Министр здравоохранения РФ Вероника Скворцова назвала благотворительные фонды, которые собирают деньги на операции за границей, «вызывающими сомнения». По ее мнению, почти всю высокотехнологичную медицинскую помощь (ВМП) можно получить в России.
Единственные показания по здоровью, по которым из России сейчас отправляют на операции за рубеж, — это необходимость пересадки сердца и комплекса сердце — легкое у детей. Все другие высокотехнологичные операции могут сделать в России, причем, как отметила министр, очередь составляет менее двух недель для ребенка и менее трех недель для взрослого. За исключением ведущих федеральных центров, где из-за большого числа желающих лечиться именно там возникают искусственные очереди.
«Мы создали при Минздраве специальный координационный совет, куда вошла 21 благотворительная организация — самые крупные в нашей стране, у нас есть кодекс взаимодействия. Если они собирают деньги по-честному на какого-то больного, пусть согласуют с Минздравом — может государство бесплатную помощь оказать квалифицированную этому человеку или нет. Вот когда этого не происходит, всегда вызывают сомнения в помыслах, — цитирует министра «РИА Новости». — Потому что если вы посмотрите перечень, на какие заболевания собираются деньги, на косолапость у ребенка, которую мы 50 лет эффективно лечим, какие-то другие…».
«Такие дела» узнали у представителей благотворительных фондов, как на самом деле обстоят дела с высокотехнологичными операциями в России и нужны ли поездки за рубеж.
Майя Сонина, директор фонда «Кислород»
Насколько я поняла, идет инициатива проверки социально ориентированных НКО: дескать, они не тем делом занимаются, у нас все есть. Если речь идет о высокотехнологичной медпомощи, это совсем не так. Если мы сделали несколько операций по пересадке легких, не всегда удачных, то на бумаге это значится как «У нас это делают, у нас это проводят!» Но в России пациенты могут ждать органы годами, в итоге многие не дожидаются и умирают. Во Франции нашему пациенту пришлось ждать пересадки две недели, даже несмотря на то что иностранцам предлагают донорские органы в последнюю очередь.
Казахстан, например, отправляет своих пациентов за счет государства в Индию, где оказывают высокотехнологичную медпомощь на хорошем уровне. Власти Казахстана признают, что да, мы не умеем этого делать. У нас же мы умеем и якобы у нас все есть, но пациенты ждут годами. Не дожидаются, погибают, погибают после трансплантации, потому что оригинальные препараты заменяют дженериками, и ухудшаются прогнозы, ухудшается течение заболевания, и много разных причин, по которым мы, к сожалению, не можем согласиться с Вероникой Игоревной, и очень жаль, что такое мнение было озвучено. Это теперь, естественно, информационный повод, к которому присоединятся голоса, и опять пойдет волна очернения благотворительных фондов. Это не очень приятно.
Если же придется согласовывать [операции с Минздравом], это будет означать время, и неизвестно еще, сколько это согласование будет длиться, больной ждать не может. Это очередные бумаги, очередная бюрократия, и неизвестно, по какой причине Минздрав может отказаться. Мы не можем рассчитывать, что Минздрав согласится, эксперты там свои.
Я знаю, что в министерстве есть советы, куда входят наши коллеги, которые пытаются что-то продвигать и доказывать, и иногда, слава богу, это удается. Фонд «Подари жизнь» пробил много возможностей по обезболиванию. Но про координационный совет при Минздраве я не слышала.
Елена Грачева, директор фонда AdVita
Есть определенные виды медицинских манипуляций, которые выполняются в слишком малом количестве клиник, и очередь на них неизбежна. Например, трансплантация костного мозга делается в считаном количестве больниц в стране. По подсчетам экспертов, таких центров около пяти-восьми, а нужно в десять раз больше.
По листу ожидания мы видим, что от момента, как донор найден, до момента трансплантации может пройти от месяца до шести. Это связано с двумя причинами: во-первых, может не быть мест, пропускная способность клиник несопоставима с потребностью, а во-вторых, может не быть квот! В федеральных онкологических клиниках квоты закончились в октябре, практически у всех. И в ноябре и декабре трансплантации проводятся либо по квотам, которые были получены ранее, либо платно — для граждан России, которые платят налоги и имеют полисы.
Я не знаю, что [Вероника Скворцова] сказала на самом деле. Я бы эту информацию разделила на две части. Первая часть: «Мы можем почти все». Отчасти это правда, потому что в России существуют клиники и врачи, которые могут сделать практически все. Другое дело, что совершеннейшей неправдой являются заявления о том, что всю высокотехнологичную помощь можно получить в течение двух-трех недель. Клиники, которые делают все, и врачи, которые делают все, их единицы, и попасть к ним на лечение очень сложно. Да, мы многое можем, но доступ к этому лечению не так прост.
Вторая часть заявления, что есть фонды, которые собирают на ерунду. Она же не сказала, что все фонды собирают на ерунду. Ну да, есть фонды, которые собирают на ерунду, не могу спорить, они существуют в природе. Меня больше удивило, что существует какой-то совет при Минздраве. Да, в свое время при Минздраве было создано несколько инициативных советов с общественными организациями по ряду проблем, но это не какой-то постоянно действующий орган, посвященный взаимодействию НКО и Минздрава. Это рабочие комиссии, которые решали конкретные вопросы.
[Согласовывать операции за границей с Минздравом] технически невозможно, мы же не относимся к их ведомству, они нам не начальники. Никто не может запретить организации, которая не нарушает закон об НКО, осуществлять свою деятельность. Естественно, что мы проводим экспертизу и смотрим, можно ли получить помощь бесплатно и в нормальные сроки, и, если это возможно, конечно, мы тогда сбор не открываем. Но это наш фонд такой, мы профессионалы. Но есть фонды, собирающие деньги на лечение, которое можно получить и без очереди.
Екатерина Чистякова, директор фонда «Подари жизнь»
Заявление министра здравоохранения еще раз говорит о том, что наше государство не признает того факта, что в России есть проблемы с оказанием ВМП.
Так, в России нет педиатрического протонного облучения, и, конечно, единственный шанс для детей, которым оно необходимо, — поехать на лечение за границу. Или, например, трансплантация костного мозга: в России в ней нуждаются 800 детей в год, но обеспечить необходимым лечением удается только половину. Потому что не хватает мест в клиниках, где проводятся трансплантации, образуются огромные очереди. При некоторых опухолях необходимы сложные хирургические операции, которые не могут быть выполнены в России — например, из-за слишком высокого риска повреждения жизненно важных структур или опасности серьезной инвалидизации.
Наш фонд отправляет на лечение за рубеж исключительно в тех случаях, когда ребенку невозможно помочь в России. И это решаем не мы, сотрудники фонда, а эксперты фонда — врачи. Именно врачи дают подтверждение того, что сбор благотворительных средств на зарубежное лечение действительно необходим, потому что в России помочь нельзя.
Насколько я знаю, к сожалению, не все фонды работают с экспертами-врачами. Бывают случаи, когда фонды или частные лица собирают средства на зарубежное лечение без серьезных показаний к нему, например, на основании большего доверия пациентов или их близких к иностранным клиникам. Мы также знаем ситуации, когда собираются деньги на зарубежное лечение в паллиативных случаях, когда все возможные шансы на излечение уже исчерпаны, но и зарубежная клиника не может предложить никаких принципиально новых возможностей. Многие клиники в различных странах все равно готовы взять таких пациентов на лечение, так как терапия в любом случае будет оплачена, вне зависимости от того, будет ли она успешной. И некоторые больные и их близкие готовы ухватиться за возможность зарубежного лечения как за последний шанс. К сожалению, в таких тяжелых ситуациях этот шанс, как показывает опыт, не оправдывается.
Митя Алешковский, председатель совета фонда «Нужна помощь»
Мне очень трудно поверить в то, что в этой цитате нет какой-то ошибки или недопонимания. Потому что это заявление противоречит не только здравому смыслу, но и государственным законам и действиям самого Минздрава. Есть совет, в который входят благотворительные НКО. Есть Министерство юстиции, которое проверяет благотворительные НКО. Существует вся государственная бюрократическая машина, которая уполномочивает существовать все некоммерческие организации и проверяет их. По какой причине именно те, кто хочет оказать помощь, и в том числе оказать помощь самому Министерству здравоохранения — принеси им деньги или еще что-то, — почему именно эти люди вызывают сомнение и подозрение у министра, я не могу понять.
На сегодняшний день в благотворительных организациях собраны самые профессиональные специалисты по заболеваниям, медицинские советы фондов зачастую самые эффективно работающие и экспертно работающие советы, они знают и всех профильных специалистов, и все профильные клиники, как получать квоты, и регулярно это делают. Никто из фондов не будет оплачивать операцию за рубежом, которую можно сделать бесплатно, это знают все. Мне кажется, это вырвано из контекста, потому что это просто возмутительно обидно.
И уж точно согласовывать свои действия с Минздравом — это странно и еще больше погружает в бюрократию, хотя оказание срочной медицинской помощи еще больше тормозит спасение жизни. Не может быть никакого разговора о развитии третьего сектора, о котором говорит президент и его администрация, если министерство говорит о том, что вы не можете иметь свободу действий, а должны каждое свое действие согласовывать с нами: наоборот, должны больше поддерживать, помогать развивать и сектор, и его деятельность, больше доверять, больше делегировать, а не затормаживать и бюрократизировать его работу.
При этом стоит отметить, что действительно существуют непрофессиональные фонды, которые могут собирать деньги на какую-то помощь, которая может быть оказана в России. Но существование этих фондов решается не согласованием с Минздравом, а разъяснением обществу принципов работы некоммерческой организации, большей открытостью и прозрачностью отчетов НКО. Общество способно самостоятельно регулировать большинство отношений внутри себя, и в том числе с некоммерческими организациями.