Ситуация с ВИЧ в России остается очень тяжелой — даже официальная статистика говорит о десятках тысяч новых случаев инфицирования ежегодно, а государственного финансирования не хватает на то, чтобы охватить терапией всех нуждающихся. Сдерживать эпидемию помогают социально ориентированные НКО, среди которых «Гуманитарное действие» — одна из старейших организаций, помогающих людям с ВИЧ в Санкт-Петербурге. В этом году «Гуманитарное действие» выиграло трехлетний грант от благотворительного Фонда Элтона Джона в размере полутора миллионов фунтов стерлингов — на эти деньги в числе прочего фонд запустит уникальную мобильную службу помощи лежачим больным с ВИЧ.
«Такие дела» поговорили с представителем фонда Алексеем Лаховым о новых проектах «Гуманитарного действия» и о том, что нужно делать, чтобы остановить распространение ВИЧ в России.
На что пойдут средства гранта, изменится ли работа «Гуманитарного действия»?
В целом все останется как прежде: мы продолжим тестировать на ВИЧ, обменивать использованные шприцы на новые, распространять презервативы, консультировать — в первую очередь наркопотребителей и уличных секс-работниц. Сейчас у нас есть три автобуса, работающих в качестве мобильных лабораторий, — хотим увеличить их количество до пяти, чтобы в том числе запустить новый проект — мобильную клинику для выезда к ВИЧ-положительным лежачим больным. Сейчас ими, по сути, вообще никто не занимается после того, как они покидают больницу.
Что это за проект?
Прямо к дому больного сможет приезжать целая делегация: врачи из СПИД-центра, наши специалисты, медсестры и социальные работники. Они смогут на месте смотреть, что происходит у людей, которые давно не посещали СПИД-центр в силу своей маломобильности.
Вы сами придумали такую модель?
Вообще, это инициатива петербургского СПИД-центра, их давняя мечта, но своих денег у государства на это не было. Такой формат СПИД-центр увидел где-то в Европе и теперь хочет проверить, насколько он эффективен, сколько времени и денег такая работа потребует. В России такого, насколько я знаю, еще никто не делал. При этом в Петербурге мы планируем посещать не меньше 100 человек в год — 300 выездов, почти каждый день.
Легко ли было организовать взаимодействие между разными ведомствами?
Бюрократия начинается, когда официальные структуры не заинтересованы в чем-либо. Но в Питере продвинутый СПИД-центр, да и в городском правительстве нацелены на сотрудничество, понимают важность этой работы. Это важно, потому что у нас в гранте заложено расширение работы с госорганами, чтобы после завершения трех лет именно государство финансировало проект, признав его эффективность.
То есть конечная цель гранта — показать государству, что такой проект востребован?
Грант, который мы выиграли, называется Lighthouse — «маяк», и это хорошо описывает его суть. Организации, выигравшие грант, должны быть маяками для других регионов — передавать опыт и показывать, что это возможно. Если получится, будет очень хорошо. Ну и, конечно, раз в несколько месяцев мы будем отчитываться перед Фондом Элтона Джона.
Что вообще сейчас первоочередно в борьбе с эпидемией ВИЧ в России?
Главная задача сегодня — увеличить охват терапией. Лечение — это и есть профилактика: чем больше ВИЧ-положительных людей принимают терапию, тем меньше они передают вирус дальше. В России уже действительно много тестируют на ВИЧ, но какой смысл только тестировать, если человека выявили, а дальше ему лечения не назначают? Говорят: «Жди, пока не станет меньше 350 иммунных клеток». (В крови ВИЧ-отрицательного человека количество клеток СД4 от 375 и 1100, при ВИЧ их количество резко сокращается. Считается, что стадия СПИДа — это количество клеток меньше 200. — Прим. ТД.) А современные рекомендации говорят о том, что надо давать терапию всем, хотя в реальности получается, что средств хватает, только чтобы охватить от 35 до 50%. До полного охвата далеко даже в Петербурге, где в целом ситуация ощутимо меняется к лучшему.
Другая задача — довести тех, у кого выявили вирус, до СПИД-центра и сохранить лечение. Процесс должен быть четким. Вирус обнаружили, поставили человека на терапию — и следишь, чтобы он не пропускал прием, даже когда уже устал глотать эти чертовы таблетки. Здесь и могут помочь некоммерческие организации, особенно в работе с уязвимыми группами, которые остаются без внимания государства: наркопотребители, секс-работники, гомосексуалы, ЛГБТ-сообщество. За рубежом обычно в этот список включают еще молодых женщин, но в России, что характерно, молодежь довольно мало заражается ВИЧ, в основном люди среднего возраста.
На международной конференции по СПИДу в Амстердаме много говорили о необходимости дестигматизации ВИЧ-инфицированных в обществе. Насколько это для России актуально?
Дестигматизация ВИЧ-инфекции в обществе крайне важна. В обществе, решившем проблему с доступом к бесперебойному лечению и профилактике. В нашей стране, как мне кажется, есть более насущная необходимость — в более широком охвате лечением и помощи в работе сообщества с ключевыми группами. Конечно, это не отменяет важности информационных кампаний по толерантному отношению к ВИЧ-положительным людям. Но в случае с такими кампаниями есть искушение дать деньги только на них — листовки, ролики, плакаты — и забыть про ключевые группы. Потому что так проще. На мой взгляд, по стигме самая большая проблема — это то, как ВИЧ-положительные клеймят самих себя. Самостигма мешает людям принимать терапию и придерживаться ее приема, потому что они не видят в этом смысла. И тут будет эффективна, на мой взгляд, скорее не пропаганда, а беседы с равными консультантами один на один.
Можно ли говорить, что государство наконец обратило внимание на ВИЧ?
Действительно, есть постепенное признание проблемы со стороны власти, несмотря на трудности с деньгами и периодические перебои в поставках лекарств. Хотя здесь все очень сильно зависит от региона. Точно выросло количество президентских грантов на ВИЧ-сервисные проекты: если несколько лет назад их было всего два-три, то сейчас уже почти два десятка. Наш фонд, к слову, выиграл сразу два: на работу с секс-работницами и на работу с наркопотребителями.
Но все равно у нас, как известно, почти 100 тысяч в год новых случаев инфицирования. Значит, точно чего-то не хватает, охват лечения растет еле-еле. Пусть мы сейчас за 20 миллиардов рублей лечим меньше половины — так дайте еще 20 миллиардов! Что, суммы такой нет? Да в рамках государства это небольшие деньги. Понятно, что есть куча других заболеваний: онкология, сосудистые. И все же, пока на ту же онкологию выделяют действительно большие деньги, финансирование ВИЧ если и увеличивают, то совсем недостаточно.
Если мы реально хотим победить эпидемию, нужен другой подход. А то сейчас у нас когда говорят, что где-то резкий рост заболеваемости, так сразу все официальные органы в панике пытаются доказать обратное. В Москве вот недавно отметили 20%-ный рост количества новых случаев инфицирования — и стоило только активистам оживиться, Минздрав уже тут как тут: все в порядке, ребята, это ошибка в расчетах.
А почему государство боится открытого разговора, что у нас эпидемия? Денег не хватает в бюджете на лекарства?
Да причины не столько экономические. Просто это темы, которых никто не хочет касаться, — наркопотребления и тем более секса. Ты влезаешь в отношения двух людей, которые не должны тебя волновать. А если ты еще и консерватор и считаешь, что один партнер должен быть до конца жизни, то приходится признать, что люди, оказывается, меняют партнеров.
Борьбе с ВИЧ мешает установка государства на «традиционные ценности»?
Еще как. С гомосексуальными контактами, например, вся статистика очень недостоверная: по одним данным, это два-три процента новых случаев передачи, по другим — вплоть до четверти. И у нас тестируют в основном общее население, особенно любят студентов. Среди них процент выявляемости вообще ничтожный, это почти безопасная группа, студенты практически не заражаются ВИЧ. Такие акции бывают: протестировали 300 студентов, а среди них ноль новых случаев. Думаю, кстати, именно поэтому и тестируют так много студентов — потому что безопасно, показатели распространения ВИЧ это не испортит.