27 ноября издание «Медуза» сообщило о том, что московская частная клиника предлагала клиентам услугу клиторэктомии — женского обрезания. На сайте учреждения было указано, что «обрезание клитора проводится девочкам до начала периода полового созревания, обычно в возрасте от пяти до 12 лет». Позже эта информация была удалена. Правозащитники сообщили, что намерены обратиться в Генпрокуратуру с жалобой на клинику.
Женское обрезание в России распространено на Северном Кавказе, в частности в некоторых высокогорных и равнинных районах Дагестана. Об этом сообщал проект «Правовая инициатива» в 2016 и 2018 годах. Первый отчет правозащитников имел острую реакцию властей: Минздрав РФ назвал практику «калечащей», в ГД разработали законопроект, вводящий уголовное наказание за женское обрезание. Однако в итоге запрет на эту процедуру не был отрегулирован ни на государственном, ни на республиканском уровне.
«Такие дела» поговорили с журналисткой Светланой Анохиной, которая в 2016 году первой обнародовала материал о женском обрезании в дагестанских селах. Она рассказала о сложности этой темы и о том, продолжается ли практика сейчас, а также объяснила, почему запретить процедуру не так просто.
Вплотную мы, то есть портал Daptar, взялись за тему [женского обрезания] в 2014 году. Кроме меня над ней работало еще несколько человек, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Некоторые не захотели, чтобы их имена стояли под статьей, были в публичном пространстве — мы пошли им навстречу. Это были и наши источники в селах, где до сих пор существует эта традиция, женщины, доверившиеся и давшие нам интервью по этому поводу. Были и этнографы. В общем, разные люди.
Материал собирался долго, и мы не хотели публиковать его сразу, планировали пойти с ним к разным людям, от которых зависят возможные изменения в этой теме. Я хотела показывать статью, чтобы была видна полная картина, и призывать предпринять что-то. То есть на самом деле вела себя не как журналист. Для меня главное было не допустить продолжения такой практики. Почему тормозилась подготовка статьи? Я искала врачей с именем, которые могли бы по своему личному полевому опыту вынести какие-то умозаключения о системности повреждений [при женском обрезании], возможных травм в последующем. На наших людей разговоры о психологических травмах не действуют, но действуют факторы, аргументы, когда речь идет о благополучном рождении ребенка, о том, какие могут быть последствия для ребенка и матери.
Мы предполагали, что если найдем врачей, заручимся их экспертной оценкой, мнением, то сможем предметно говорить с ДУМД [Духовное управление мусульман Дагестана], мягко убеждая их, что другого выхода нет, и единственный способ отвести беду от республики — вынести фетву с запретом на радикальные формы [обрезания], а с остальным потом разберемся.
В итоге получилось так, что статью я написала и опубликовала за одну ночь, 1 августа 2016 года, потому что в Махачкалу собралась приехать журналистка «Русского репортера», в беседе с которой я упоминала, что занимаюсь этой темой. Я понимала, что она не будет разбираться в тонкостях, не будет различать виды обрезания, не захочет понимать, почему мы пока выступаем только против радикальной его формы [удаление головки клитора или его части. — Прим. ТД]. Если бы мы категорично выступили против практики любого обрезания, то на нас ополчилась бы куча людей и мы не смогли бы их убедить, никто и слушать бы не стал. Мы хотели действовать постепенно, поэтапно, это была моя твердая уверенность.
Первый — на клиторе делается маленький надрез. Эта процедура скорее является инициацией, подтверждением религиозной идентичности и особых последствий не влечет.
Второй вариант — резекция капюшона клитора. Такие операции делаются во всем мире, и, как правило, к ним прибегают в случае каких-то проблем — к примеру, если чрезмерно большой капюшон затрудняет получение оргазма.
Третий тип обрезания — это удаление головки клитора или его части.
Однако статья была спешно опубликована, и я тут же стала бегать к нашим религиозным авторитетам, в частности в ДУМД, размахивая этими листиками [статьей], пытаясь их убедить, что по исламу любое действие, наносящее вред здоровью, недопустимо. Собственно говоря, это же причина запрета на алкоголь, сигареты и татуировки, в частности. Все кивали головой, говорили: «Да-да», но как-то разбегались по сторонам. Мне не удалось их [богословов] свести, а ДУМД на все мои попытки на них воздействовать сказал, что богословы рассмотрят и вынесут решение, насколько такая традиция соответствует нормам ислама. В результате меня просто обвели вокруг пальца, написав на сайте ДУМД в разделе «Фетвы» примерно следующее: «По вопросу о женском обрезании: поскольку раньше к нам не обращались с этим вопросом, то у нас нет решения. И пока мы рассматриваем, как мы к этому относимся, вот почитайте ссылку, что пока уже сказано». Дальше ссылка на сайт Ислам.даг на статью о том, что женское обрезание в том виде, о котором мы говорим (с обрезанием головки клитора), — вздор и выдумки, нападки на ислам, а на самом деле когда речь идет о резекции капюшона клитора, это очень полезно, всем нужно это делать и все женщины могут об этом только мечтать.
Наше обращение в Минздрав РФ так и не состоялось, все по той же причине, о которой я говорила выше: не было врачей, согласившихся говорить публично о вреде женского обрезания со знанием и пониманием сути вопроса. Хотя был план, что при поддержке Минздрава мы распечатаем всю информацию в буклетах, распространим даже в самых отдаленных селах.
С тех пор ничего не изменилось. Вся волна общественного возмущения пришлась на 2016 год (тогда же вышло исследование «Правовой инициативы» «Производство калечащих операций на половых органах у девочек в Республике Дагестан». Один из авторов материала, Юлия Антонова, сотрудничала по этой теме со Светланой Анохиной. — Прим. ТД). Второй доклад [«Правовой инициативы», выпущенный в 2017 году], собственно говоря, никак не повлиял на ситуацию.
Да, был разработан законопроект (проект документа, предложенный в 2016 году депутатом ГД Марией Максаковой, о введении уголовного наказания за женское обрезание. — Прим. ТД), но он пустой. Чтобы наказать за женское обрезание, нужно выявить сначала обрезанного ребенка. А как, если это все делается в селах? Правда, сейчас, я слышала, и не только там, ведь выходцы из этих сел переезжают в города со своим укладом и привычками. В любом случае заявление должен подавать взрослый человек. Но кто напишет его, если это все делается преимущественно в домашнем или сельском кругу? И на кого? На бабку, к которой ребенка привели? Или на того, кто привел? Приводит обычно женщина — соседка, тетка, мама, бабушка, какая-то родственница.
- Я могу говорить только о Дагестане, еще немного об аварских селах на территории Грузии. Но с чего бы ей [практике обрезания] прекратиться? Наоборот, сейчас, во время плотного сращения религии со всеми этими обрядами, я вижу, что поле для нее только расширяется. Как ни странно, в некоторых селах противниками обрезания стали именно салафиты, а их принято считать самыми нетерпимыми, радикальными представителями ислама (в Дагестане существует два течения суннитского ислама — салафизм и суфизм. — Прим. ТД). Именно мужчины, и именно салафиты. Они говорят, что нужно избавиться от нововведений и вернуться к чистому исламу, который базируется исключительно на Коране и Сунне. Ни в Коране, ни в Сунне, ни в достоверных хадисах нет никакого указания на необходимость обрезать клитор или что-то еще предпринимать.