. Мы скидывались по 350 рублей, чтобы нанять штукатуров. Меня не шокирует сдать на туалетную бумагу и гель для рук, но вот ремонт кабинета, эти шторы, проекторы… Хотя у меня есть уверенность, что должно выделять министерство образования на эти цели, на ремонт ежегодный».

«И ее никто не услышал»

«Когда мы пришли в школу, я трезво оценивала свои финансы и понимала, на что хочу тратить деньги и на что не хочу. У меня был совершенно рациональный подход к этим тратам, — рассказывает мать-одиночка из Волгодонска Ростовской области Вероника Воропаева, менеджер по рекламе в строительной компании, репетитор по русскому языку и литературе. Ее дочь в этом году перешла из начальной школы в среднюю. — Поэтому, когда стали сбрасываться на линолеум по 2000 рублей — на минуточку, 30 человек в классе, это 60 тысяч рублей одномоментно в одни руки на какую-то карту какой-то женщине, которую я не знаю, впервые вижу. И я не очень понимаю, почему я должна финансировать государственное учреждение. Мама-одиночка должна содержать школу! Я решила: 1000 рублей — ладно. Было объявлено, что это не только линолеум, а еще какие-то крючочки, какие-то шторки, какие-то дверцы в шкафчиках. Я сдала 1000 рублей и сказала: вот мой посильный вклад в общую копилку».

Но, когда Вероника решила войти в родительский комитет («не потому, что хотела контролировать деньги и вручать подарки, — мне хотелось быть в курсе предметов, учителей и так далее»), ей сказали: вы не можете участвовать в родительском комитете, потому что сдали всего 1000 рублей. «Я спросила: “А что, родительский комитет — это бухгалтерия?” Мне сказали: “Да. Это деньги”. На этом мои поползновения в сторону родительских комитетов закончились», — усмехается Вероника. Они с дочерью сменили первый класс: «Частично из-за того, что была вот эта система сборов бесконечных. 2000 рублей — это было только начало песни, потом собирали по 500 рублей на 8 Марта, что меня опять жутко возмутило, — это 15 тысяч рублей на подарок! Сказали, что нужно что-то из оргтехники, вроде принтера, и еще какие-то мелочи…»

По словам Вероники Воропаевой, других родителей все эти сборы денег никогда не возмущали. «Сейчас, в другом классе, всё более лояльно построили, экономно и, когда объявляют какие-то сборы — 1000, 1500 рублей, 500, 300, — все абсолютно за. Я ни разу не видела, чтобы кто-то сказал, что против. Более того, находится довольно много людей, которые сразу спрашивают, можно ли отправить деньги прямо сейчас».

Лишь однажды Вероника встретила сопротивление родителей — еще в детском садике, когда всем предложили скинуться по 2000 рублей на выпускной. Одна из мам возразила, что у нее двое детей и столько сдавать — очень много. «И вот ее никто не услышал», — снова усмехается Вероника.

Когда перед первым классом собирали по 2000 на линолеум, это была инициатива учительницы. «Она сказала на собрании: “Посмотрите, какие у нас дыры на полу. Представьте, что ваш ребенок будет бежать, упадет и расшибет лоб, вы же не хотите? Давайте позаботимся о детках”, — вспоминает Вероника. — Это была такая глупая агитация с непонятными доводами. Возникал закономерный вопрос: почему директор, видя эти ужасные дыры и представляя себе эту кровавую картину, не залатает их и не поменяет линолеум? Я знаю, что школы получают финансирование — почему оно не доходит до этого класса конкретно? Может, это учителя идея, чтобы привести свой класс в порядок? Ну больших усилий, чтобы разжалобить родителей, не нужно. Скажут им сдавать — они сдают».

Сборы денег на подарки учителям она называет ежегодными повинностями, или оброками. В их школе четыре главных оброка: день рождения учителя, 8 Марта, День учителя и Новый год. «Плюс входные-выходные подарки на 1 сентября, и после четвертого класса на выпускной оброк побольше. Покупали какой-то букет из сухофруктов, не знаю, что-то такое на память, в чем мы не участвовали», — продолжает Воропаева.

В основном люди воспринимают просьбу скинуться на что-то как способ быть как все, получить доброжелательность учителя, считает она. «Может быть, родители не понимают вообще саму систему оценивания, как их дети получают оценки, за что, на чем все это строится. В этом хаосе, наверное, финансы решают все».

Психолог и гендерный исследователь, автор телеграм-канала «Из крайности в крайность» Анна Край считает, что вопрос мотивации родителей при инициировании так называемых неформальных платежей в средней школе неоднозначный и сложный: «С одной стороны, понятно, что это может быть мотивация сделать лучше, например, для школы. Пример с газонокосилкой какой-то такой общественно-социально одобряемый, как будто “мы делаем все вместе какое-то хорошее дело”, покупая газонокосилку например. Есть ощущение, что сейчас у родителей нет другой формы взаимодействия со школой, кроме как дать денег [или] собрать деньги на что-то».

В качестве другого способа взаимодействия со школой Анна Край вспоминает субботники, которые проводили в школах раньше. «Еще можно было придумать что-нибудь вроде того, чтобы переоборудовать класс и так далее. [Когда я училась в школе], была не только денежная форма обращения. И, мне кажется, это взаимосвязанные вещи».

Подарки учителям, как в примере волгодонской школы, — часть коррупции или нет? «Понятно, что, когда мы говорим именно о коррупции, вопрос в отношении школы двусторонний, — отвечает Анна Край. — Не только почему родители это делают — почему некоторые учителя соглашаются и каким-то образом, может быть, даже институционализируют этот механизм? И тут, наверное, можно как минимум говорить о том, что у нас в целом [такая система]». Психолог приводит результаты опроса среди студентов разных факультетов: «Всего 10% говорят о том, что закон — это непреложная истина, и, если говорить об этом, тогда коррупции быть не должно; а 48% лояльно относятся к разным нарушениям закона». «Но мы можем представить, что это не только в школах происходит, — продолжает Край. — Как попасть к врачу быстрее — положить тысячу рублей; как сдать на права… И, мне кажется, это еще особенность той системы, в которой все находятся. Зачастую действительно — я здесь никого не оправдываю, но — [люди делают это], не имея других инструментов коммуникации».

«Вот так делать точно нельзя»

Коррупция разной степени тяжести стала абсолютной нормой для образовательных учреждений, считает историк, преподаватель и репетитор, бывший школьный учитель Федор Смоляков. «Связано это, во-первых, с очень низким, позорно низким финансированием среднего образования в России. И со стороны родителей возникает… жалость, что ли, к той школе, где учатся их дети. Кто-то действительно хочет помочь, кто-то хочет “подмазать”».

В свое время Федор работал в разных школах — и в довольно бедных, в отдаленных районах, и в одной, «скажем так, элитной школе». Речь о государственной школе, в которой тем не менее не учатся «простые дети», а учатся «дети судей, прокуроров и прочих товарищей». «Ситуация в этих школах разнится. В школе, в которой я начинал работать, подарки были, но максимум на День учителя и стандартные для всех школ: кофе, чай, полотенчик, — говорит Смоляков. — И учителя вполне нормально принимали их, потому что это праздник. Чаще всего родители и дети дарили эти подарки не каждому учителю, а тем, которые нравились. А в более элитных школах все это поставлено на поток, это дорого, и подарки дарят не только на День учителя, но и на 1 сентября, на Новый год, на день рождения, на последний звонок, и это бывают дорогие подарки, и здесь как учитель я уже их не принимал».

В «элитной» школе, где работал историк, «стоимость» поступления в первый класс составляла, по его словам, 100 тысяч рублей, приблизительно столько же платили для перехода в десятый, если ученик не дотягивал по успеваемости. Смоляков уточняет, что такие суммы брались с очень богатых родителей, которые жили в других районах города. Также однажды ему попытались «вручить 5000 [рублей]» как классному руководителю, чтобы он «как-то по-особому говорил с предметниками об оценках ее (предложившей взятку женщины. — Прим. ТД) дочери: [родительница] предложила подвезти меня домой, а оказалось, что просто хотела дать взятку, и меня это прямо ошарашило».

Если кто-то из родителей «вдруг отказывается скидываться в общий коррупционный котел, ребенок становится изгоем». «Над ним смеются, его буллят и так далее. Любой родитель, который хоть как-то пытается бороться за права своего ребенка, становится отщепенцем, каким-то неправильным идиотом, и на этот раз и ребенок, и его родители подвергаются внутреннему давлению. С этим во всех школах сталкивался — и сам, когда учился в школе, в том числе», — говорит преподаватель.

Два года назад на репетиторстве у Смолякова была девочка-выпускница из школы, в которой он раньше работал. «Ее родители отказались скидываться: сумма была просто запредельная, порядка 70 тысяч рублей на выпускной бал, который обязательно должен был проходить в одном из театральных учреждений нашего города [Краснодара]. Снимают огромное помещение, какие-то подарки опять же. Родители сказали: “Вы что, с ума сошли?” И отказались». Девочка вынуждена была пропустить свой выпускной бал и аттестат получить потом. «Она современная, ей все равно, — резюмирует Федор, — а родители заняли такую действительно непримиримую позицию, что вот так делать точно нельзя».

Москва vs регионы

Ситуация со сборами денег с родителей неодинаковая в разных классах, школах, регионах. От недавней нашумевшей истории со сбором денег на портреты президента Путина и губернатора Белозерцева в пензенской школе № 78 — и до школы в Махачкале, в которой с родителей вообще не собирают деньги ни на что, а директор ругает учителей, если те принимают даже скромные подарки на выпускной. «Деньги не собирают, все в школе есть. Мы, конечно, не в таких условиях, что в каждом классе проектор, на всю школу два-три проектора у нас, и все, — поясняет учительница начальных классов Жарият Гайирбекова. — Все, что есть, школьное, наши родители не покупают ничего. Ну вот если нехватка книг будет, если нет книг школьных, государственных, они приобретают, да. Только для своих детей».

В среднем, по результатам опроса ТД, в российских региональных школах со скромными «поборами» родители сдают по несколько сотен рублей на нужды класса. По словам журналистки, автора ТД Маргариты Логиновой, сын которой учится в государственной средней школе в Новосибирске, «такса» в ней составляет 200 рублей в месяц. «На эти деньги у нас одинаковые тетрадки были в младшей школе, водичка, стаканчики одноразовые. Плюс взнос в благотворительный фонд при гимназии. Мы в начале года подписываем договор пожертвования на сумму, удобную родителю». Это «классический» пример.

В то же время краснодарка Екатерина Бабкова обращает внимание на полное отсутствие сборов денег в московской школе, где теперь учится ее старший сын Федор. «Не собирали ни копейки ни на что. Я, к удивлению, оказалась тем человеком, который несмело написал в чатике: “А может, дети поздравят преподавателей с Новым годом?” На что родители мне ответили, что дети взрослые и поздравят сами, если захотят. Я и успокоилась», — рассказывает Екатерина.

Московский учитель Артем Новиченков тоже говорит о том, что встречался со сборами денег последний раз, «только когда сам был школьником, в нулевых». «Насколько знаю, в Москве этого сегодня практически нет», — резюмирует он.

Психолог Марина Кравцова «проработала в одной из известных московских школ более 17 лет и успела побывать в разных статусах: педагога, родителя и педагога-родителя». Сейчас живет в США. Примерно до начала 2010-х годов в московских школах тоже собирали на подарки учителям и нужды классов, говорит Марина. «Деньги собирали, почти на каждом собрании заходил об этом разговор: на улучшение условий в классе, на учебники (каждая школа, а иногда и каждый учитель учили по разным программам), на экскурсии, на подарки детям (Новый год, 8 Марта, 23 Февраля, конец года, выпуск из начальной школы…). На подарки учителям собирали. Иногда это закладывалось в общий бюджет в начале года, зависело от родителя-казначея и ситуации», — вспоминает Марина.

По ее словам, дарили организованно «и плюс некоторые родители по собственной инициативе». «Дарили цветы, наборы косметики, чаев, конфеты, позже появились подарочные карты в косметические или книжные магазины, сертификаты в театр или кино. Степень крутости подарков варьировалась в зависимости от степени значимости педагога для класса (ребенка — в случае частного подарка). Матерые классные руководители на дни рождения или выпуски могли заказывать подарок: бытовую технику, или украшения, или сервиз… Как родитель могу сказать, что суммы просили довольно ощутимые для нашего тогдашнего семейного бюджета».

Судя по социологическим исследованиям, сейчас ситуация с неформальными платежами в средней школе в Москве сильно изменилась. Социолог, кандидат наук Виктор Вахштайн, опираясь на свои исследования по школам Москвы, считает, что проблемы «школьных поборов» в столице нет или она незначительна и не заслуживает упоминания.

«Родительские сообщества и чаты — неиссякаемый источник коллективного возмущения: школы требуют деньги чуть ли не поминутно, учителя завалены подарками, коррупция процветает, шторы в классах обновляются чаще, чем тротуарная плитка в Москве, и все это на фоне низкого качества образования, халатности педагогов и бесчисленного множества внешних угроз (от которых школа, разумеется, ребенка защитить не в состоянии). Но почему-то ни результаты социологических опросов, ни данные качественных исследований этой картины не подтверждают. Наоборот, — говорит Вахштайн. — Подавляющее большинство тех, кто упомянул “неформальные платежи в школе”, считают их оправданными и готовы платить больше: за охрану, дополнительные занятия, внешкольные мероприятия и так далее.

В 2015—2017 годах в проекте “Евробарометр в России” мы зафиксировали снижение доходов домохозяйств. Тогда многие семьи перешли в режим жесткой экономии. Экономили на всем, кроме образования детей. К примеру, на репетиторах и дополнительных занятиях не экономили даже те, кто экономил на еде. В 2005 году мы не могли зафиксировать значимые различия в отношении к “низовой школьной коррупции” между сильными и слабыми школами, Москвой и регионами. Неформальные платежи в школах не воспринимались как проблема (в отличие от многих других сопутствующих расходов). Более того, в начале 2000-х финансовый барьер на пути получения качественного образования был самым низким (самым высоким был и остается барьер территориальный). В 2010-м ситуация немного изменилась: в Москве таких неформальных платежей стало значительно меньше. Сегодня московские родители говорят в фокус-группах о своем желании “участвовать финансово в жизни школы, если это повысит качество образования” и возмущены тем, что школы “не всегда идут им навстречу”.

Здесь, конечно, можно забраться на табуретку морального негодования. Рассказать о том, что это “все равно коррупция”. Бить в колокола и возмущаться несознательностью большинства родителей (видимо, тех, кто не готов строчить длинные комментарии в фейсбуке). А можно попытаться разобраться, при каких обстоятельствах и почему некоторые неформальные платежи мы воспринимаем как “морально оправданные” и “правильные”, а другие — как проявление “упадка и беззакония”. И почему люди, так возмущенные коррупцией в стране, чаще готовы давать взятку за поступление ребенка в хорошее учебное заведение или получать зарплату в конверте».

Когда речь идет о сборах денег с родителей в школах, поясняет Виктор Вахштайн, «что-то, на что вы скидываетесь, вы воспринимаете как проявление солидарности и участия». А не коррупции.

Противоположного мнения придерживается Вероника Воропаева из Волгодонска, мама пятиклассницы. «Что люди готовы скидываться и в этом ничего такого нет, неправда. Вот есть хорошие пособия по английскому языку. Или просто рабочая тетрадь. Никто не спорит, что английский нужен. Рабочая тетрадь стоит, условно, 500 рублей. Никто никогда в нашем классе не скинется такой суммой на пособие — отличное: кембриджское, оксфордское. Я не могу понять почему. На туалетную бумагу — да. На воду — да. На глупый букет из сухофруктов — да. А на то, что нужно для учебы, — нет. То есть родители готовы тратиться на то, что связано с комфортным пребыванием ребенка в школе, и платить за лояльность учителя (все эти подарки и подношения), а [тратиться] на сам учебный процесс — нет».

Смысл образования

Возможно, разница в ситуации в школах состоит не в мотивации родителей, а в финансировании учреждений. Удобно ли государству, например, в случае со школами, которые ремонтируются за счет родителей, что они не против такой статьи расходов в семейном бюджете? Социолог Виктор Вахштайн считает, что это некорректная постановка вопроса: «мир не устроен по линейным клише», «нет никакого государства, которому “что-то удобно”» и «государство не капризный подросток со своими заскоками, хотя представлять его в таком образе стало частью шаблона».

«Есть много людей, которые не поддерживают эти вещи (взятки, подарки и неформальные платежи. — Прим. ТД), отказываются, — говорит психолог Анна Край. — Понятно, что большинство идет по пути наименьшего сопротивления. Когда большая машина — система — работает так, пойти против сложно. Но говорить об испорченности сознания all in all я бы точно не стала. Родители, которые отказываются, — уже очень важная составляющая».

Вероника Воропаева, не поддерживающая инициативы неформальных платежей в школе, где учится ее дочь, говорит о том, что давать взятку за поступление ребенка в хороший вуз не собирается. Как и платить потом за сдачу трудных экзаменов. «До поступления еще очень много времени, не знаю, останутся ли варианты бюджетной учебы. Мы планируем после седьмого класса поступать в частную школу в Подмосковье, хотим себе дорогу пробивать таким образом. Платить окольным путем, за оценки — нет, конечно».

Даже в целесообразности следования привычной схеме «средняя школа — вуз» родительница сомневается: «Если я пойму, что дочь не хочет учиться, что учеба — это не ее, мы в вуз не пойдем. Мало ли, вдруг ее успехи — это мое желание. А если ее, выберем путь, который нам подходит больше всего. На траты, связанные с переездом, с поступлением в частную школу и проживанием в Подмосковье, я готова, а на вот эти все левые обходные пути — нет. Какой смысл тогда в образовании?»