«Тише, Ричи, иди сюда!» — Артем открывает мне входную дверь и, сидя в инвалидной коляске, пытается поймать джек-рассел-терьера, который прыгает вокруг. С полки за происходящим лениво наблюдает пятнистая черно-белая кошка Жрися — задумывалось, что она будет Жрицей, но потом получилось как получилось.
Артем Можаровский и его девушка Алена (имя изменено по просьбе героини. — Прим. ТД) живут в Балашихе в доставшейся от родителей «трешке», которая давно просит ремонта. Кое-где оторваны обои, на стенах темные пятна. Я сажусь в стоящее посреди комнаты компьютерное кресло с отвалившимися колесиками, Артем полулежа устраивается на кровати. На стене висят две картины в духе импрессионистов — их нарисовала Алена, еще до того, как провалилась в наркозависимость. Ниже приклеен вырванный из тетради листок в клеточку с крупными розовыми буквами: «Я люблю тебя». Это тоже Алена — писала из наркологической больницы.
Водораздел
В полете, в скоростной езде
Летел мой муж — он байкер! —
По разделительной плосе.
Зачем стоять? Так жарко!
Это строчки из стихотворения, которое написала в июле 2014 года хрупкая миниатюрная брюнетка — жена Артема, на тот момент еще не ставшая бывшей. За этим наивным слогом, риторическим «зачем стоять?», желанием во что бы то ни стало уложить в размер «разделительную полосу», пусть даже ее придется ради этого записать высоким штилем, слышится бессильная злость.
12 июля 2014 года жизнь Артема разделилась на до и после. На «разделительной плосе» он врезался в поворачивающий автомобиль. В результате — множественные переломы тазовых костей и правой ноги. «Мне сделали, по-моему, 17 операций за первые полгода, я раз десять был в реанимации, готовился умереть — постоянные “качели”. Врачи говорили, что я не буду даже сидеть: у меня был сломан таз полностью», — вспоминает Артем.
Два года после аварии в памяти Артема остались временем, когда он только лежал — и больше ничего. Сначала в больнице, потом дома, снова в больнице, у друзей — и снова в больнице. Жена ушла в первый год лежания — подробности разрыва Артем вспоминать отказывается. Его сыну тогда было четыре года — их общение не то чтобы прервалось окончательно, но стало редким. Сначала из-за больниц, потом из-за наркотиков.
Обездвиженному Артему нужно было, чтобы кто-то постоянно находился рядом. Но на тот момент его мать уже умерла от рака, отец много работал, сестра училась в школе. Да и родительскую квартиру он мог назвать домом с большой натяжкой: не жил там с 15 лет, сначала перебрался к девушке, потом ездил автостопом по России, потом жил у жены. После очередной выписки из больницы его пригласили к себе друзья.
«Меня забрала девушка, с которой мы до этого не виделись восемь лет. Когда нам было 17-18, мы вместе тусили по квартирникам, пили портвейн на Арбате, потом не общались вообще. Она меня увидела в соцсетях, несколько раз приехала ко мне в больницу вместе с мужем, а потом они пригласили меня к себе. Мне было довольно сложно как-то адаптироваться: в принципе неуютно, когда я причиняю дискомфорт людям, а тут я, извиняюсь, не могу сам сходить в туалет. Я был у Маши с Андреем как ребенок фактически. Они возили меня по больницам, пытались восстановить ногу — ее тогда еще не отрезали», — рассказывает Артем.
За то, чтобы Артем мог ходить на обеих ногах, друзья и врачи боролись почти полтора года: ставили аппарат Илизарова, но сложный внутрисуставной перелом не срастался, появились трофические язвы, нога не сгибалась в колене и постоянно болела. Когда врачи сообщили, что без ампутации не обойтись, Артем не сопротивлялся: «Я уже настолько устал, что сказал: “Просто отрежьте, хочется жить нормально”». В декабре 2015 года ногу ампутировали.
В пузыре
Дальнейшая история Артема для внешнего мира некоторое время презентовалась как борьба мужественного человека в одиночку против тяжелых обстоятельств.
Пожив еще какое-то время у друзей, он вернулся к себе домой, к отцу и сестре. Заново учился ходить. На сайте международной компании, занимающейся изготовлением протезов, вышла заметка об Артеме с заголовком «Если я смог, то смогут и другие».
В 2018 году отец умер из-за осложнений язвенной болезни, Артем остался с сестрой-одиннадцатиклассницей, искал подработки, пытался свести концы с концами.
«Это было довольно странное состояние. Я тогда очень много занимался, прямо насиловал себя. Научился ходить на протезе, а вот жить в этом новом мире не научился. Я разбился до кризиса 2014 года, в мире, где доллар по 30 рублей. У меня было много друзей, но жизнь шла вперед, а для меня остановилась. И все не то чтобы отвернулись — просто пошли дальше. Мир вообще стал для меня чужим, незнакомым. Это был расцвет моих соцсетей, все мне писали, какой я молодец, что все преодолел, а у меня внутри была какая-то пустота, я просто не знал, что дальше. Как в пузыре каком-то», — описывает он.
В начале 2019 года о злоключениях Артема сняли сюжет телевизионщики, после выхода репортажа ему предложил работу бизнесмен Андрей Ковалев. Можаровский стал его личным помощником, но продержался всего несколько месяцев: оказалось слишком много беготни для человека, который недавно научился ходить. К тому времени сестра уже успела поступить в университет, встретить молодого человека и переехать к нему. Артем остался один в родительской квартире.
Точка невозврата
После увольнения с работы, весной 2019 года, он впервые купил наркотики.
«В отличие от большинства людей у меня не было такого, что я хотел только попробовать, а потом понравилось. Я просто понял: “Блин, я же откровенно не хочу жить, я задолбался”. У меня все болит — артроз тазобедренных суставов. Ну и плюс эта жизнь в одиночестве — я просто не видел в ней смысла. Наверное, отношение к смерти у меня поменялось еще в больнице, когда меня переводили из обычной палаты в реанимацию и обратно. Начал употреблять сразу внутривенно, у меня было ощущение, что точка невозврата пройдена, я не собирался возвращаться к обычной жизни. Дал себе установку, что поторчу несколько лет и умру. Буквально с первого употребления знал, что я наркоман», — говорит Артем.
Он по-прежнему активно вел соцсети, но о зависимости не говорил. Подписчики помогали материально, Артем спускал деньги на наркотики. «Я занимал, обманывал людей, как любой наркоман, находил деньги везде, где можно. Брал кредиты. Я знал, что сжег за собой мосты и ничего не буду отдавать. Люди пытались мне помочь, а я торчал», — признается он.
Можаровский тогда работал в такси. В марте 2020 года написал в соцсетях, что попал в аварию: «Устал, понял, что хочу спать, выключил таксометр. Скорее всего, уснул за рулем, потому что час перед аварией не помню, хоть убей».
Но мне Артем рассказывает эту историю по-другому: он не спал и сознательно врезался в бетонные блоки. Писать в соцсетях об этом не стал: было стыдно, что «даже отъехать не смог как человек».
«Было четыре утра. Я устал от всего, подумал: уже не могу больше, не хочу. Просто разогнался и въехал в бетонный блок на Ленинградке, там был ремонт дороги. Это не было спонтанным решением — скорее стихийная реализация постоянного желания. Я давно жил с мыслями о смерти. Был не пристегнут, меня выбросило через лобовое, очень хорошо помню момент удара, даже не потерял сознание, сломал только два нижних ребра. Приехала скорая, я отказался ехать в больницу», — вспоминает Артем.
Вместо больницы он поехал в наркопритон. Там встретил Алену — они виделись и раньше, но мельком. Артем смотрел на девушку, и ему было ее жалко. Думал: она же не из маргинальных кругов, психолог по образованию, с ней не должно было это произойти. «Я почему-то решил, что помогу ей бросить, что у меня же такой опыт преодоления, я столько всего пережил. Естественно, ничего не получилось, мы просто вместе торчали».
Алена
Во время нашего разговора с Артемом Алена работает в соседней комнате. В какой-то момент я прошу ее присоединиться, она соглашается — при условии, что ее настоящее имя не будет названо. Артем по-прежнему лежит на кровати, вытянув единственную здоровую ногу. Алена легким безотчетным движением садится в его инвалидную коляску, стоящую рядом. Поджимает под себя одну ногу — я мысленно удивляюсь внезапно возникшей симметрии.
Она подсела на наркотики после того, как вырвалась из несчастливых отношений. Это был ранний брак: Алене исполнилось 19 лет, муж был на 12 лет старше. Он оказался патологически ревнив, ограничивал ее в общении со знакомыми. Девушка говорит, что физического насилия не было — «только абьюз, газлайтинг, неглект». Что в ее жизни случился «эмоционально трудный период, когда были аутоагрессивные проявления». Как будто прячется за терминами, чтобы не вспоминать, что муж никак не отреагировал, когда ей была нужна лор-операция, — оплатить помог отец. Не рассказывать, что, хотя якобы «насилия не было», однажды муж ее душил.
Алена безо всякой иронии говорит, что ее супруг «очень нравственный человек». Он долгое время просил ее удалить бывших из друзей во «ВКонтакте», Алена отмахивалась, в конце концов он просто начал ее душить. На тот момент девушка уже была беременна.
«Я очень сильно испугалась. Подумала тогда, что, наверное, он прав — так долго просил удалить бывших из друзей, видимо, сильно расстроен. Сейчас я понимаю, что надо было бежать еще раньше, потому что он сильно ограничивал меня в общении с людьми», — рассказывает она.
Супруги жили в Украине, после событий 2014 года муж решил переехать в Россию. Алена не хотела, но отговорить не смогла. На тот момент у пары уже был восьмимесячный ребенок. Мысль о том, что отношения надо заканчивать, пришла не сразу. Но даже когда стало понятно, что брак не сохранить, Алена долго не могла решиться. Она была в чужом городе, финансово зависела от мужа. Потом появилась возможность пожить у подруги — вышедшей в ремиссию наркопотребительницы.
«Хотя я сама приняла решение уйти от мужа, для меня это все равно было потрясением. Начались какие-то панические состояния, мне назначили нейролептики и транквилизаторы, антидепрессанты. Рухнули в один момент все границы. Я поняла, что могу себя не ограничивать в общении с мужчинами, что и началось. А еще употребление — прогностические функции у меня тогда были отключены, я не думала, что будет дальше. Подруга долго не хотела давать мне наркотики, но я ее уговорила», — рассказывает Алена.
Сын поначалу жил с ней — «пока все было не так плохо». Периодически его забирал к себе в гости муж — во время очередного такого визита Алена сказала, чтобы не привозил обратно.
«Я уже себя не контролировала, кричала, что я не хотела ребенка, так что ты забирай и делай что хочешь. Какое-то время мы не общались с сыном вообще, хотя до этого я была очень включенной мамой», — говорит она. Ее сын по-прежнему живет с отцом. Кстати, пес Ричи, изо всех сил пытающийся облизать мне руки, изначально был собакой Алениного сына. Потом Ричи не понравился новой спутнице ее мужа, животное хотели усыпить. Артем и Алена забрали его к себе.
«Положительный торч»
Первые полгода жизни и употребления вместе с Аленой Артем вспоминает как «какой-то треш, полное безумие». Они подсели на соль. Им казалось, что в квартире живут невидимые люди, что на них кто-то охотится. «Обычно люди под этими солями ссорятся, а нас даже глючило синхронно. Всегда было так, что есть мы вдвоем — и весь мир против нас», — говорит Можаровский.
Потом они, тоже синхронно, попали в больницу: Алену госпитализировали принудительно, после обращения мужа (формально супруги до сих пор не разведены). Они хоть и не жили вместе, но общались. Артем не может вспомнить, как он сам оказался в наркологической клинике: «Мне просто некуда было идти или я даже не помнил, где я живу. Сложно объективно оценивать события, потому что находишься в состоянии психоза».
После выписки Артем и Алена решили, что «как минимум с этих наркотиков нужно слезать».
«Мы начали употреблять метадон, героин, причем почти до передоза, сидели, пускали слюни, главное — чтобы не сорваться на синтетику, не уйти в это безумие, постоянный страх, чувство преследования. Я бы никогда не подумал, что героиновый торч может восприниматься как нечто положительное, но жизнь потихоньку начала налаживаться. Мы нашли какую-то подработку, более-менее восстановили социальные связи. Но бросить не получалось, и, что самое стремное, мы периодически срывались на соль — раз или два в месяц».
В то время Артем нашел подработку — делал уроки со второклассником. Его матери он признался, что раньше у него были проблемы с наркотиками. Впрочем, слукавил: Артем по-прежнему употреблял, просто более умеренно.
Трезвость
Пока мы говорим, рядом, на заваленной вещами кушетке, спит рыжая кошка Алиса — она появилась здесь совсем маленькой, в то самое время, когда Артем и Алена перестали употреблять наркотики. Своего рода символ. Артем всегда думал, что, если у него родится дочь, будет Алисой, в итоге назвал так кошку.
Артем с Аленой, как многие наркопотребители, постоянно говорили, что хотят бросить. Как-то твердо решили, что достигли дна, остается только оттолкнуться и вынырнуть. К тому моменту оба уже не раз лежали в наркологических клиниках.
«Я попросился после больницы в реабилитационное отделение, там познакомился с парнем и девушкой, они были очень классные, мы решили дружить, вместе выздоравливать, как-то трезво жить. Они вышли оттуда чуть раньше и буквально в тот же день, когда я выписался, позвонили и сказали: “Приезжай, у нас есть”. Я хорошо помню это состояние, Алена говорит: “Пожалуйста, не надо”, и я понимаю, что херню делаю, но остановиться не могу. Эта тяга, когда ты в своей одержимости идешь до конца, знакома любому наркоману. Алену я не взял с собой, сказал: “Давай хотя бы ты не сорвешься”. А потом мне так противно от себя стало. И случился переломный момент: я сидел в притоне, наркотики еще были, но я понял, что я не хочу. И ушел. И вот с тех пор прошел год», — рассказывает Артем.
С Аленой они тогда сильно поссорились и расстались на несколько дней. У них немного расходятся версии. Артем говорит, что и Алена употребила в тот день: «Проблема в том, что у наркоманов, алкоголиков есть только одна реакция на любой стресс, единственный знакомый паттерн поведения». Сама Алена помнит, что не сорвалась: «Это был просто каннабис».
«После нашего расставания я был на грани суицида. Тогда единственной ценной вещью, которая у меня осталась, был Xbox , я уже почти собрался нести его в ломбард, чтобы купить потом метадона, но позвонил Алене. Мы нормально поговорили. Для нас обоих это стрессовая ситуация, ведь нам было хорошо вместе. Мы оба, наверное, впервые находились в таких экологичных отношениях, когда очень комфортно. Это не любовь до гроба и с бурями эмоций и истериками, она, наоборот, про тишину, спокойствие и умение словами, через рот, разговаривать», — говорит Артем.
Не проваливаться в вину
Я смотрю, как ложатся тени на его руки, когда он жестикулирует, — иногда свет неожиданно ломается, спотыкаясь о шрамы. Артем проводит по внутренней стороне предплечья, смеется: «Вот это не связано с употреблением, кто-то мне сказал, что, если руки порезать, в армию не заберут». Дотрагивается пальцем до почти черной вены на тыльной стороне ладони, проводит по запястьям и предплечью, показывая шрамы: «А это уже от иголок». На сгибах локтя, наоборот, чистая кожа.
На правой руке набит молот Тора. Я не вижу, но знаю, что есть еще татуировка на груди — Артем выкладывал фотографии в соцсетях. Реалистично нарисованное сердце, а на нем годовые кольца, как на дереве. «У первой моей соупотребительницы (ее, по-моему, в живых уже нет) была такая татуировка — я сделал себе такую же», — объясняет он.
Артем только недавно начал осознавать, насколько неприемлемо вел себя, когда употреблял наркотики. «Я очень многих людей обманул, мне очень стыдно за это, но я стараюсь не проваливаться в чувство вины, потому что это такая деструктивная штука, которая в принципе ничего хорошего дать не может. Я не отдам долги, если буду сидеть и думать, какой я плохой», — рассуждает он.
Артем говорит, что во время употребления перестал быть собой: у него всегда было развито чувство справедливости, он ненавидел врать — но врал постоянно.
«Когда просил деньги и спускал на что-то другое, мне было очень противно от самого себя. Сначала ничего не говорил про наркотики, а потом мне стало настолько мерзко, что я просто сделал своеобразный каминг-аут, написал, что употребляю. Естественно, мне перестали давать деньги, но все равно как-то крутился. Сейчас я стал больше понимать, как использовал людей, которые мне помогали. Была благотворительная организация, которая пыталась мне помочь. Я сначала говорил, что я не торчу, потом — что бросаю, и так пока они мне не отказали. Я тогда даже обиделся. Сейчас понимаю, что наркоману невозможно помочь, пока он сам не захочет себе помочь», — говорит Артем.
Сейчас он ведет группу поддержки сообщества «Анонимные наркоманы». Ему нравится движение, хотя не со всем он согласен: «Мне не нравится мысль, что мы решили перепоручить свою жизнь заботе Бога. Вроде как ты при этом освобождаешься, но я никогда этого не мог понять, не мог представить, что моя жизнь зависит от кого-то, кроме меня».
Живительный страх
Артему и Алене знакомые не раз советовали расстаться, чтобы один не тянул другого на дно. Когда после выхода из реабилитационного центра Артем сорвался, Алене страшно было думать, что, если у него не получится бросить, им придется разойтись.
«Страшно было признать, что они правы. Наверное, на этом страхе мы сейчас и держимся. Если один сорвется, сорвется второй — и все закончится плохо. Вернуться из ремиссии в употребление, потом снова выйти намного сложнее, чем бросить в первый раз», — говорит Алена.
Я спрашиваю, уверены ли они, что один не сможет устоять без другого. Артем отвечает, практически не задумываясь: «Мне кажется, Алена 100 процентов сорвется, если я сорвусь. Вероятно, я тоже, но, может быть, мне хватит какого-то ресурса».
У Алены чаще бывает желание употребить, состояние, когда она понимает, что не смогла бы отказаться, если бы ей сейчас предложили наркотики. Артему уже не снятся сны, что он колется, Алене — да.
«Мозг помнит это безумие, дофаминовую атаку, но это в такой же степени приятно, в какой и мучительно. Я не знаю, что должно случиться, чтобы я вернулся к наркотикам. Я кайфую от трезвой жизни, могу назвать себя счастливым человеком. Восстанавливаю старые связи, начал с сыном общаться, по сути, мы сейчас заново знакомимся, две недели назад он ко мне первый раз приезжал на выходные с ночевкой. Когда бросаешь, действительно учишься жить по-новому, почти невозможно перестать употреблять и не измениться», — говорит он.
В свое время Артема подкосило ощущение, что его «вырезало из социума», казалось, что он не нужен вообще никому. Сейчас он привык к новой жизни, научился не замечать собственную инвалидность. Главный фактор стабильности для Артема — ощущение, что он нужен.