В Москве прошла конференция благотворительной организации «Ночлежка», посвященная различным аспектам бездомности. Один из спикеров мероприятия социолог РАНХиГС Дмитрий Рогозин представил доклад «Восприятие бездомными внешней заботы. Результаты пилотного социологического исследования». Материал основан на долгой полевой работе специалиста. В своей работе Рогозин изобразил брутальный портрет бездомного, действующего в своих интересах, воспринимающего помощь благотворителей искаженно, «с фигой в кармане», а помощь государства — с недоверием, стыдящегося своего положения и вместе с тем принимающего его с фатализмом.
«Такие дела» публикуют конспект выступления социолога, а также комментарий психолога петербургской «Ночлежки» Александры Сандомирской, полемизирующей с выводами Рогозина.
Дмитрий Рогозин
глава Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС
Рогозин пояснил «Таким делам», что нижеследующие выводы основаны на 30 глубинных интервью с людьми, оказавшимися на улице, бланке наблюдений за 300 бездомными, работе на вокзалах и иных местах скопления, в четырех пунктах раздачи еды, одном пункте раздачи одежды, двух церковных приходах, пяти некоммерческих организациях. Также социолог вступил в переписку с московской службой помощи бездомным, но ответа пока не получил. Процентовки, сколько именно бездомных мыслят именно так, как представлено в докладе, в подобных проектах не делается, подчеркнул Рогозин, поскольку она «вводит в заблуждение». Эксперт отмечает, что все выводы — это доминирующее мнение его собеседников.
Просматривая сайты госслужб, работающих в сфере социальной политики в отношении бездомных, я заметил, что начальники этих учреждений — мужчины с такой боевой выправкой. Многое становится понятно, когда ты видишь, что социальная поддержка бездомных, с точки зрения государства, — это такой «загородный клуб ФСИН», который подопечным приписывает статус как минимум людей, нарушающих общественный порядок.
Что мы должны делать с бездомными в такой парадигме? Вызывать патруль, сажать их в машину и везти на дезинфекцию. Спрашиваю бездомного: «А чего вы не едете? Там же ночлег будет, покормят, проверят, вдруг у вас какое-то заболевание?» Он отвечает: «Вы знаете, я там один раз был. Это же бомжатник! Там жить невозможно! Там если не сифилисом, то туберкулезом точно заболеешь! Хоть в тюрьму меня сажайте — на Иловайскую (там находится Московский городской центр дезинфекции. — Прим. ТД) не поеду».
Мы говорим о том, что государство институционально не способно оказывать квалифицированную помощь бездомным. Не потому, что там люди в погонах, а потому, что это государство — нельзя быть милосердным по принуждению.
А государственная система помощи реализуется через бумагу, отчетность. Разрыв между отчетностью и реальными делами в Российской Федерации уже настолько велик, что любая новация в таком сложном контексте, как бездомность, неминуемо обращается провалом. Я пришел к глубочайшему убеждению, что единственная функция государства — регулятор, определяющий некоторые стандарты и пытающийся наладить взаимодействие, желательно без надзорной функции. А единственным поставщиком социальных услуг должны быть НКО.
Эти люди тратят свои силы на то, чтобы помогать тем, кто «сам выбрал этот путь», как думают некоторые благополучные граждане. Самое печальное, что этот нарратив о некоторой заслуженной бездомности распространен и среди самих бездомных: я на улице, потому что я вот так плохо себя вел. Это нарратив от лукавого, он вменен отчасти самими НКО. Вменен этим изумлением: «А чего им помогать-то? Помогай, не помогай, отвернешься — и он уже выпил. Наш дом не для таких».
И он сидит, выпивает и думает: «Ну да, они правы, на что я гожусь? Я заслужил такую жизнь». И те же благонадежные граждане ему подтверждают: «Да, заслужил». И помогать, считают они, надо только тем, кто встал на путь исправления. А дом — некоторый дар, одолжение за то, что они исправились. Это неправильная позиция. Дом — это базовая ценность.
Часто бездомных делят на настоящих и ненастоящих. Говорят: вот это ненастоящий, у него квартира есть и прописка, а он на вокзале отирается. Но бездомность шире, чем прописки и наличие дома. Очень часто человек не живет дома, потому что он гордый, потому что жена, например, завела любовника, или с детьми вышла такая ссора, что уже не зайти, или вдруг какие-то ушлые люди сделали так, что документы на жилье стали недействительны. Есть много формально «домных» людей, оказавшихся на улице.
Здесь помогает зарубежный опыт, который говорит, что бездомность — это те, кто могут иметь крышу над головой, но не иметь угла для жизни. В этом плане наши дома престарелых — показатель бездомности.
Нормально, когда человек, находящийся в ситуации, невозможной для него, замыкается в себе. Нормально, что он пьет. Нормально, что он совершает противоправные акты. Бесполезно разговаривать с ним с точки зрения опеки: я сейчас буду тебе помогать, посмотри, какой я хороший, сколько из меня идет блага. Нужно предоставлять ему услугу вне зависимости от его реакции.
Меня потрясла девушка-врач, которая оказывала услуги бездомным людям. К ней пришел мужчина с гангреной, а у нее закончились антибиотики; если их не принять сегодня, завтра уже нужно будет проводить операцию. Она пошла, достала препарат из личной аптечки и вколола его. Бездомный спросил: «А чего ты только это сделала? Давай сексом займемся!» Она ответила погрубее, и тогда он сказал: «Ну, не хочешь секс, тогда серьги снимай». Она задается вопросом: и что мне после этого сказать? Зачем помогать таким бездомным? Ты отдаешь от себя все, а он еще хочет тебя изнасиловать и ограбить.
Ответ для себя она сформулировала такой: мы помогаем не потому, что он хороший, мы помогаем потому, что по-другому нельзя, лично мне. Да, она могла прекратить всю эту помощь, и мы поймем человека, который после такого скажет: «Это не мое, я не могу, ухожу». И мы его поймем.
Мой единственный тезис заключается в следующем: первая ложь начинается в самих программах поддержки бездомных, реализуемых как в государстве, так и через различные частные пожертвования, когда бездомных показывают как людей благостных, благодарных за помощь, которые сами хотят проявить поддержку. Конечно, такие люди есть, но это те, кто практически вышли из состояния бездомности. Зачастую бездомный, долго живущий на улице, агрессивен и держит в кармане фигу по отношению к благодетелю.
С этим можно сделать только одно: чтобы действительно оказывать поддержку, находиться в этой сфере осмысленно, нужно перестать прятать в заднем кармане реальные практики коммуникации и реальные отзывы. Здесь есть другая опасность: с точки зрения государственной поддержки люди, оказавшиеся на улице, находятся в сверхбедной зоне, и государство хоть и объявляет себя социально ориентированным, не ставит эту группу в приоритет. Поэтому специализированные службы часто умалчивают реальную картину в надежде на сохранение прежнего финансирования. Это нельзя вымарывать из реальности, иначе мы вымараем и главную правду: если мы не будем помогать бездомным, мы перестанем быть людьми.
Александра Сандомирская
психолог благотворительной организации «Ночлежка»
Рогозин нарисовал нам несколько иной портрет бездомного, не тот, как ему кажется, присутствует в среде профильных НКО. Довольно мрачный портрет — человек, действующий исключительно в собственных интересах, не испытывающий благодарности и уважения к тем, кто осуществляет помощь.
Невозможно представить портрет бездомного как одной фигуры, они очень разные. Часть из них действительно таковы, как показал социолог. Этот тип характера встречается не только среди бездомных, таких людей много, например, в политике: ему свойственно не испытывать чувства стыда, действовать исключительно в собственных интересах, манипулировать другими ради реализации этих интересов, не ориентируясь на их отклик.
Что касается другого типа: если загнать в угол волка, он тебя просто сожрет, но и скромный зайчик, если его припереть к стенке, начнет кусаться. Так же и с людьми, попавшими в тяжелую ситуацию и пребывающими в постоянном стрессе. Когда все силы человека направлены на выживание, такая реакция с точки зрения борьбы за жизнь нормальна. Это не влияет на характер, и, если они попадут в более благоприятные условия, станут такими же чудесными, как мы с вами.
Но существует и третий тип — те, кто испытывает чувство благодарности (по моим ощущениям, не меньше половины бездомных). У нас [в «Ночлежке»] есть соцработник Ася, у нее недавно был немолодой клиент, живший в нашем приюте, который сам себе готовил на плите еду. Время от времени он приносил Асе обед и продолжал носить даже после ее отказов. Что это, если не выражение благодарности? Даже, скорее, попытка позаботиться о человеке, который заботился о тебе. И это не единичный случай. Бывает и так, что мы помогаем бездомному, а он помогает кому-то из своей среды. Например, отправляя к нам в «Ночлежку». Так что Рогозин молодец, но портрет, представленный им, однобокий.
Различия между бездомными и «домашними» не слишком велики. Это как разница между здоровым и больным человеком: больной будет требовать повышенного внимания и будет немного неприятен в общении или, наоборот, будет избегать обременять кого-то лишней заботой.
Стыд тоже такая штука: либо ты с детства умеешь его испытывать, либо нет. В случае бездомных речь идет не столько о нем, сколько о самоощущении, самооценке. Мой опыт говорит, что бездомные легко принимают помощь от организаций, посторонних людей, но часто имеющийся стыд не позволяет им обратиться за помощью к родственникам, или друзьям, или просто знакомым по «другой» жизни. Но это то, что присутствует в немалом количестве и у «домашних» людей. Я не считаю, что у бездомных стыда больше, чем у всех прочих.
У людей, помогающих бездомным, должно быть безоценочное отношение. Это позволяет тем, кто обращается за помощью, быть более открытыми, преодолевать чувство стеснения и стыда, не бояться контакта, не избегать его. К тебе приходит человек с историей, возможно, он бывший или действующий наркопотребитель, не один раз был в заключении. А может, он просто решил продать жилье, чтобы купить себе лучшее, чего-то не рассчитал и потерял все жилье. И я не думаю: «Боже мой, что ты сделал со своей жизнью, ай-ай-ай!» Мы общаемся с бездомными с позиции равных. У нас больше ресурсов, чем у них, и по-другому сложилась жизнь, но это не влияет на наше восприятие. Осознание этого дает возможность не смотреть на людей сверху вниз, не судить, не осуждать. Нам просто больше повезло.
Мысли «я это заслужил», «так мне и надо», «это моя судьба» часто присутствуют, но они также сопряжены с крайне низкой самооценкой. Она не возникает в ситуации бездомности — человек с ней в бездомность пришел. В такой ситуации любая неудача, промах и ошибка кладется на ту чашу весов, которая про «недостойность», «лучше бы я не родился» и так далее. Но мешает выбираться с улицы не столько такое отношение к себе, сколько затянувшееся пребывание на улице. Тогда он начинает приспосабливаться к некомфортной жизни и вписывает ситуацию в свой жизненный миф — историю про нашу жизнь, которую мы рассказываем сами себе.
Важно, что бездомность является фактором, который провоцирует психические расстройства. Любой слишком сильный стресс, пережитый без профессиональной помощи, — фактор, который может спровоцировать посттравматическое стрессовое расстройство, состояние депрессии, обострения имеющихся психических и психологических проблем.