19 мая в Грозном группа из четырех мужчин, вооруженных топориками, ножами и обрезом двустволки, проникла во двор православной церкви Михаила Архангела. Они застрелили двух охранявших храм полицейских из Саратова и с криками «Аллах акбар!» ворвались внутрь храма, где смертельно ранили одного из прихожан, после чего были окружены и убиты прибывшими на место силовиками. Ответственность за случившееся взяло на себя «Исламское государство» (ИГ), потерявшее в Сирии большую часть своей территории, но продолжающее контролировать сотни «спящих ячеек» по всему миру.
18 февраля в соседнем Дагестане, в Кизляре, произошло практически аналогичное нападение: террорист-одиночка с криками «Аллах акбар!» открыл огонь из охотничьего ружья по прихожанам одной из местных православных церквей, погибли пять человек. Схожесть этих двух терактов ставит вопрос о новом паттерне джихадистских атак: стоит ли в ближайшее время ждать еще одного нападения на христианские культовые сооружения? Распространяется ли такая модель поведения централизованно через агитпроп ИГ? Учитывая, что все нападавшие — местные жители, могут ли эти атаки быть выражением подсознательных антирусских чаяний местного населения? Ответили на эти вопросы «Таким делам» эксперты по Северному Кавказу Олег Орлов и Екатерина Сокирянская.
Олег Орлов, председатель совета правозащитного центра «Мемориал», возглавляет работу организации на Северном Кавказе
Эти нападения можно связать и с другими нападениями всемирной джихадистской сети, не ограничиваясь Северным Кавказом: в Египте бесчисленное число раз нападали на коптские храмы, христиан взрывали в Пакистане, разрушались христианские святыни в Сирии. Очевидно, что это звенья одной цепи. Вряд ли это связано непосредственно с указанием из какого-то центра, скорее, есть некоторый выработанный стереотип поведения и лейбл «Исламское государство» поверх.
Не знаю, почему этот стереотип среди российских сторонников ИГ начал проявляться только сейчас. Мы видим, что те, кто задействован в различных нападениях в Чеченской Республике, люди очень молодые, не прошедшие абсолютно никакой подготовки, не участвовавшие ни в каких боевых действиях. Только один из них, похоже, был более-менее ветераном джихадистского подполья (имеется в виду Пседах Ахмед Цечоев, член так называемого малгобекского джамаата убитого четыре года назад в Ингушетии боевика Артура Гетагажева. — Прим. ТД). А молодежь черпает модели своего поведения из интернета.
Во всех нападениях джихадистов в последние годы участвовали практически сугубо местные жители, даже во вторую чеченскую войну пришлых боевиков можно было пересчитать по пальцам. Сепаратистское движение, преобразовавшееся в джихадистское, почти все состоит из местных, на 99,9%. Являются ли, исходя из этого, эти нападения на храмы выражением каких-то антирусских чаяний или настроений местного населения? Безусловно, нет, если мы говорим об основной массе населения. Эти нападения — выражение позиции маргинального меньшинства, но очень активного и действующего по указанию мировой сети.
Но вообще-то, если вспоминать, это далеко не первые случаи прицельного нападения именно на русских за последние десятилетия. Если мы возьмем близлежащую Ингушетию, где вооруженное подполье росло до 2009 года, пока [глава Ингушетии Юнус-Бек] Евкуров не принял новую антитеррористическую политику, там полевой командир Али Тазиев издал приказ, прямо объявляющий русских «военными колонистами» и называющий их «разрешенным объектом для нападения». Все это десятилетие было отмечено многочисленными нападениями на невайнахское местное население. Убивали русских, просто потому что они русские. Сейчас в республике это удалось полностью прекратить. Заметим, в Ингушетии методы борьбы с подпольем кардинально отличаются от методов в Чечне, где все это, к сожалению, возрождается.
Да, после этих нападений русские массово покидали Северный Кавказ, сейчас, думаю, это тоже вызовет отток тех, кто может уехать. Надо понимать, что, вообще-то, прихожане церкви Архангела Михаила — в основном люди старшего возраста и женского пола. Храм для них — способ объединения, точка сборки сообщества, а не только объект религиозного культа. Это место, где они встречаются и общаются. И большинству из них некуда либо не на что переезжать в другой регион. Вот что печально.
Екатерина Сокирянская, директор Центра анализа и предотвращения конфликтов, ведущий эксперт по Северному Кавказу
На мой взгляд, двух эпизодов недостаточно, чтобы говорить о новом паттерне джихадистских атак, однако грозненский и кизлярский теракты связаны на семантическом и символическом уровне. Не исключаю, что кизлярский стрелок, расстрелявший женщин возле храма, вдохновил своими действиями грозненских нападавших, и они решили повторить его действия.
В целом последователи Исламского государства достаточно часто совершают атаки на христианские религиозные объекты. Достаточно вспомнить произошедшие 12 мая этого года теракты в Индонезии, когда семья возвращенцев из ИГИЛ совершила серию подрывов христианских церквей, используя собственных детей в качестве живых бомб. В Египте в прошлом году последователи ИГИЛ убили десятки христиан, совершая нападения на церкви. Можно вспомнить и нападение в Нормандии в 2016 году, когда двое боевиков с ножами взяли заложников в церкви во время утренней службы.
ИГ считает, что находится в состоянии войны с христианским миром, и борется за продвижение и насаждение своей ультрарадикальной версии религии, нападая не только на христианские храмы, но и на культовые сооружения других конфессий. Так что этот паттерн, давно существующий за пределами России, постепенно приходит и к нам: это уже третье нападение террористов на религиозных объект на Северном Кавказе за последний год. Недавно в Дагестане была подорвана могила очень почитаемого там духовного лидера — шейха Саида-афанди Чиркейского.
Прямого указания нападать на христианские храмы в агитпропе ИГ лично я не встречала. В так называемом «Справочнике одинокого волка», 60-страничном пособии для тех, кто хочет совершать теракты при помощи подручных средств в городах Европы и России были призывы совершать нападения везде – на транспорте, в посольствах, магазинах, любых местах большого скопления людей. Соответствующие рубрики были и в выпусках журнала «Румия» (в последние месяцы своего существования — главного агитационного издания ИГ, — прим. «Таких дел»). Там довольно много говорилось о том, что игиловцы называют «тактикой справедливого террора», но речь шла о самых разных местах, о важности фактора внезапности, чтобы посеять страх и создать ощущение, что безопасности нет нигде.
Выбор православных храмов в качестве объекта на Северном Кавказе не случаен. Кавказские игиловцы воспринимают православную церковь как символ российского и русского присутствия на кавказской земле. Символ политического, культурного и религиозного колониализма. В этом качестве церкви и становятся мишенями нападений. Но, уверена, что ничего общего с подсознательными и сознательными чаяньями местного населения эти атаки не имеют. На Кавказе мы никогда не отмечали таких крайних форм религиозной нетерпимости, которые приводили бы к нападениям на храмы представителей других конфессий. Я очень много работаю на Кавказе последние 17 лет, и никогда такого не видела и не слышала. Не говоря уже о нападении на безоружных молящихся людей, тем более на христиан, которые в исламе считаются «людьми писания», единобожниками, то есть теми, кому ислам, напротив, обеспечивает защиту. Даже если христиане живут на исламской земле, они пользуются особыми правами и привилегиями. Местными жителями такие нападения воспринимаются однозначно как провокации и осуждаются. Многие даже отказываются верить, что нападение было действительно совершено чеченцами – конспирологические теории цветут пышным цветом: уж слишком дико выглядит этот теракт. Людям не хочется думать, что это добровольно сделал кто-то из их сообщества.
Никаких межконфессиональных конфликтов в Чечне нет. Русскоязычного населения в Чечне осталось очень мало, в основном это пожилые люди, у которых нет родственников, они не играют никакой политической роли в жизни республики и никому не мешают. Поэтому эти нападения – не про них. Это попытка умереть, совершив резонансный теракт, бросить свой маленький вызов России, российскому обществу и присутствию. А пострадавшие всеми жителями Чечни и Кавказа воспринимаются как невинные жертвы, даже людьми радикальных взглядов.
Деятельность террористической организации «Исламское государство» запрещена на территории России.