Татьяна Ландо, Лондон: «Никто в здравом уме не выберет бросить свой дом и уехать с одним чемоданом»
Лингвист, живет в Великобритании шесть лет, работает в Google
— По семейным обстоятельствам нам с партнером пришлось прилететь в Питер к моей маме 22 февраля, а 24-го утром я проснулась и узнала новости. Мы еще две недели оставались в России, все это время занимались неотложными задачами — и чтением новостей. Просто были приклеены к телефонам. В прострации.
8 марта мы полетели обратно в Лондон. У меня много друзей в Берлине, они уже активно собирали гуманитарку, встречали беженцев. И я немножко вышла из прострации, взяла на работе отпуск на неделю, прилетела в Берлин и пять дней поволонтерила там на вокзале. В тот момент в Берлине уже была очень крутая организация помощи. В основном нужно было просто переводить и распределять потоки: понять, кто куда едет дальше, помочь взять бесплатный билет или перенаправить в центр приема беженцев в Берлине. Это была вторая волна, я не застала самый адский ад. В основном приезжали пожилые пары и матери с детьми — и многие дети были с инвалидностью, с разными заболеваниями…
Сейчас я в Лондоне — работодатель мне одобрил 80-процентную занятость, чтобы у меня был выделенный день на волонтерскую деятельность, — и занимаюсь двумя проектами помощи. Первый — это билетный фонд, который недавно отметил четыре месяца работы.
В России тоже довольно быстро сложилось стихийное движение помощи беженцам, и стало ясно, что многие украинцы хотят уехать в Европу, но у них нет денег на билеты. Там много пожилых людей, много пострадавших от боевых действий… Мы просто покупаем им билеты на поезда, автобусы, электрички. Я занимаюсь фандрайзингом для фонда — из Лондона мне это безопасно делать, а ребята покупают билеты, чтобы беженцы могли добраться до границ. В проекте есть жертвователи из России. Мы сохраняем их анонимность, но есть и открытый список жертвователей — тех, кто согласился на публичность. О нас писали Борис Акунин, Сергей Пархоменко, Ася Казанцева и другие известные люди — такая информационная поддержка очень нас выручает, но денег все равно постоянно не хватает.
Второй волонтерский проект связан с помощью беженцам уже в Великобритании. Здесь программа поддержки отличается от программ в континентальной Европе, которая просто открыла границы. Чтобы попасть в Великобританию, нужно получить визу беженца. А для этого нужно иметь конкретного спонсора, который предложит свое жилье минимум на полгода. Документы семья беженцев и семья спонсоров подают вместе, и только после этого выдается виза. Но как беженцы и спонсоры должны найти друг друга? Этого алгоритма никто не прописал. Поэтому спонтанно возникли группы, которые стали помогать сводить британцев с беженцами. У нас возник большой проект UK welcomes Ukraine, и за эти месяцы мы смогли найти спонсоров примерно для 250 украинских семей.
Поставленные Великобританией условия, возможно, и неплохи — люди из Украины приезжают не в пустоту. Но поскольку алгоритм не продуман, многие ищут «пары» просто в соцсетях, а потом что-то идет не так, «пары» распадаются, и беженцы оказываются на улицах.
Есть люди, которые решили быть спонсорами на эмоциях, и они мало себе представляют, что произойдет, когда к ним приедет жить семья из Украины. Конфликты могут возникнуть вокруг самых простых бытовых моментов. Например, если на улице не жара, то в домах в Англии холодно, 18-19 градусов: здесь нет центрального отопления, каждая квартира отапливается отдельно и оплачивается отдельно — недешево. Когда живешь здесь какое-то время, привыкаешь. Но люди приезжали из других условий, с другими привычками, им было холодно, они выкручивали отопление на максимум, а принимающая семья говорила: «Что вы делаете, это дорого!» И хорошо еще, если одни могли сказать, а другие — понять, ведь не всегда украинские семьи знали язык. И вот они ходили, включали и выключали отопление — и конфликтовали.
У людей могут быть разные ожидания от совместного быта. Приехавшая семья не обязана хлопотать по дому, это беженцы, а не бесплатная рабочая сила, они не должны борщи готовить: могут, если захотят, а могут и не захотеть.
Некоторые беженцы рассчитывали, что хозяева будут заниматься только ими, помогать во всех организационных моментах. А у хозяев может не быть на это времени.
Увы, в таких ситуациях случаются и злоупотребления. Одинокие мужчины, которые хотят приглашать одиноких женщин, — такое тоже есть, не очень много, но есть. Всегда во время кризиса люди показывают и самые лучшие свои стороны, и самые худшие.
Насколько мы знаем, семьи, которым помог наш проект, обходятся без таких проблем. Все потому, что у нас выстроен многоступенчатый процесс: мы отдельно разговариваем с семьей потенциальных спонсоров, отдельно — с украинской семьей. У спонсоров выясняем, уверены ли они, что хотят принять кого-то и поступиться своим комфортом.
Приезжающим объясняем все подводные камни: в домах холодно, высшее образование для всех платное, в Лондоне почти невозможно найти спонсора, а в деревнях — довольно легко. Если видим, что есть match, устраиваем общий созвон с переводчиком, обе стороны долго разговаривают, потом расходятся подумать — и только после этого, если все сказали да, мы помогаем оформить документы. Такой подход, хочется верить, минимизирует негативные ситуации.
Семьи должны «сконнектиться» на полгода. Потом при взаимном желании сторон можно оформить проживание еще на полгода.
Люди приезжают очень разные. В Берлине я видела детей, которые в первый раз в жизни ступили на эскалатор там, на вокзале, — то есть их семьи из маленьких городков, сел. В Великобританию приезжают, скорее, те, кто худо-бедно знает язык, знает, как устроена тут жизнь, например те, кто уже бывал здесь на сезонных заработках. Но есть и семьи, которые едут наобум, просто потому, что вся континентальная Европа уже переполнена. Есть, наоборот, фрилансеры с хорошим английским: можно поехать в Англию — так почему бы не поехать в Англию? И это правильно, я не осуждаю никого: люди не должны оставаться под бомбежками. Никто в здравом уме не выберет бросить свой дом и уехать с одним чемоданом. И если мы можем хоть как-то улучшить ситуацию для этих людей — давайте это сделаем.
Значительная часть наших волонтеров — русские, израильтяне, украинцы, которые давно живут в Великобритании. Почти все говорят по-русски, примерно треть говорит по-украински. Участие в проектах для всех нас — это способ не сойти с ума: нельзя же постоянно заниматься думскроллингом, а переключиться на свою частную жизнь тоже не очень выходит.
Конечно, сейчас чувствуется усталость. Стало меньше спонсоров, меньше волонтеров. Энергия у людей кончается, все выгорают. Мы все время спрашиваем себя: «Что дальше?» Сначала мы думали, что месяц поработаем, а потом это закончится. Потом — ну два месяца поработаем… Сейчас мы пытаемся определиться с дальнейшей стратегией. С билетным фондом понятно: пока люди в него обращаются, мы будем собирать деньги, покупать билеты и отправлять людей в Европу. Что касается второго проекта — возможно, будем фокусироваться на помощи тем, кто уже здесь и у кого проблемные отношения со спонсорами.
По-моему, единственный позитивный момент во всем происходящем — это то, как много людей по всему миру влилось в волонтерскую деятельность. Меня очень тронуло, когда мой директор на основной работе попросил меня рассказать о волонтерстве на встрече команды. Кругом оказалось очень много хороших людей.
Светлана Мюллер, Берлин: «Родители говорят, что это единственное место, где дети смеются»
Руководитель проекта PANDA Platforma, живет в Германии 28 лет
— Я ездила в Германию с 1989 года и не планировала оставаться там навсегда, но влюбилась и перебралась в Берлин к мужу в 1994 году. Мой родной город — Санкт-Петербург, и в Россию мы ездили постоянно, минимум дважды в год, после окончания университета и вовсе собирались переехать в Петербург, но примерно к 2003 году как-то расхотели. Когда приезжаешь в страну «снаружи», ты гораздо четче видишь происходящие изменения, не все из которых тебе нравятся.
Тема поддержки украинцев возникла в моей жизни в 2014 году. В нашем пространстве PANDA проводились выставки о происходящем в Украине, мы предоставляли сцену людям, которые рассказывали об этом, ходили на протесты…
24 февраля вначале я просто прорыдала несколько часов — не могла остановиться. А потом сказала себе: «Хватит», мне написала знакомая, попросила помочь организовать протестную акцию перед посольством — я начала звонить друзьям-музыкантам и потенциальным спикерам, сама выступила. Делалось все очень быстро и механически, работа хоть немного заглушала внутренний крик. А через день появились первые беженцы, и меня в первый раз спросили: «Есть ли возможность кого-то поселить?»
Тогда началась работа, которая первые недели шла, кажется, круглосуточно: я, как и многие другие координаторы, постоянно была на телефоне — нужно было найти не только квартиры, но и одежду, лекарства, коляски для людей с инвалидностью, переноски для животных… Постепенно стали выкристаллизовываться какие-то волонтерские структуры, и каждый сейчас находит то, в чем он силен. У меня тоже есть специализация. Сила нашей площадки и всей команды в том, что здесь люди могут почувствовать себя лучше, среди друзей.
Проект PANDA Platforma существует с 2009 года. PANDA расшифровывается как Poetry, Art, Network, Dreams, Action. Мы занимаемся поддержкой андеграундного и экспериментального искусства, причем далеко не только русскоязычного, проводим концерты, чтения, воркшопы, перформансы, выставки… Наше пространство уютное, небольшое, но на концертах вмещает до 120 человек. Находимся мы в одном из центральных районов Берлина, Пренцлауэр Берге. Работаем в основном на волонтерских началах.
Уже где-то в начале марта стало понятно, что количество беженцев огромно и что есть люди, которые заботятся о том, чтобы их поселить, помочь получить нужные бумаги, средства, найти детям школу. То есть базовые потребности не оставлены без внимания. Или, скорее, так: все пытались помочь решить именно их. Но ведь люди приезжали с серьезными душевными травмами. Часто это были матери с детьми, без мужчин, сутками находившиеся в сильнейшем стрессе. Или пожилые люди. Или люди с ментальными или физическими особенностями. Сейчас об этом уже много говорят, но тогда, в начале марта, большинство помогающих не успевали даже задуматься об этом. Чем дольше я общалась с людьми из Украины, тем больше это бросалось в глаза. Вот найдена квартира, деньги или купоны на еду, но человек не может расслабиться, он сидит бессильный, беспомощный, испуганный, несчастный.
И тогда мы всей «Пандой» придумали Safe space, «Безопасное пространство». Четкой концепции не было, скорее, такая идея Выручай-комнаты. Помните, в книгах про Гарри Поттера — комната, которая видоизменялась в зависимости от потребностей конкретного человека. Мы поняли, что нужно сделать так, чтобы люди почувствовали себя спокойно и уверенно — смогли выдохнуть, остановиться. Мы еще не знали, как именно, но были готовы меняться в зависимости от запросов. И это удивительно сработало.
К нам приходят люди: кто-то регулярно, кто-то один раз. Совершенно разные, от маленьких детей и подростков до мам и пожилых. Никогда не знаешь, кто придет в следующий раз. Все устраивалось постепенно. Практически сразу мы поняли: ага, люди, оказывается, приходят голодные, мы им предлагаем чай и печенье, а им надо поесть нормально. И мы стали искать, как нам организовать еду либо недорого, либо бесплатно, — и сумели, у нас есть Team food.
Заметили, что мамам надо пусть недолго, но отдыхать, и стали устраивать художественные воркшопы для детей, да и для взрослых тоже: хочешь — занимаешься, не хочешь — нет. Потом стало ясно, что детям мало места и нужно движение, и как-то сами собой нашлись прекрасные специалисты, которые стали делать для них цирковые воркшопы снаружи, на улице. Постепенно вырастала такая многогранная и многоярусная общность, организм, который развивался и продолжает развиваться, и какие-то проекты сейчас уже от него отпочковываются. На данный момент через небольшую «Панду» проходит от 30 до 50 семей за день. Это много. При этом мы не оставляем основную деятельность: концерты, поэтические вечера, выставки, собираем средства для волонтерских организаций в Украине. Без прекрасных людей, всей команды «Панды», это было бы невозможно.
Работа, конечно, забирает силы, но и дает. На первом же Safe space, 8 марта, мальчик 11 или 12 лет, уходя, сказал, что он впервые был счастлив после того, как уехал из дома. Иногда подходят родители и говорят, что «Панда» — единственное место, где их дети смеются…
Да, все члены нашей команды устали, это огромный труд, и конца-края ему не видно. Но они по-прежнему с готовностью работают. Практически сразу было понятно, что наш проект долгосрочный: мы не можем исходить из того, что люди уедут обратно, ведь некоторым некуда уезжать. Куда возвращаться маме с тремя детьми, один из которых не ходит, когда у нее больше нет ни дома, ни мужа? Конечно же, они останутся здесь. И наш проект, я думаю, будет нужен еще годы.
Наталья Павловская, Будапешт: «Ушла эмоциональная составляющая, но ресурс помощи не исчерпан»
Кинооператор, живет в Венгрии 13 лет
— Я училась во ВГИКе и познакомилась со своим будущим мужем в процессе работы, он режиссер. Практически после окончания ВГИКа я уехала в Венгрию, но часто приезжала в Россию работать, сняла несколько документальных фильмов. В здешнюю жизнь я абсолютно интегрирована: свободно говорю на венгерском, мои дети ходят в венгерскую школу, я работаю по профессии в венгерской киноиндустрии. Но у меня большая семья в России, и мы каждое лето ездили туда.
24 февраля у меня не было сильной реакции. Представить себе, что все происходящее значит, я не могла до тех пор, пока не увидела по телевизору погибших, их обугленные тела. После этого я будто проснулась.
Беженцы начали приезжать в Венгрию почти сразу. Огромное количество людей каждый день прибывало на центральный вокзал Будапешта. Там стихийно организовались центры помощи от разных НКО. А я просто приходила с самодельной табличкой «Перевод» — и дольше двух минут не стояла: подходили люди, которым нужно было купить билет, оформить сим-карту, да даже просто подсказать, где туалет и где взять воды.
Поток беженцев был так велик, что бесплатный билет дальше можно было получить на другой день, на послезавтра. И людям нужно было где-то ночевать. Поэтому на второй день работы я привела к себе домой семью беженцев. Всего у нас жили три семьи, одна из них дольше, чем две другие. Это был очень личный опыт, очень важный. У всех, кого я знаю, тогда появилось желание что-то сделать. И я считаю привилегией, что у нас, русскоязычных жителей Будапешта, эта возможность была. Вместе с ужасом я испытывала благодарность, что могу хоть что-то делать.
Беженцы тех дней — очень напуганные и очень уставшие люди. Сначала у нас остановилась пожилая семья из Харькова. Им было лет по 70, они стояли на вокзале с огромным чемоданом и двумя огромными корзинами: в одной был кот Семен, в другой — собачка Соня. Вторая семья была из Одессы: женщина вывозила свою племянницу, дочку брата, — она ее вывезла и вернулась в Украину, к своей семье. Третья семья была из-под Винницы: бабушка, дочка и внук. Мы с ними смотрели на карту Европы и думали, куда им поехать, потому что у них никаких родственников нигде и денег не было. Мы искали, где поменьше людей и получше система социальной защиты; выбрали Швецию.
В Венгрии довольно слабая поддержка беженцев со стороны государства. Социальная система неповоротлива. Очень сложно устроиться на работу, сложно лечиться. Но я сейчас вижу огромную поддержку и желание помочь со стороны гражданского общества.
Одной из маленьких волонтерских инициатив была инициатива директора будапештской гимназии Пьяришта — это католическая гимназия для мальчиков — выделить один класс, чтобы туда могли прийти учиться дети беженцев. Директор думал, что в гимназию придут венгероязычные украинские дети из Закарпатья, но пришли дети, которые не говорят по-венгерски. Тогда директор срочно нашел деньги на зарплату для одного украиноязычного педагога. И вот в классе 30 детей и одна девочка-учитель, сама только что из Украины. Подруга пригласила меня в качестве переводчика поговорить с директором гимназии. И я поняла, что могу сюда привести волонтеров, могу поискать через соцсети украинских педагогов и просто могу попробовать собрать на этот проект денег. Так стартовал наш проект «Соседи против войны».
При помощи краудфандинга мы собрали деньги на зарплаты для педагогов дневной группы: с девяти утра до часу дня с детьми общались, играли, занимались спортом. К нам, например, пришла женщина из Ирпеня — профессиональная теннисистка, тренер — и начала вести с детьми занятия. Потом появилась группа для подростков. Мы организовали класс с компьютерами, наушниками — специально для них. Потом подумали, что надо вообще-то детей учить венгерскому языку, и нашли педагога. Потом у нас появилась группа для мам: волонтеры, например, проводили для них экскурсии по Будапешту. С июля у нас работает городской языковой лагерь. В общем, группа за группой это все стало прирастать.
Сейчас беда перестала быть апокалипсисом и катастрофой. Люди устали ужасаться. Это нормально. Но ушла эмоциональная составляющая, и собрать деньги, например, стало гораздо сложнее. Но мне кажется, ресурс помощи абсолютно не исчерпан. Просто надо людям предлагать оказывать ту помощь, которая для них удобна. Я стала помогать в первую очередь тем, кто решил остаться в Венгрии и будет ходить в венгерские школы. По приблизительным подсчетам, в одном только Будапеште сейчас более десяти тысяч украинских детей.
Гимназия Пьяришта большая, престижная, там учится 400 мальчиков, все они говорят по-английски. Это наш замечательный ресурс: ученики гимназии с сентября будут помогать украинским детям делать домашние задания. Мы уже попробовали в тестовом режиме. Для детей это хорошая история: когда ты знаешь, что тебе с языком или математикой поможет старший.
Еще планируем найти семьи, которые бы могли принять украинских детей — не жить, нет, а, например, вывезти ребят на природу, на тот же Балатон, или сводить в театр — в общем, занять чем-то. К примеру, у тебя есть ребенок, и к тебе домой приходит ребенок, ты организуешь для них пинг-понг — это и общение, и языковая практика, и очень ценное чувство у взрослых, что ты что-то реальное сделал не только для этого украинского ребенка, но и для своей венгерской семьи.
Еще у нас есть планы помогать венгерским школам, в которые в сентябре придет множество украинских детей. Это будет серьезным вызовом и стрессом для венгерской системы образования. Я сама прошла долгий и сложный период интеграции. Теперь могу использовать почти все свои ресурсы и способности, чтобы помогать встраиваться другим.
Анна Раяк, Дюссельдорф: «Миру — Мирослава»
Преподаватель программы «Родной язык для иностранцев» (HSU Russisch), живет в Германии 27 лет
— Я приехала в Германию следом за своей семьей, за родителями и старшей сестрой. Но мы каждый год ездили в Россию, мои дети каждое лето проводили на подмосковной даче, они свободно говорят по-русски. Я преподаю русский язык детям из всех регионов бывшего Советского Союза, которые приехали в Германию. У меня было и есть множество учеников из Украины.
Про 24 февраля я не помню ничего конкретного. Все были в шоке. Я гостила тогда у старшего сына в городе Констанце на Боденском озере, где в те дни проходил карнавал: там кругом вывесили украинские флаги, на которых было написано: «Help!» Очень страшное ощущение, как будто в кино.
Я вернулась в Дюссельдорф, где немедленно появились пункты гуманитарной помощи, мы стали собирать одежду, подушки, одеяла — надо же что-то делать. А у нас достаточно большая квартира, в ней пустует комната. И я сказала мужу: «Наверное, сейчас будут приезжать люди из Украины и кого-то можно будет поселить?» Он согласился. А через несколько дней говорит: «Я в фейсбуке прочитал: женщина в положении из Украины едет, у нее срок родов скоро, ей где-то родить нужно. Давай ее позовем к нам?» А я в рабочую паузу тоже заходила в фейсбук и тоже там читала пост про беременную женщину, еще ужаснулась: господи, на сносях, в никуда. Оказалось, мы с мужем про одну и ту же женщину говорим. Я ей написала, она ответила — очень, очень хорошо, по-человечески, без паники.
И вот она, Лена, театральный режиссер из Харькова, ехала, а мы ее ждали. В какой-то момент я забеспокоилась — ведь незнакомый же человек. Написала ей какие-то свои соображения по поводу совместной жизни, потом сразу извинилась, мол, простите, что я вам даю ценные указания, когда мы даже не знакомы. А Лена мне ответила: «У меня сейчас нет возможности поговорить со своей мамой, поэтому я хоть вас послушаю». И меня это так подкупило…
Лена и ее старшая дочка, ей было на тот момент 16 лет, приехали к нам 14 марта. С двумя рюкзаками и маленьким чемоданом. Срок родов — 1 апреля. Частный врач не приняла Лену без документов, но я позвонила в евангелическую больницу, где есть родильное отделение, объяснила ситуацию. Нам сказали приезжать, вызвали специально для Лены русскоговорящего врача — и назначили плановое кесарево сечение, буквально через три дня. А мне сказали, что после кесарева нужно, чтобы кто-нибудь принял в руки ребенка, — и поскольку у нее никого нет, то это будете вы.
Для ребенка Лены моментально собрали приданое — кроватку, коляску; учителя одной из школ, где я работаю, собрали деньги — просто по своей инициативе.
И вот день операции. Я присутствовала на ней все время и была совершенно потрясена, когда появился ребенок. Акушерка унесла младенца, через пять минут принесла, дала маме подержать, понюхать — и уже потом мне дали ребенка в руки.
Мирослава родилась 24 марта. Когда я благодарила акушерок, они мне сказали, что это они очень благодарны, рады и вся бригада счастлива от того, что смогла помочь.
Лена с девочками прожили у нас три с половиной месяца. Потом для них нашлась квартира, и они съехали, но мы общаемся, они приходят в гости. Когда мне говорят, хорошо, мол, что вы им помогли, я отвечаю: «Мы не помогли, мы приобрели дорогих нам людей».
Сейчас у нас живет еще одна семья из Украины: мама — тоже Лена — и две дочки пяти и девяти лет. Мы ищем квартиру и для них, но сейчас найти жилье гораздо сложнее. Зато наладилась система: те документы, что мы с первой Леной оформляли два месяца, второй Лене оформили за один день.
Одна моя приятельница живет в Австрии — и прекрасно вяжет. Она прислала для Мирославы три шикарных вязаных платья. Когда Мирке будет полгода, мы устроим ей фотосессию в этих платьях — пока они велики.
А когда Мирка родилась, я опубликовала в фейсбуке ее фотографию и написала, что шиш вам, оправдатели *****: миру — Мирослава, она родилась, и она растет.