«Он опередил время в том месте, где жил, — говорит Елизавета Великодворская, кризисный психолог, координатор психологической службы “Кризисный центр для женщин Института недискриминационных гендерных отношений”. — Он был, я бы сказала, человек нетрадиционной России. Очень свободолюбивый, и это было неразрывно связано с его помощью людям в обретении идентичности. Мне кажется, его работа — это продолжение его личности, ориентированной на свободу, на противодействие любой форме насилия. Человек глубоких, энциклопедических знаний, он прекрасно понимал, что насилие государственное и межличностное тесно связаны. Не давать человеку выбирать свою гендерную идентичность — это форма насилия. А насилие было чуждо ему в корне».
«Сколько раз он меня спасал, я даже не смогу сосчитать. Для меня его смерть — личная трагедия. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет», — говорит Роман, один из многих людей, кому Исаев помог.
Психиатрия, геи и тюрьма
Дмитрий Дмитриевич Исаев родился в 1956 году в Ленинграде. Его отец, Дмитрий Николаевич Исаев, был известным советским психиатром и медицинским психологом, доктором медицинских наук. Профессор был основоположником детской медицинской психологии в России и занимался исследованием в том числе психосексуального развития детей. «Дмитрий Дмитриевич рассказывал, как он лет с пяти любил сидеть рядом с папой и слушать его разговоры с коллегами о психиатрии, ему всегда это было безумно интересно», — вспоминает психолог Егор Бурцев, коллега и ученик Исаева.
Интерес к психиатрии сохранился у Дмитрия и в подростковом возрасте, но в 17 лет он поступил на морской факультет Военно-медицинской академии. Затем служил на Северном флоте начальником медицинской службы на подводной лодке. По словам Бурцева, служба на подлодке «была не его». В 1980 году Исаев получил в Военно-морском госпитале специализацию по психиатрии. Его все так же интересовали вопросы сексуальности, и в частности мужской гомосексуальности. В 1989 году он защитил кандидатскую диссертацию «Патологические девиации сексуального поведения у подростков мужского пола». Следующие десять лет работал врачом-сексологом в городском СПИД-центре.
Исаев планировал и докторскую диссертацию посвятить теме гомосексуальности, но так вышло, что с годами он переключился на тему трансгендерности. «Как-то раз, еще когда в 1984—1985 годах он работал в психиатрической больнице имени Скворцова-Степанова, к нему привели гомосексуального подростка, зная, что он специализируется на этой теме, — рассказывает Егор Бурцев. — Но когда Исаев начал с ним общаться, то понял, что, во-первых, у того нет никакого психиатрического отклонения, а во-вторых, что подросток не гей, а трансгендерная женщина. Исаев в первый раз столкнулся с этим явлением вживую. Его это так заинтересовало, что с тех пор он фокусировался в своих исследованиях в том числе на трансгендерности».
В конце девяностых жизнь Исаева разделилась на до и после. В 1998 году его арестовали по обвинению во взяточничестве. Параллельно с работой в СПИД-центре он выписывал справки гомосексуалам, на основании которых те получали освобождение от призыва в армию (тогда такое практиковалось). Предварительное следствие установило, что он якобы выписывал призывникам фиктивные справки с диагнозом «истинный гомосексуализм».
«Это было так называемое дело врачей: под суд попало несколько питерских психиатров. Исаев рассказывал мне, что большинство врачей как-то откупились, а он не смог. И его отправили в СИЗО “Кресты”, — вспоминает Бурцев. — Он просидел там целый год, пока длилось следствие. К счастью, отец помог ему получить справку с несуществующим психиатрическим диагнозом, он был направлен городским судом на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Которое, конечно, не проходил, так как лечиться ему было не от чего».
По словам Егора, в тюрьме Исаев видел разное насилие, много читал и размышлял о механизме власти и подчинения: «Врачей на зоне уважают, и его особо не трогали. Кроме того, его приблизил к себе какой-то криминальный авторитет — и они вели разговоры о психологическом состоянии этого авторитета. Эта протекция сильно помогла Исаеву: его перевели в камеру с условиями получше, давали ему спокойно читать и писать». Впрочем, о том, что и как происходило с ним в тюрьме, Исаев не любил рассказывать даже самым близким друзьям.
Закрытость, кажется, вообще была его основной чертой. Все, с кем мне удалось пообщаться, говорят о его интровертности. Свою личную жизнь он и вовсе полностью держал в секрете, что порождало разные слухи среди коллег и учеников. Но об этом чуть позже.
Вскоре после истории с несправедливым арестом Исаев устроился в Педиатрическую академию (сейчас это Санкт-Петербургский государственный педиатрический медицинский университет). В 2003 году он возглавил там кафедру клинической психологии, которую практически создал с нуля. С этого момента начался новый, очень плодотворный и важный период в его жизни.
Академия, наука и комиссии
«Я училась на факультете клинической психологии с 2002 по 2007 год, с Дмитрием Дмитриевичем знакома с третьего курса, а с четвертого он был научным руководителем всех моих студенческих работ и кандидатской диссертации, — вспоминает Ира Евдокимова. — Меня интересовала тема гендерной идентичности у женщин и небинарных персон. Хотя академическая среда была довольно консервативной, у Исаева заниматься такими исследованиями было возможно. Люди писали дипломы и диссертации и по трансгендерности, и по гомосексуальности, и по женскому сексуальному здоровью. Я присутствовала как раз на такой защите и видела, как его старшие коллеги, мягко говоря, кривились и посмеивались от темы».
«Я сам у него не учился, но мы вместе организовали психологическую группу поддержки для транс-людей при кафедре, — рассказывает Егор Бурцев. — Затем инициативную группу “Человек — человеку”», которая специализировалась на ментальном здоровье трансгендерных людей, научных исследованиях и на обучении психологов, психиатров и сексологов по вопросам гендера. Несколько раз мы пытались зарегистрировать группу как НКО, но постоянно сталкивались с противодействием Минюста».
Через год после того, как Исаев возглавил кафедру, он организовал при ней специализированную медицинскую психиатрическую комиссию для трансгендерных людей. Во всем мире, чтобы получить возможность сменить документы (поменять имя и графу «пол» в паспорте), начать гормональную терапию и сделать, если нужно, хирургические операции, трансгендерный человек должен получить справку от психиатра. В разных странах критерии, сроки и схема получения такой справки отличаются. В России процедура такая (до 2018 года она была еще сложнее): сначала наблюдение у психиатра, потом он ставит диагноз F64.0 («транссексуализм»), потом в течение месяца собирается комиссия — психиатр, психолог и сексолог, и они решают, выдавать ли справку. Справок две: одна для загса, вторая для врачей (гормональная терапия и операции). В международном классификаторе болезней (МКБ) № 10, который до сих пор действует в России, написано, что трансгендерность — это расстройство, и оно находится в разделе психиатрических диагнозов. ВОЗ уже несколько лет как приняла МКБ-11, и по новой классификации это не расстройство. Но в России МКБ-11 пока не вступила в силу (и, возможно, не вступит).
«Неважно, что вы по этому поводу думаете, нравится вам это или нет, трансгендерность — это вариант нормы или, если хотите, психологическая особенность. Например, меня не устраивает, как я выгляжу, из-за этого я не выхожу из дома, мне кажется, что окружающие воспринимают меня уродом. Нуждаюсь ли я в помощи? Безусловно, нуждаюсь. Можно ли говорить о том, что я ненормальный? Нет», — говорил Дмитрий Исаев в интервью «Таким делам» в 2020 году.
«В 2004 году я сидел на форуме для транс-людей, и основная проблема у всех была в том, где, собственно, получить справку для транс-перехода, — вспоминает Саша, художник из Москвы. — Помню, как на форуме даже была отдельная ветка о том, что заработала комиссия доктора Исаева. Это было очень важно: принципиально иная комиссия, чем все существовавшие до этого. Даже по первым отзывам было понятно, что у Исаева к людям относятся как к людям, и у всех была одна реакция: ой, а так можно было? никто не будет валять меня в грязи, прежде чем разрешить переход?
На комиссию я поехал только в 2014 году. К этому времени у меня уже было много друзей, прошедших его комиссию, и меня это воодушевило. Прошло так много времени, потому что мне было очень страшно. Страшно, что не поверят, что скажут, что я какой-то не такой. При общении с ним меня поразило, что он никак меня не осуждал. Он много слушал. Любая история была для него нормальной».
«В 2007 году я искал специалиста, который мог бы мне помочь, — рассказывает Брэндон, публицист из Москвы. — Я тогда совершал переход, довольно долго мыкался и поехал к Дмитрию Исаеву как к последней надежде. На тот момент с комиссиями было все довольно проблематично — подход был стандартный для советской школы психиатрии: до последнего отговаривать. Случались и откровенно унизительные ситуации. Я пробовал пройти комиссию в Москве в частной клинике, но там оказалось плохо. Я тогда был студент, практически без денег. И думал, что врачи мне помогут и наверняка знают, как лучше. Несколько лет я потратил на безуспешные попытки. И тут узнал, что в Питере есть доктор с совсем другим подходом. Когда я к нему пришел, я был в не очень вменяемом состоянии. Мне позарез нужна была справка, и я был готов на что угодно, лишь бы ее получить. Оказалось, пресловутого “чего угодно” не понадобилось. Доктор на первый взгляд был не очень дружелюбным (в отличие от московского коллеги, который был крайне мил и обходителен, сулил многое, а в конце обманул меня, отправив ждать еще два года). Но он был очень внимателен. Он меня выслушал, дал тесты для обследования, а потом сказал, что помочь мне может и справку выдаст. Потому что только я могу решать, что мне нужно и как мне жить. Только потом я понял, что мне повезло познакомиться с крупнейшим в стране специалистом по гендерным исследованиям — кроме него из ученых подобного уровня можно назвать разве что Игоря Кона».
«В Москве была комиссия в центре психиатрии имени Сербского — это если хочется выложить много денег, чтобы тебе объяснили, что ты урод. Я не знаю никого, кто бы там получил справку, — вспоминает Саша. — Была еще комиссия в институте имени Ганнушкина — там тоже ничего хорошего, только дикие истории про то, что людей принудительно отправляли в психбольницу. Еще была комиссия Степана Матевосяна — частная, дорогая, и многим казалось, что там будет хорошо. Но нет. Там не было внятных критериев: как он решал, так и будет. Захочет тебя годами мурыжить — будет это делать, еще и денег вытянет. Именно поэтому людям, которые приезжали к Исаеву, казалось, что они попали в рай. И стоило это меньше, и стоимость дробилась. Кроме того, он никогда не отказывал людям просто так — если отправлял кого-то подумать (а это как раз был мой случай), то всегда объяснял и говорил, что делать. И это правильно».
«Большинство тех, кто приезжал, комиссию проходили. Но иногда он отправлял кого-то или подлечиться, или подумать. Некоторые обижались, а некоторые, напротив, были благодарны и не возвращались к нему и не делали переход. Цель комиссии, как считал Исаев, — понять, насколько человек серьезен в намерении совершить транс-переход, осознает ли он последствия и насколько стабильно его психологическое состояние на момент принятия решения, — объясняет Егор Бурцев. — Потому что решение серьезное, последствия тоже, человек должен осознавать, как много трудностей впереди. Если человек находится в состоянии острого психоза или депрессии, то ему сначала хорошо бы из него выйти, а потом начинать транс-переход. Вообще, психиатры считают, что, если у человека есть психиатрические диагнозы, ему не рекомендуется делать переход, хотя это спорный вопрос. Сам Исаев не раз говорил, что существует масса диагнозов и состояний, не имеющих ничего общего с трансгендерностью, и две эти вещи могут спокойно сосуществовать, и нет причин такому человеку не давать справку».
«Были и те, кто его не любил, — говорит Саша. — Его обвиняли в чрезмерной либеральности, причем как коллеги-ученые, так и те, кто сам когда-то проходил комиссию и считал, что нечего всем подряд выдавать справки, а нужно только самым “ядерным транссексуалам”. Хотя Исаев далеко не всем давал справки. Не так сложно поменять документы, начать гормональную терапию и даже сделать операции. Сложно потом жить со всем этим. И он это понимал. Ему важно было, чтобы человек все обдумал, взвесил и был готов к ответственности и последующей жизни».
«Исаев был убежден, что транс-люди могут быть какими угодно, с любой репрезентацией, ориентацией и ощущением того, какой именно набор манипуляций и изменений необходим для транс-перехода, — вспоминает Брэндон. — Он был крайне либерален, чем, кстати, и пугал многих своих пациентов, которые привыкли, что нужно твердо соответствовать шаблонам».
«Как только появилась альтернатива московским психиатрам, которые применяли негибкие подходы к транс-людям, все с радостью поехали к Исаеву, — вспоминает Ира Евдокимова. — Я была на этих комиссиях и, общаясь с людьми, видела, насколько широк спектр и их гендерной самоидентификации, и сексуальных предпочтений. Тогда еще царил подход, например в московских комиссиях, что если ты транс-человек, то влечение твое должно быть направлено на людей одного с тобой пола, а это вообще-то не так, транс-людям могут нравиться персоны совершенно разных гендеров. Дмитрий Дмитриевич лояльно относился к этому и никогда не считал это критерием для того, чтобы отказать человеку в справке».
Дмитрий Исаев возглавлял кафедру клинической психологии двенадцать лет — пока не случилось очередное событие, вновь резко перевернувшее его жизнь. За это время он провел десятки комиссий, обучил сотни студентов и обзавелся огромным количеством почитателей и некоторым числом недоброжелателей. Среди последних были люди как из академической среды, так и родители транс-людей, которым Исаев помог получить справки. Вокруг него и его деятельности периодически возникали недовольные возгласы, кто-то даже писал жалобы в Минздрав, на защитах дипломов и диссертаций время от времени слышался неодобрительный шепот. Но довольно долго Исаев умудрялся продолжать работать. «Хотя были те, кто его не очень ценил и называл гейткипером — мол, он был частью запретительной системы и не боролся с нею, — вспоминает Брэндон. — Но он десятилетиями умудрялся в нее встраиваться, при этом продолжая спокойно заниматься делом помощи людям».
Помощь за гранью
Исаев умудрялся помогать даже тем, кому официально помочь было невозможно.
Рома — трансгендерный парень, родился и вырос в Луганске. Когда в 2014 году там начались военные действия, ему было двенадцать лет. Полгода они с родителями пережидали обстрелы в квартире («Днем я заталкивал кота в рюкзак и сидел так в дверном проеме, а по ночам сначала просыпался под звуки обстрелов, а потом привык»), а когда появилась возможность, переехали с бабушкой и котом к родственникам в Петербург.
«Мне было тринадцать лет, когда родители меня привели к нему, — рассказывает Роман. — Они знали все про меня, поддерживали и хотели помочь. Как только мы оказались в Питере в безопасности, я стал искать специалиста и узнал, что там есть как раз такой доктор, который помогает транс-людям. Я тогда был в ужасном состоянии — и из-за моей гендерной дисфории, и из-за ПТСР после бомбежек. Не хотел идти в школу. Жить не хотел. Но Исаев поставил меня на ноги. Благодаря ему я пошел в школу под своим именем и записали меня как парня, он организовал мне домашнее обучение, но я смог ходить в школу и очно, когда сам хотел. Естественно, никакая комиссия и справка мне не светила, потому что я был несовершеннолетним. Но я постоянно у него наблюдался, он проводил все необходимые обследования и тесты и просто разговаривал со мной. Это меня и спасло».
Рома окончил девять классов в Петербурге и вернулся в Украину — но не в оккупированный Луганск, а в Харьков. Там продолжил учиться, затем поступил в университет. «Гормоны я начал принимать сам еще в пятнадцать лет, а когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел со всеми документами и бумагами от Исаева к местному психиатру в Харькове. Мне дали справку, с которой я уже в загсе поменял документы. В Украине все с этим просто — после Питера это было как земля и небо. У нас любой человек может быть тем, кем хочет, и никто не станет препятствовать. И семейный врач, и эндокринолог восприняли мою ситуацию абсолютно нормально. В университете меня тоже записали как парня, хотя я поступал еще по старым документам. Я просто пришел в деканат и объяснил свою ситуацию, попросил меня записать не как в паспорте. Они даже глазом не моргнули, сказали: конечно, ради бога, только учись».
В августе прошлого года Роман серьезно заболел. Сначала начал задыхаться в метро, потом потерял сознание. Люди вызвали скорую, его отвезли в больницу, сделали обследование, ничего не нашли и отпустили домой. Но приступы повторялись. Ни врачи скорой помощи, ни неврологи, к которым он обращался, ничего не понимали. А Рома продолжал задыхаться. В какой-то момент он в отчаянии написал Исаеву, с которым поддерживал связь все эти годы, и тот сразу все понял. Рома показывает мне его сообщение в фейсбуке: «Все понятно и без невролога и всяких обследований. Это диэнцефальные/вегетативные пароксизмы, связанные со сбоем функционирования лимбических структур в результате хронического стресса». Исаев сказал, какие таблетки купить, Рома начал их пить — и вскоре все прошло.
Когда началась «военная спецоперация», Рома был в Харькове. «Застал взрывы, но мне уже не привыкать: в 2014 году мы все это проходили, — говорит Роман. — Тогда все было как и сейчас, с той лишь разницей, что тогда было куда бежать — можно было переехать в Харьков, в Киев, во Львов, а сейчас под атакой вся страна». Из Харькова Рома поехал в Винницу, потом уехал в Европу. Месяц назад перебрался в Ирландию. Он уже получает там бесплатную гормональную терапию и получил направление на операцию, которая ему нужна в рамках транс-перехода. Сейчас Роме двадцать один год. Сам он уже в безопасности, но родственники по-прежнему в Луганске. «Они не могут выехать. А мама, как узнала о смерти Дмитрия Дмитриевича, плакала сама».
«Разрушающие идеи гендеризма»
«У него был абсолютно неакадемичный кабинет: весь в розовых тонах, с репродукциями Дали на стенах, с проигрывателем и колонками, — рассказывает Ира Евдокимова. — Он часто слушал там классическую музыку или что-то из восьмидесятых и девяностых, типа Уитни Хьюстон. Он был интроверт и очень закрытый человек, не все понимали его шутки. Никто ничего не знал о его личной жизни, кроме того, что его отец был известным психиатром и тоже преподавал на факультете. При этом обо всем, что было связано с профессиональной областью, он говорил очень открыто и активно. Он не прятался за медицинскую идентичность, хотя, несомненно, был прежде всего врачом. Но к нему всегда можно было прийти и задать любой вопрос, даже если он выходил за рамки изучаемого предмета. Мне тогда это было невероятно важно. Он был очень открыт со студентами. Для всех нас, кто родился еще в Советском Союзе, послушать что-то нормальное о сексуальности было очень ценно. Он никогда не рассказывал одну и ту же лекцию — все время находил что-то новое. И еще: он довольно смело высказывался о политической ситуации. Я была девушкой из провинции и ничего оппозиционного до университетских лет особо не слышала. Даже тогда, в двухтысячные годы, у людей было много самоцензуры, и он на этом фоне выделялся. Не то чтобы он какие-то лозунги произносил или что-то специальное говорил, но все, что связано с государственным давлением и насилием, вызывало у него протест, и это сквозило через все, что он делал».
«Он был очень тихий и замкнутый, я его за это называл греческой маской, на что он смеялся, — вспоминает Брэндон. — Он любил хорошую музыку, хорошее вино и путешествия. Он не вписывался ни в какие рамки. Когда я только с ним познакомился, у меня первое впечатление было даже не двоякое, а троякое. Меня встретил маленький хрупкий аккуратный человек в яркой одежде в кабинете с малиновыми стенами. И я, такой забитый московскими медиками вьюнош, смотрел на все это и думал: “А что, так можно было?” Он считал, что не существует ни пола, ни возраста, ни расы — ничего. Что любой человек свободен и может самовыражаться, как хочет, и сам был тому подтверждением».
Сейчас, из 2022 года, сложно представить, как можно было не вписываться в рамки, особенно в академической среде. Говорить о свободе человека быть собой и учить этому студентов. Исследовать сферы гендерной и сексуальной идентичности и поощрять научный интерес к этим темам. Устраивать комиссию для транс-людей при кафедре государственного вуза. Читать лекции в веселых рубашках и слушать в малиновом кабинете «Аббу» и оперу.
Но время шло. После того как в 2013 году Госдума приняла закон, запрещающий «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних», в обществе активизировались консервативно настроенные объединения и люди, отстаивающие так называемые традиционные ценности. Исаева это не могло не коснуться.
В мае 2015 года Дмитрий Исаев принял участие в конференции группы «Дети-404», где рассказал о взглядах психологов на трансгендерность и гомосексуальность. Через две недели по соцсетям разлетелся пост, в котором говорилось, что «Дмитрий Исаев активно распространяет разрушающие идеи гендеризма и педерастии в нашей стране». Вот еще цитата из поста: «Он умножал зло и на своих комиссиях массово выдавал извращенцам справки, с помощью которых те делали себе операции по усечению природных и наращиванию искусственных половых органов, что почему-то называют сменой пола. Пол изменить невозможно, а искалечить себя можно. И эти несчастные мало того что изувечили себя, так еще и практически утратили возможность исправиться».
В начале июня в университет начали поступать доносы на Исаева и его деятельность. Активисты движения «Народный собор» и помощники «общественного уполномоченного по правам ребенка Санкт-Петербурга», называющие себя «православно-патриотической общественностью», писали, что необходимо препятствовать «лженаучной теории транссексуализма». Одним из этих активистов был печально известный борец с ЛГБТ Тимур Булатов (по иронии судьбы его настоящая фамилия — Исаев). Позже Дмитрий Дмитриевич говорил, что давно ожидал чего-то подобного, но надеялся, что ректор его защитит. Но в конце июня в ректорат пришла прокуратура с просьбой «решить проблему». А в начале июля ректор попросил Исаева уволиться.
10 июля Дмитрий Исаев уволился «по собственному желанию». Комиссию, которую он возглавлял, ликвидировали.
«Мы стали экстренно вывозить с кафедры горы бумаг: переживали, что могут прийти проверки, а там были личные данные нескольких сотен транс-людей, мы за них боялись, — вспоминает Егор Бурцев. — Сначала все это вывезли к Исаеву домой, потом сняли малюсенький офис и там начали все это оцифровывать. Он очень тяжело переживал увольнение, главным образом из-за того, что не мог больше преподавать и что комиссия закрылась. Но тот факт, что он больше не был связан с госучреждением, считал, наоборот, плюсом».
«Он никому не любил доставлять неприятности, поэтому сам ушел с кафедры, — говорит психолог и правозащитник Кир Федоров. — Но уход и последовавшая неопределенность его очень сильно подкосили. С одной стороны, ты известный ученый, с учениками и последователями, а с другой — куда ты устроишься с таким багажом своей специализации?»
Поначалу Исаев даже думал уехать из страны. «Я получил запрет на профессию, — говорил он в интервью «Медузе»Некоммерческая организация включена в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента
. — У меня нулевая возможность защиты докторской на эту тему, хотя я собрал весь материал. Есть закон о пропаганде, который выступает против этой работы. В интернете выложены мои лекции, выступления, публикации, в которых было обсуждение научных проблем и взглядов мирового научного сообщества на тему гомосексуальности. Это пропаганда. В моей диссертации есть заявление о том, что вот такие люди — не больные, а здоровые и у них есть адекватные особенности. Все, что я делаю для науки, с их [чиновников, активистов] точки зрения — пропаганда».
Но Исаев остался. И вскоре, несмотря на потрясение, пересобрал себя и свою научную деятельность заново. А к лекциям, исследованиям и помощи присоединил еще и правозащиту.
«Я горжусь тем, что познакомил Дмитрия Дмитриевича с человеком, который стал ему таким учеником и последователем, о котором он мечтал, — это психолог Егор Бурцев, — вспоминает Брэндон. — После увольнения из Педиатрической академии он помог Исаеву создать частный центр помощи транс-людям, был последователем, соратником и продолжателем его дела. И главное — помог доктору наладить деятельность, поддерживающую его на плаву».
«Он мне был учителем и другом, благодаря ему я стал клиническим психологом и ушел в науку», — говорит Егор Бурцев.
Фан-клуб
За полгода до увольнения у Исаева умер отец, это добавило ощущение краха в общий котел эмоций. Но однажды он уже смог пересоздать себя после года в тюрьме, смог и теперь. Довольно быстро Дмитрий Дмитриевич устроился в частную клинику «Скандинавия» и сумел на ее базе воссоздать комиссию. К нему продолжали ехать со всей страны. Людям было все равно, при каком она учреждении, главное — что это была «комиссия Исаева».
«Когда он ушел из академии, у него как будто исчезли ограничители и он смог спокойно заниматься любимым делом, — вспоминает Ира Евдокимова. — Вокруг него сформировалось вовлеченное комьюнити, которое его очень ценило. Парадоксально, но, несмотря на все возрастающее давление государства и постепенное ограничение свобод, его деятельность становилась все более востребованной. Это был такой кружок людей, которые выступают за доказательный подход в психологии и психиатрии, за секспозитивный подход, за разные варианты гендерного самоопределения».
«После увольнения он стал читать публичные лекции по психологии гендера. Сначала мы нашли грант на курс из десяти лекций, потом его начали звать везде, потому что эти лекции были очень популярны среди психологов и психиатров», — говорит Егор Бурцев.
Елизавета Великодворская училась у Дмитрия Исаева на двух курсах несколько лет назад: «психиатрия для психологов» и курс по сексуальности человека. «Мы часто дискутировали, шутили, ходили в кафе, — вспоминает она. — Не было атмосферы классической учебы с вертикальными отношениями — а, скорее, клуба, где ты можешь развиваться. Он удивительно уважал автономию других людей, что для нашего культурного пространства редкость. Он всегда был за диалог и горизонтальность. При этом дотошно относился к знаниям и информации, каждый тезис подкреплял источниками и ссылками на исследования. Его презентации и лекции были глубоко продуманными».
«Я познакомился с ним в 2012 году, был студентом и изучал психологию, — вспоминает Кир Федоров. — Дмитрий Дмитриевич уже тогда активно сотрудничал с разными ЛГБТ-организациями Петербурга, а я как раз заинтересовался этой темой, учился на консультанта горячей линии для ЛГБТ-людей, а Исаев вел различные семинары по обучению психологов правозащитных организаций. Позже я обучался у него оказанию психологической помощи трансгендерным людям. С тех пор мы регулярно пересекались на каких-то площадках. Он был крейсером гендерного просвещения: в контексте самых современных англоязычных исследований и того, что происходит в психиатрии на Западе. Он был мостом, который соединял далекий мир западной психологии и российское профессиональное сообщество психологов и психиатров, которое тоже стремилось к знаниям».
«По сути, в последние годы он занимался не просто психиатрией или сексологией — это была смесь антропологии, философии и психологии. Он был великим междисциплинарным исследователем, который подходил к сексуальности, гендеру и гомосексуальности с позиций разных наук. Кроме всего прочего, он часто участвовал в судах: его приглашали как эксперта по психиатрии, сексологии и гендерным вопросам», — рассказывает Егор Бурцев.
При этом православные активисты и традиционалисты не отставали от Исаева. «Его имя полоскали в разных гомофобных пабликах, называли фальшивым доктором, который на гранты поддерживает ЛГБТ и занимается лженаукой, растлевая россиян, — вспоминает Кир Федоров. — Писали, мол, какой-то профессор-шизофреник будет нам рассказывать про гендер, норму и не норму, ему самому лечиться надо».
Но последователей у него было в разы больше. Многие ученики Исаева и трансгендерные люди, которым он помог, продолжали оставаться в его окружении даже после того, как, казалось бы, отпадала необходимость — заканчивалась учеба или получена справка.
«Со временем вокруг Исаева создалось некое подобие фан-клуба людей, которым было действительно интересно то, чем он занимается. Особенно после увольнения из педакадемии, когда у него появилась возможность читать публичные лекции. Я был как раз одним из тех, кто остался рядом, — рассказывает Саша. — Он был мне глубоко симпатичен как человек. Рядом с ним я чувствовал себя на равных. Он никогда не смотрел на меня как на кейс. Он всегда был открыт к мнениям, отличным от его собственного. Помню, как-то пришли мама и бабушка транс-человека, которые пытались понять, как им быть. И помню, насколько доходчиво и терпеливо доктор им все объяснял. Когда человек разговаривает с тобой не просто с кафедры, а как человек с человеком, это крайне важно, это позволяет самому широкому кругу людей услышать и понять. И он всегда был готов отвечать на вопросы, пусть и самые идиотские».
«Он пытался донести до аудитории, что мир устроен сложно и вещи в нем не черно-белые, — говорит Кир Федоров. — И важно то, как он это делал: на уровне лозунгов много кто может, а он выстраивал кружева повествования, вовлекая людей в интересные миры гендерных и сексуальных идентичностей. Кроме того, он был очень спокойным, никакой вопрос его не мог вывести из себя, в нем была всегда базовая доброжелательность».
«Он всегда относился к человеку как к личности, вне зависимости от его состояния и диагноза, — вторит Елизавета Великодворская. — Его глубоко гуманистическое мировоззрение — лучший антидот от стигматизации людей с ментальными расстройствами. Он всегда видел человека за болезнью».
«Он был не только большим ученым и просветителем, но и правозащитником, — говорит Кир Федоров. — Для него гомосексуальные и трансгендерные люди были не просто объектами изучения — он защищал их права везде, где мог. Сотрудничал с ЛГБТ- и транс-активистами. Вообще, я его первый раз, кажется, увидел как раз на первомайском ЛГБТ-шествии в Петербурге в 2012 году, где он шел с радужной ленточкой. Это притом, что в то время он возглавлял кафедру. И не побоялся выйти».
Вне рамок
Закрытость доктора в сочетании со сферой его научных интересов неизбежно создавали вокруг него атмосферу тайны. И рождали слухи. Многие, естественно, думали, что он гей. Это было не так. Он довольно рано женился, но даже близкие друзья ничего не знали про его семью.
«Он любил женщин, но при этом идентифицировал себя как квир-человек, — говорит Егор Бурцев. — Когда только появилось понятие “небинарность” (а про это не так давно стали говорить даже на Западе) и он узнал слово “квир”, он говорил, что это прямо про него. Он был утонченным, абсолютно неагрессивным, любил красиво одеваться, носить рубашки с цветочными принтами и брюки в обтяжку. Он был крайне далек от типичной русской токсичной маскулинности, никогда в жизни не дрался и не курил. На одной из публичных лекций питерской ЛГБТ-группы “Выход”Некоммерческая организация включена в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента он сделал даже камин-аут как квир-человек».
«Я бы не умалял значимость его собственной личности и ощущения определенной гендерной инаковости в его научной деятельности, — говорит Кир Федоров. — Ведь одно дело это изучать, а другое — ощущать изнутри. Мне кажется, что это гораздо больший стимул, чем влечение к людям своего пола».
«Он отличался и от стереотипного образа мужчины, и от стереотипного образа преподавателя, — говорит Ира Евдокимова. — Он ничего не решал с позиции силы. Не помню, чтобы он хоть как-то на кого-то давил, хотя его должность вполне бы могла это позволить».
«Мы дружили. Каждый раз, когда я попадал в Петербург, старался с ним увидеться, — вспоминает Брэндон. — Он с удовольствием говорил о себе, о хобби, однако совсем не показывал семью, даже самым близким друзьям. Его жену я видел всего один раз, на лекции по трансгендерности, и мне показалось, что она была не особо довольна всем происходящим».
«Он был дважды женат, в последние годы жил с первой женой, — говорит Егор Бурцев. — У него есть взрослый сын Дмитрий. Он крайне мало говорил про свою семью, но сына очень любил. Сын — графический дизайнер и тоже, как отец, любит музыку. Исаев рассказывал, что когда он служил на подлодке, то водку, которую там выдавали (а он не пил крепкий алкоголь), он менял на шоколадки и потом привозил их сыну. В день похорон сын мне написал, что они вечером на поминках вспоминали эти истории».
Конец эпохи
Летом прошлого года Дмитрий Дмитриевич неожиданно заболел. Сначала у него сломался позвонок: подумали, что это метастаз, но выяснилось, что рак крови. «Он, как это часто бывает с врачами, сам избегал врачей, — вспоминает Егор Бурцев. — При этом был здоровым человеком, много ходил пешком, ел мало, хотя любил сладкое».
Осенью началось лечение. Сначала курсы химиотерапии, которые он тяжело переносил, затем трансплантация костного мозга, которую планировали на начало зимы, но перенесли на весну из-за плохих анализов. Вскоре после трансплантации у Исаева случился инсульт. Он умер 19 мая 2022 года в реанимации, не приходя в сознание.
Егор часто навещал его и дома, и в больнице. «Когда случилось 24 февраля, Исаев проходил очередной курс химии и чувствовал себя очень плохо. Он пришел в полный ужас от всего происходящего. Вот во что она вылилась, во всей красе, эта токсичная маскулинность. Вот к чему приводит весь этот культ насилия, власти и подавления — то, против чего он всю жизнь боролся», — вспоминает Бурцев.
Егор организовал сбор денег на похороны, и жена Дмитрия Дмитриевича писала ему, что огромное количество людей прислало деньги, она даже не ожидала. На них семья и друзья организовали прощание с доктором, на которое пришло несколько десятков человек.
«В какой-то момент стали выходить его коллеги, и все говорили настолько обтекаемо о его заслугах и о его вкладе в науку, и никто не говорил ни чем он занимался, ни кого защищал, ни от кого и почему пострадал, — вспоминает Кир Федоров. — Какой-то слон в комнате, которого не называют. Я был настолько этим обескуражен, что сам вышел и в своей речи сказал и про гомофобию с трансфобией, с которыми он сталкивался, и про его заслуги перед ЛГБТ-сообществом. Кроме меня, впрочем, вышел еще Сергей Трошин, местный муниципальной депутат от “Яблока”, и сказал про потерю для российского ЛГБТ-сообщества. Ничего страшного от наших слов не произошло, но большинство людей, видимо, все равно считают эту тему стыдной, что ли, чтобы вслух об этом говорить. Или полагают неуместным говорить об этом на похоронах. Но смерть не отменяет того, чему посвятил свою жизнь Дмитрий Дмитриевич. Мне кажется, ему самому было бы важно, чтобы все это прозвучало в тот день. Человек посвятил жизнь изучению гомосексуальности и трансгендерности, и вот он умер, и как будто все, с чем он боролся — ксенофобия, патриархат, несвобода, — все равно восторжествовало. Это было очень грустно».
Когда осенью прошлого года Исаев начал лечение, его комиссия временно приостановила работу — до выздоровления доктора. Сейчас комиссия закрыта.
«Сможет ли кто-то возглавить комиссию вместо него? Не знаю, — говорит Саша. — Наверное, кто-то сможет. Сейчас работают и другие комиссии — и в Москве, и в Питере. Какие-то, говорят, даже более-менее либеральные. Но именно его комиссии больше не будет. Я знаю, что Егор Бурцев продолжает его дело, и это здорово. Но и с научной, и с человеческой точки зрения его уход — это невосполнимая потеря. Ведь вопрос не в том, что больше негде получить справку, а в том, что этого человека больше нет. И этого теперь не изменить».
«Он уникальный во всех смыслах, — говорит сквозь слезы Рома. — Во-первых, гениальный врач, во-вторых, необычный и очень добрый человек. У него нет предубеждений, он не разделяет людей ни по какому признаку. Он готов помочь другим, даже если ценой этой помощи станет его собственное благополучие. Я не могу говорить о нем в прошедшем времени. Он жив — через всех тех, кому он помог, кого спас, как меня, и кого вдохновил, как меня. Нас таких очень много».
P. S.
Посмотрите лекцию Дмитрия Исаева «Почему люди меняют пол?»
Несмотря на то что лекция 2017 года, она нисколько не устарела. Тут и антропология, и философия, и социология, и психология. Доступно, интересно и с большим количеством ссылок на исследования доктор Исаев за полтора часа объясняет довольно сложные вещи про то, что такое гендер, кому выгодно существующее деление людей на мужчин и женщин, как патриархат связан с трансгендерностью и многое другое. И в итоге подводит к тому, что трансгендерность (как, например, и инвалидность) — это вопрос восприятия общества, а не недостаток человека, который всего лишь пытается быть собой и которому не нужно мешать. Лекция будет интересна всем — и специалистам, и новичкам.
Редактор — Инна Кравченко