Аудиочат
Аудиочат для пожилых участников проекта «Дети войны» в Пензе придумали в пандемию, чтобы они не оставались дома одни. Я получаю номер телефона, добавочный и строгие инструкции: набирать нужно, не слушая робота, — а то присоединиться не получится.
В чате за несколько минут до встречи непринужденная болтовня. Сегодня здесь более ста человек — из Пензы и других регионов.
— Здравствуйте, уважаемые девочки!
— А мальчики?
— И мальчики!
— Галина Ивановна? Как я рада, что вы здесь! — кто-то узнает знакомый голос. — А где Антонина Ивановна?
— А Антонина Ивановна… она умерла. Еще пятого числа.
Повисает тишина.
— Доброе утро всем, доброе утро! — бодрым голосом вступает руководитель проекта Ольга Лещенко.
Аудиочата не было две недели. Ольга по фамилии перечисляет больше десятка мартовских и апрельских именинников.
— Наш самый-самый молодой юбиляр сегодня — Глушков Алексей Сергеевич: ему всего-навсего десять лет до ста, — чувствуется, как Ольга улыбается.
После поздравлений вспоминают тех, кого за это время не стало. Слышатся вздохи и всхлипы.
— Так, ну что — идем дальше, по плану, — бодро продолжает Ольга. Объявляет анонсы концертов и мероприятий. Главная новость: возобновляются встречи по музыкальной терапии, где участники вместе играют на разных инструментах. Ольга диктует телефоны, повторяя их трижды.
Перед основной частью программы — общением с психологом — выступает участница «Детей войны» Ольга Михайловна Мальцева. Она родилась в семье потомственных геологов: отец — лауреат Сталинской премии и генерал геологии, а всего в роду у нее девять геологов и два океанолога. Около двадцати лет Ольга Михайловна провела в экспедициях. В чате она читает стихи и рассказывает о подлинной романтике профессии: «Геолог одет в энцефалитный брезентовый костюм весь сезон, с апреля по ноябрь. Сапоги, накомарник — как у пчеловода. Ему сопутствуют гнус, комары, слепни, пчелы, осы, мокрец, мухи, оводы, мошка, змеи, ливни, дожди, гроза…»
«Приходит домой только ночевать»
Юрий Алексеевич Кутузов и Сусанна Тимофеевна Метченко познакомились в проекте «Дети войны» почти пять лет назад. Обоим — по двадцать лет до ста. Оба потеряли супругов, а теперь живут вместе.
Последние несколько лет Сусанна Тимофеевна из-за болезни не выходит из дома. Юрий ухаживает за ней так же, как ухаживал за первой женой, с которой прожил полвека.
Я прохожу в комнату — и оказываюсь в домашнем музее: кругом фотографии, картины, альбомы, открытки, вырезки из газет. Хозяин дома показывает блестящую корону из бумаги и костюм, который сделал сам: недавно он играл в «Золушке» короля. Следующая роль — дядя Митя в спектакле «Любовь и голуби».
Каждый день у него репетиции, встречи, читки стихов — встретиться нам удается с третьей попытки.
«Приходит домой только ночевать», — шутит супруга.
Оба, хоть и суетятся, но ласково разговаривают друг с другом: видно, что их соединило не только одиночество. У обоих отцы погибли на фронте, оба дети войны: когда она началась, Юрию Алексеевичу было два года, Сусанна родилась осенью 1941-го и никогда не видела отца.
Дети войны
Немецкий фонд «Память, ответственность и будущее» начал работу в 2000 году. Его первоначальной функцией были компенсационные выплаты людям, пострадавшим от национал-социализма в годы Второй мировой войны. С 2012 года фонд начал финансировать программу «Место встречи: диалог», в рамках которой поддержку получают проекты помощи пожилым людям по всей России. Фонд осуществляет программу через российскую благотворительную организацию — Благотворительный фонд развития филантропии (до 11 апреля — благотворительный фонд развития филантропии «КАФ), которая ежегодно проводит открытый конкурс проектов и отбирает лучшие для поддержки пожилых людей. Сейчас таких в России таких проектов 29. В Пензе проект работает с 2013 года. На месте его реализуют фонд «Гражданский союз», Российский фонд мира и волонтерская группа «Серебряная пора».
Под «детьми войны» понимают людей, которым на момент окончания Великой Отечественной войны не исполнилось восемнадцати лет, которые пережили блокаду Ленинграда, попали в Германию на принудительные работы или стали узниками концлагерей. Но, по словам менеджера программы «Место встречи: диалог» Благотворительного фонда развития филантропии Валерии Лупановой, участников никогда не просили документально подтверждать свой статус: если люди пришли, значит, им нужна помощь.
Сейчас участникам программы фонда за восемьдесят. Это единственная в России системная и профессиональная программа поддержки этой возрастной группы. Она работает в двадцати восьми регионах. Но Пенза — не только один из первых регионов-участников, но и самый крупный проект в программе по количеству подопечных — их около полутора тысяч.
Деление внутри сообщества на «детей войны» и «недетей» давно довольно условное. Во многом это связано с тем, что в Пензе, в отличие от других городов, не было организаций бывших узников лагерей. Сообщество пожилых вокруг себя постепенно формировал местный фонд «Гражданский союз» — используя для этого не только ветеранские организации, как это часто бывает в других регионах.
Кураторы с осторожностью говорят, что в Пензе программа будет работать как минимум до конца августа. Что дальше — зависит от развития ситуации в мире, но немецкие партнеры намерены продолжать поддержку проектов помощи пожилым в России.
С каждым годом по мере взросления подопечных нагрузка на специалистов и координаторов увеличивается. Помощь становится более индивидуальной и более дорогой.
«Если десять лет назад нашим подопечным было семьдесят, они были бодры и веселы, собирались по тридцать человек и им нужен был один специалист, теперь на то же количество людей от нас нужно уже минимум два-три специалиста, — объясняет руководитель программы “Место встречи: диалог” Анастасия Ефимова. — Половина из тех, кто в семьдесят мог покинуть свои квартиры, в восемьдесят не выходит из дома. Им нужна постоянная связь и поддержка в сложный момент».
Параллельная реальность
Мероприятия — это всего лишь украшение проекта, повторяет Ольга Лещенко во время нашего разговора. Здоровье участников ухудшается год от года. Одна из главных проблем не только тех, кому за восемьдесят, но и тех, кому за шестьдесят, — деменция. Она проявляется почти у всех, в той или иной степени.
По словам врача-геронтолога «Детей войны» Людмилы Мурыгиной, первые звоночки деменции раздаются в организме уже после пятидесяти — пятидесяти пяти лет. Лучшая профилактика деменции — умственная, физическая активность и общение.
«На память у нас жалуются практически все — это проявление деменции. Но те, кто начинает систематически выполнять какие-то задания к нашим занятиям, замечают улучшения».
Пандемия и строгая изоляция усугубили проявления деменции: участники проекта жаловались на панические атаки, угнетенное состояние, растерянность и страх. Звонили по любому поводу: «закончилось лекарство, а к врачу не попадешь», «мне никто не сможет помочь», «страшно остаться одному». В последние месяцы от происходящего в мире их снова стараются отвлекать психологи и геронтологи. Но это стало труднее, чем в пандемию.
«То, что сейчас происходит, — для них параллельная реальность, — вздыхает Ольга Лещенко. — В их мире такого произойти не могло. Когда спрашиваешь их, как самочувствие, они теперь отвечают: “Да что говорить…”»
«На мою долю много стариков пришлось»
— Вы из «Молодого ленинца»? — спрашивает меня с порога Лариса Хатмулловна Шагапова. До позапрошлого года в проекте участвовали три сестры: Лариса, Ирина и Ольга. Жили вместе в старенькой двухэтажке-сталинке. Ольга умерла во время пандемии.
Ни одна из сестер ни разу не была замужем, своих семей тоже нет. Деликатно спрашиваю: «Феминистки?»
— Не-е-е-ет, — заливисто хохочут в ответ. — Просто судьба так сложилась. Все время думали: «А как там будет, замужем?» Замуж — не напасть, как бы замужем не пропасть! Может, потому и не сложилось, что слишком много думали.
— На мою долю много стариков пришлось — надо было ухаживать за ними. Только я «встрепенусь», уже снова «подкатывает», — давится от смеха Лариса.
Когда началась война, Ирине было около трех, Ольге не было года, Лариса — «послевоенная».
— Помню, как нам, детям, все равно делали тогда новогодние елки, один раз — из веника. Не достали елку, наверное. Я в то время все кричала: «В подвал, в подвал», — вспоминает Ирина Хатмулловна. — Вот как сейчас сидят…
— Ничего, переживем, войну переживали, кризис девяностых, и это переживем, — переводит тему сестра. — У нас вот «Дети войны» — вообще неполитизированная организация, никакой политики: каждый свое пережил, и у каждого свои взгляды. А то так переругаешься!
До возвращения в Пензу родители Ирины с Ларисой работали на эвакуированном заводе на Урале. Сестры тоже получили инженерные специальности: Ирина — инженер-метролог, Лариса — инженер-конструктор, Ольга была преподавателем. В проект «Дети войны» сестер привела Ольга.
— Во-первых, тут общение с людьми, — говорит Лариса Хатмулловна. — Во-вторых, знания. Мы вообще отстали: так быстро все в стране перевернулось, новейшие технологии. Надо приспосабливаться.
У каждой из сестер личный компьютер. Ирина Хатмулловна в свои восемьдесят три каждый вечер общается по скайпу с двоюродной сестрой из Риги.
— А я записалась вот в театральный, — смеется Лариса, вспоминая, как вышла в первый раз на сцену в медицинской маске, забыв ее снять.
Лариса наконец берется за спицы: «Так, я сегодня закончу квадратик или не закончу?» Показывают мне почти готовый плед — «коллективное хозяйство»: Лариса вяжет квадратики-заготовки 25 на 25 сантиметров, Ирина сшивает их в одно полотно и делает кисточки.
С недавних пор фонд «Гражданский союз» стал продавать эти пледы через интернет. Часть денег от продажи идет бабушкам как прибавка к пенсии, часть — на работу проекта «Дети войны».
«Эти квадратики нам вязали и присылали со всей области — кто-то распускал свитеры, кто-то из новой пряжи, — вспоминает директор фонда “Гражданский союз” Олег Шарипков. — Еду из Москвы в Пензу — мне к поезду вязанки приносили. Бывало, посылками присылали. Квадратики мы складировали у себя в фонде, потом вываливали эту гору — бабушки приходили и набирали, кому какие нравились. А когда наступила пандемия, наши бабушки мотались по всему городу. И нам пришла мысль: занять их, чтобы не шлындали где попало и не искали развлечений, а сидели дома и вязали».
С тех пор по городам России разъехались десятки пензенских пледов — один даже уехал в Нидерланды.
В таблице учета, которую ведут в фонде, 61 плед: за все время продали 34 штуки (перед Новым годом выручила ярмарка «Планеты.ру»), 27 в наличии — они хранятся в офисе фонда. И еще несколько в работе. Пледы можно заказать, выбрав цвета и размер: мужчины, например, предпочитают монохромные или черно-белые.
Сейчас в проекте семь постоянных вязальщиц. У всех разная скорость вязания, разный стиль и любимая цветовая гамма. В среднем плед вяжется за месяц: в летний и дачный сезон — когда у бабушек меньше времени — чуть дольше.
На один плед уходит пятнадцать стандартных клубков пряжи: ее закупают и развозят сотрудники фонда, иногда клубки приносят благотворители. Весит один плед около двух килограммов.
«Перепробовали три вида пряжи, пока не нашли подходящую: сейчас у нас акрил и шерсть, — говорит сотрудница фонда Вероника Иванцова — Сначала были простые однотонные расцветки, сейчас вязальщицы усложняют рисунок: косички, геометрические фигуры. Одна, когда квадратики раскладывает, присылает мне фото в вайбер или ватсап — мы вместе выбираем, как их лучше сшивать».
Первые пледы стоили от 3,5 до 4,5 тысячи рублей. Из них 2 тысячи рублей — только пряжа, тысяча отправлялась бабушке, а остальное оставалось на такси, чтобы купить и развести пряжу. С осени пледы подорожали: сейчас стоят от 6 до 7 тысяч — в них заложено благотворительное пожертвование на работу проекта «Дети войны».
«Первый вопрос, когда к ним приезжаешь: “Ну что, продали? Продали плед?” И им не важно кому — важно, чтобы людям нравилось», — рассказывает мне в фонде Вероника Иванцова, которая курирует вязальщиц.
Поддержать бабушек и выбрать плед, обеспечив их работой и занятием в удовольствие, можно на сайте проекта. Средства пойдут на прибавку к пенсиям, работу аудиочата, психолога и геронтолога.
Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов