Осенью в Центре Гиляровского показали выставку Postscriptum, для создания которой московские школьники и студенты больше года изучали архивы «Международного мемориала». Им досталась непростая тема — судьба остарбайтеров — восточных рабочих, угнанных для принудительного труда с оккупированных территорий СССР. «Такие дела» пообщались с кураторами выставки и гостями публичного обсуждения «Как говорить с детьми о сложных вопросах истории?»
Какие вопросы – сложные?
В разговоре с детьми любой вопрос может оказаться трудным, и это происходит не только из-за возрастной дистанции. Проблема в том, чтобы найти способ, который бы хоть как-то их затронул, считает создатель и директор школы «Класс-центр» Сергей Казарновский.
Такие непростые вопросы истории, как политические репрессии или образ Второй мировой войны, никогда не встают перед человеком, начиная с какого-то определенного возраста. Школьники уже много слышали и знают о них, рассказывает директор «Европейской гимназии» в Москве Ирина Боганцева, но уровень знаний и личного переживания таких вопросов у всех различается. «Есть разные дети, — согласен руководитель образовательного центра Музея истории ГУЛАГа Константин Андреев. — Как рассказать про Большой террор, если некоторые дети не знают, что такое СССР?»
«Нужно находить способы ввести в мир истории XX века раньше, хотя бы с шестого класса, хотя бы какие-то [исторические] эпизоды», — считает Боганцева. Но сегодня в России это вызывает множество сложностей.
Что мешает говорить об истории со школьниками?
Журналист и телеведущий Михаил Фишман говорит, что одновременно существуют совершенно разные представления об историческом процессе. Нет единого учебника истории, однако существует официальный дискурс, например, об истории Второй мировой войны как рассказе о Великой Победе, отмечает куратор выставки Postscriptum, исследователь Международного мемориала Никита Ломакин. Какой в этом контексте есть инструментарий для разговора о трудных вопросах истории?
Ирина Боганцева считает, что в первую очередь сам учитель истории должен иметь уже сложившуюся точку зрения. «Когда учитель остается наедине с классом, никакое государство не может вмешаться», — говорит она. Проблему с различными учебниками истории, в том числе вызывающими сомнения экспертов, можно решить за счет разных материалов и видов работы с учениками: фильмов, дискуссий, круглых столов, работы с архивами, документами, фотографиями.
Константин Андреев делится, что говорить с детьми можно через личные истории. Однажды он вел экскурсию для 10 класса, а двое школьников смеялись: «Это про тюрьмы, про АУЕ». В конце экскурсии Андреев поделился с группой своей историей — он узнал о ГУЛАГе, когда в транспорте его бабушка достала льготный билет, который выдают жертвам политических репрессий. «Что-то в них это зацепило, когда с ними стали искреннее общаться. Начались вопросы. А потом они подошли ко мне: можно мы вам руку пожмем?» — говорит глава образовательного центра Музея истории ГУЛАГа.
Боганцева убеждена, что преподавание истории как истории государства — плохой подход. На уроках она говорит школьникам, что перед выбором «государство для человека или человек для государства» человек всегда должен быть высшей ценностью. Этого негласного принципа придерживаются, по словам Андреева, и в Музее истории ГУЛАГа.
Как тогда говорить с детьми о сложных вопросах истории?
Прежде всего, нужно определить уровень знаний и тип эмоциональности аудитории. Сергей Казарновский убежден: «Настоящее знание возникает тогда, когда есть эмоция». По его словам, эмоциональный язык часто гораздо точнее действует на слушателей, чем сухой анализ исторических данных.
Эмоции ребенка бывает непросто предсказать. Ирина Боганцева рассказывает, как она показывала детям кадры фильмов про Беслан, но они, по ее словам, «не испытали ужас». Случается и наоборот, отмечает педагог, дети бывают поражены незначительными для взрослых вещами. При этом учителя должны быть психологами, считает она, чтобы не переборщить с чувством вины.
«Главная задача тех, кто работает с детьми, — понимать, что они все разные, нужно иметь некую вариативность в общении с ними. На кого-то действует одно, на кого-то — другое», — объясняет Константин Андреев.
Поэтому, говорит эксперт, работает только метод проб и ошибок. В процессе общения с детьми учитель или экскурсовод смотрит, когда лучше рассказать личную историю или показать документ, нужна ли открытая дискуссия или же нужно дать принципиальную позицию по отношению к сложному историческому явлению. «В музее часто бывают ситуации, когда приходят семьи, где мнения по отношению к событиям прошлого абсолютно разные, — рассказывает Андреев. — Нам всем нужно учиться, как в принципе общаться между собой. Уметь уважать другую позицию, принимать ее и вступать в диалог».
Один из способов изучать историю и переживать сложные вопросы прошлого — творчество, создание детьми собственных проектов. Это может быть школьный спектакль, рассказ, фильм или целая выставка.
Как создавалась выставка Postscriptum
Для создания выставки одиннадцатиклассники и студенты изучили около 120 биографий остарбайтеров. В ходе работы участники описали и отсканировали 16 тысяч документов. Многие их них узнали об остарбайтерах впервые. «Для меня благодаря практике открылось очень многое, например, как чувствовали себя сельские жители, когда попадали за границу», — вспоминает куратор проекта Лина Руденко.
Когда пришло время делать выставку, школьники, студенты и кураторы вместе обсуждали, какими должны быть стенды, отбирали материал. «Документальную выставку сделать сложно, — объясняет Никита Ломакин. — Это не школьная история, где есть начало, конец и четкое объяснение добра и зла. Выставка про остарбайтеров должна показывать разную (и одинаково запрещенную) память об этом. Есть люди, которые писали и говорили на камеру, что время в Германии было лучшим временем в их жизни. А есть те, для кого это совершенно ужасный, травматический опыт».
По словам кураторов, выставка изначально задумывалась как сделанная школьниками для школьников, «чтобы все это было ближе к людям, которые об этом вообще ничего не знают». На выставку в музей регулярно приходят экскурсии классов. «В основном эмоциональный отклик школьников — жалость, — замечает Никита Ломакин. — Еще они хорошо реагируют на любовные истории. Но мы стараемся построить экскурсию так, чтобы люди анализировали фотографии. Из них они извлекают какие-то факты».
Помимо стендов, на выставке показывают мультфильм, который тоже делали участники проекта. «Прослушав около сотни интервью, они нашли то место, где осты (остарбайтеры. — Прим. ТД) остаются одни, — описывает фильм куратор. — Они выходят из своих бараков и не знают, что им делать. Потому что нет той силы, которая превращала бы их в жертв, и нет той силы, которая их освободит. Они остаются сами с собой и с абсолютно разрушенной страной». Как добавляет Никита Ломакин, очень важно, что ребята сами нашли такую эмоцию.
После показа в Центре Гиляровского выставка переместится в две московские школы. В дальнейшем кураторы будут сотрудничать с другими городами России.