16 июня в ММОМА на Гоголевском бульваре открывается персональная выставка Варвары Гранковой «Ненасилие». «Такие Дела» встретились с художницей и поговорили о языке любви, терапевтическом подходе, травме, свете и о том, как уменьшить количество насилия вокруг.
— Почему вы решили отрефлексировать тему насилия?
— Взяла эту тему еще год назад, она меня волновала, но я не до конца понимала, почему. Я в принципе не понимаю насилие, а это моя попытка разобраться и освободиться, работа с личным опытом безусловно. Не понимаю зачем [нужно насилие], откуда берутся причины, во что все вытекает. Было желание понять, почему человек ведет себя подобным образом, куда может насилие привести, если ты себя не «стопоришь», и как можно освободиться от этого паттерна. Я активно работала с темой буллинга, потому что меня в школе и лагерях довольно долго травили. Прорабатывала с помощью терапии, потом сделала доклад на курсе философии и искусства. Я освободилась, когда отделила последствия травли, прожила это снова, проплакала, и все ушло.
— Насилие — неотъемлемая часть человеческой природы, ад внутри нас, разве нет?
— Я верю, что мы сами можем выбирать, что внутри нас, и можем контролировать, приложив определенные усилия. Может быть, это очень идеалистично. В любом случае мы идем в сторону ненасилия, такие люди, как Ганди, показывают, что можно по-другому.
— Вы считаете, что человечество движется к гуманизации или скатывается к архаике и варварству?
— К гуманизации. Мы рефлексируем все больше: происходят обсуждения: что можно, а что нельзя, личных границ, полученного опыта, флешмобов.
— Как будет устроена выставка?
— У нее есть две линии повествования: первая — от индивида к коллективу, через одного человека к мировому масштабу, вторая — детство, отрочество, юность, взросление, старость. На ней будет показано, как происходит передача насилия, что чаще всего насилие порождает дальнейшее насилие. Дальше мы идем к насилию в малых социальных группах: школа, институт, армия, тюрьма. Параллельно затронута темы инициации в традиционном обществе. Я задаюсь вопросом, было ли насилие обязательной частью посвящения во что-либо. Возможно то, что происходит в малых социальных группах — современная инициация. Потом мы выходим в третий зал, где речь идет о ГУЛАГе, репрессиях и колоссальных жертвах. Моя мысль, что зло порождает зло, которое может достичь огромных масштабов, если не спрашивать себя: «Что я сейчас делаю?», «Как я поступил с другим человеком?»
— Что за Instargam-аккаунт вы ведете в рамках проекта?
— Это проект о психологическом насилии и абьюзе. Люди фотографируются со словами, которые их сильнее всего ранили в жизни. Когда начинала снимать проект, думала, что болезненные слова навсегда остаются как шрамы. Но потом поняла, что не могу просто взять, сфотографировать человека со шрамом и так его оставить. Поэтому перерабатываю плохие фразы и делаю их ресурсными. И все, кто сфотографировался, говорили, что это очень терапевтично — встречаешься со своей самой болезненной вербальной проблемой, признаешь ее, говоришь, что этот блок у меня на груди, или на шее, а потом перерабатываешь его в положительные фразы. Так как это очень личные истории каждого героя, то и аккаунт закрытый. На первую неделю выставки я его открою, а потом снова сделаю закрытым, и люди смогут добавляться.
Фото: instagram @nenasilie
Фото: instagram @nenasilie
— Вы, как художник, заходите на территорию насилия, чтобы его осмыслить или уменьшить?
— И то и другое. Я ставила терапевтическую задачу, чтобы в конце у зрителей был свет. Потому что, когда выходишь на ГУЛАГ, света там нет. Долго думала о том, как после этого создать свет. Я стараюсь говорить о насилии языком любви, это моя осознанная позиция. Посмотрим, как зрители будут реагировать.
— Тема насилия всегда была вам интересна?
— До определенного возраста я очень сильно игнорировала и исключала его, будто насилия не существует, не смотрела ужастики, триллеры, делала выставки про любовь и говорила, что хочу плодить любовь и добро. Сейчас я обращена в эту тему, а мой окуляр изменился. Были очки, теперь их сняла и смотрю на то, как оно есть.
— Искусство порой легитимизирует насилие. Как вы работали с этим?
— Я работаю языком любви. Стараюсь сперва разобраться в причинах, следствиях, тонкостях и со всех сторон рассмотреть. Ставлю себе задачу, чтобы зритель вышел после выставки и подумал: «Что конкретно я могу сделать?» Глупо говорить о том, что должна сделать власть — она все равно нас не слушается. Но мы можем начать с самих себя. Если зритель это вынесет, будет победа.
— В чем сложность работы с этой темой?
— Я выгорела. Последнюю неделю не могу заниматься [этим] проектом. Моя психика сказала: «Все, финиш». Я — эмпат, все перевариваю, сразу начинаю принимать на себя. Посмотрела большое количество фильмов и прочитала книг [в процессе подготовки], например, «Маленькую жизнь» Ханьи Янагихары. Это очень жестоко. Есть произведения, которые меня выводят в свет после ада, например, «Воскресение» Толстого, — там ад-ад-ад, а в конце свет и надежда, и тебе тепло и уютно. А некоторые произведения искусства травмируют, делают больно и не выводят к свету. «Маленькая жизнь» не выводит, или спектакль «Абьюз» в Центре Мейерхольда. Мне было больно, травматично, они не дают надежды в конце. Моя позиция — свет оставить, чтобы не растоптать.
— Как представляется насилие в современном искусстве? И должно ли оно там быть в обязательном порядке, если художник говорит про сейчас?
— Не уверена, художник творит из своего. А вообще тема стала активно рефлексироваться в поле искусства: и в книгах, и в театре, и в музыке, это общий процесс. Современное искусство лишь одно из зеркал, в котором оно отражается. Насилие стоит в центре, а разные формы искусства его отражают. И конечно это разные языки, у них разные слова, деепричастные обороты.
— Насколько эффективно искусство может бороться со стигматизацией групп, сообществ, меньшинств?
— Художник может сказать, что для него это норма, а как отнесется зритель — уже его вопрос. Мы не можем заявить норму для всех, только для близких. Это долгий путь, который проходится маленькими шагами. Ты их делаешь и надеешься, что они приведут к общему «хорошо» и к принятию. Пока мы на пути, но все больше людей говорят: «Да, это нормально» — и принимают других в любых проявлениях.
— Вы говорите «только для близких», а как вырваться за пределы этого круга?
— Понимаю, что эта выставка охватит не самый узкий, но все же небольшой круг единомышленников, среди которых информированность и осознанность довольно высокие. Очень правильные вещи — флешмобы, где люди хотя бы готовы говорить о своем опыте. В этом смысле был очень показателен флешмоб #яНеБоюсьСказать, весь мир на него отозвался, а это показывает масштаб [проблемы]. Когда я была ребенком, моя мама работала в больнице, она мне рассказывала, что часто старикам рану замазывали марганцовкой. После такой обработки она выглядит как здоровая, все как будто выздоравливает, а под корочкой все начинает гнить до кости. Тут очень похожая история: под здоровой корочкой все нормально, бьет значит любит, а когда приоткрываешь — видишь, что все до кости прогнило. И пока не вычистишь, ничего не заживет. Но чтобы вычистить — надо сперва увидеть.
— Предмет вашего исследования для многих некомфортен и неприятен. Не боитесь непонимания? И как тему можно сделать более «удобной»?
— Конечно тема неудобная, болезненная, травмирующая. Знаю, что многие из моей семьи, например, бабушка, не захотят идти, вообще соприкасаться с этой темой. Если у человека очень сильная травма внутри, то [выставкой] можно лишь ее усилить. Важно не заставлять людей проживать, если они не готовы. С насилием надо разбираться, это болезнь общества, которая требует осмысления и переработки. Мне кажется, сделать эту тему менее травмирующей можно через надежду и освобождение, катарсис. Ты проживаешь боль и очищаешься. Но очищаешься, только если находишь надежду на изменения.
— Видите ли вы какие-то способы, чтобы общество сделать добрее, гуманнее?
— Два пути: первый путь — глобальная травма, второй — постепенная рефлексия. Второй путь мне кажется более экологичным. У нас уже есть опыт травмы, мы можем его использовать, размышлять, отталкиваться. Только на днях прочитала, что уничтожаются достоверные данные о репрессиях, и это очень серьезно. Если мы не будем об этом помнить, то не от чего будет отталкиваться. Если мы забываем про ад, то можем снова в него прийти. Поэтому у меня последний зал и выходит на репрессии и ГУЛАГ, мы должны помнить опыт наших предков. Все люди того времени участвовали в этом пассивно или активно. Итог, к которому я пришла после всего исследования насилия, что каждый постоянно должен быть в осознанности и понимать, что он делает, и с этого начнется исцеление.