В Москве в многоэтажном доме собирают подписи с требованием выселить из арендованной квартиры людей с онкобольными детьми, приехавшими на лечение в центр имени Рогачева, — по мнению жителей подъезда, рак — это вирусное заболевание, которое передается воздушно-капельным путем. С опровержением этого стереотипа выступили врачи-онкологи, а прокуратура инициировала проверку о нарушении прав детей и дискриминации.
«Такие дела» попросили матерей онкобольных детей, проходивших терапию в Москве, рассказать, как они искали съемные квартиры и сталкивались ли с отказами из-за страха хозяев «заразиться раком».
«В половине десятого вечера выселили с ребенком»
Лариса, дочь Арина (четыре года) почти год лечится в Москве. Приехали из Казахстана
У нас проблема не в том, что мы не граждане России, а [в том], что ребенок онкобольной. Очень редко людей интересует, какое у тебя гражданство. Но только слышат «онкобольной» — и все, нет. «Ой, нет, с такой болезнью — нет». Говорят, аура у квартиры будет плохая. Или заразиться боятся — так тоже объясняют.
Статистика такая: звонишь по десяти телефонам, восемь раз отказывают. В основном женщины отказывают. Мужчины — никогда.
Бывает, и сразу трубку бросают, как слышат. Мы на долгий срок квартиру искали около Блохина (Национальный медицинский исследовательский центр онкологии им. Н. Н. Блохина. — Прим. ТД) — хозяйка согласилась, а потом я ей звоню и говорю: «Так и так, забыла вас предупредить: мы лежим в больнице с дочерью». Она спросила: «А в какой больнице?» Я: «В онкологии». Она сразу: «Ой, связь пропала, ой, я вас плохо слышу». Трубку положила и больше не брала.
Я раньше думала, что раз люди сдают квартиры рядом с онкоцентром, значит, понимают ситуацию: пациенты будут арендовать, выгодно, простоев не будет. Оказывается, нет.
Однажды с нами лежала мамочка с ребенком. Она плакала, рассказывала, что ей риелтор посоветовал не говорить хозяйке, что дочь болеет. Заселились, отдали деньги, все вроде хорошо. А хозяйка, оказывается, рядом в подъезде жила. И пришла в половине десятого вечера выселять их, сказала: уезжайте, «у вас ребенок онкологический больной».
Когда я звонила, спрашивала об аренде, меня риелторы тоже предупреждали. «Да нет, — говорю, — мы все расскажем, потому что у меня, помимо Арины, еще двое детей. Сейчас зима, и не очень-то мне хочется срочно что-то искать, все бросив, если нас кто-то выселит».
Мы до недавнего времени снимали посуточно — там девочка, хозяйка, очень хорошая. Мы все, мамочки с детьми, через нее прошли, все у нее жили. Есть люди, которые понимают, а есть люди, которые не понимают.
Сейчас живем в Подмосковье, заселились на долгий срок. Хозяевам я сразу все сказала, объяснила ситуацию. Повезло, парень наш, тоже с Казахстана… Я так скажу: в Казахстане нормально относятся люди, сразу жалость у них к такому ребенку, другое отношение. В России странно: все вроде знают, что много детей страдает, но почему-то у многих мнение, что у этих детей аура плохая. И что, если пустишь такого ребенка к себе, можно беду накликать. Бесполезно объяснять — у них же свое мнение.
«Странно такое читать»
Елена, дочь Лиза (четыре года). Несколько раз приезжали на лечение в Москву из Белгорода
Я с негативным отношением к тому, что у меня дочь болеет, почти никогда не сталкивалась. Впервые узнала, что люди так остро реагируют, когда новости эти прочитала. Аж дико, странно такое видеть.
Мы жили на квартире от благотворительного фонда, когда приезжали этим летом на обследование на двое суток. По Лизе особенно не было видно, что она онкобольная. Мы гуляли на площадке, все было нормально.
А во время лечения снимали квартиру на два месяца через агентство. Я в том доме никого не знала, меня там никто не знал — и как-то претензий со стороны жителей не было. Да я и соседей почти не видела. Эта квартира пользовалась популярностью, потому что она была не очень далеко от больницы, всего одна остановка от метро. Там часто останавливались и очень подолгу жили — телефон этой квартиры мы передавали от мамочки к мамочке, так как она очень недалеко и очень недорогая.
Хозяев я никогда не видела, с нами общалась менеджер агентства. И она знала, откуда мы и что мы, она и документы нам привозила в больницу, и провожала она нас, когда мы съезжали. Проблем не возникало никогда. С прогулками тоже все было хорошо — мы старались к тому же особо по детским площадкам не шататься. Ходили в магазин, немного побыли на улице и сразу домой — Лиза очень много спала.
Почему мы оставались в Москве? В больнице большой поток пациентов. Нас отправляют из больницы, но если перерыв между курсами небольшой, 7—10 дней, то смысла домой ехать нет. Невозможно предугадать, останемся мы или уйдем. Если Лиза себя хорошо чувствует, мы уходим на квартиру, если плохо — остаемся в отделении.
В Москве от нас не шарахались, когда у Лизы не было волос и бровей. А в Белгороде шарахались. Лиза бледненькая, лысенькая — и на площадке мамы старались увести от нас детей. Но они больше опасности представляли для нее, чем она для них. Хотя мне как-то плевать на мнение окружающих — ну и сидите на другой площадке, мы погуляем сами.