В середине марта в Якутске прошли протестные митинги, поводом для которых стало похищение и изнасилование местной жительницы. Подозреваемым оказался уроженец Киргизии, поэтому акции носили антимигрантский характер; якутские чиновники пообещали провести внеплановые рейды, направленные на приезжих и их бизнес.
Самый большой митинг, на который пришли порядка семи тысяч жителей, организовали сами власти. Как проходил сход, на самом ли деле в Якутске были погромы и могло ли общее недовольство людей уровнем жизни вылиться в антимигрантский протест — рассказала ТД мэр города Сардана Авксентьева.
— Вы говорите «обошлось». Почему?
— Я думаю, если бы руководство республики и я в частности не вышли к людям, не сказали бы им что-то, что их удовлетворило, результаты могли бы быть разными. Мы говорим все-таки о нескольких тысячах мужчин, которые находились не в самом лучшем расположении духа. Надо сказать, что среди собравшихся не было подростков, студентов. Это были молодые зрелые мужчины.
Вы, наверное, следили за хронологией событий: изначально был несанкционированный митинг [на Комсомольской площади вечером 17 марта]. Нужно отдать должное руководителю администрации главы республики и правительства [Федору Борисову, который позвал около 200 протестующих прийти на следующий день в спорткомплекс «Триумф»].
Если бы эти 200 человек посажали в автобусы, побили дубинками, увезли всех по отделениям полиции, поколотили, надели наручники — ну вышли бы они через 15 суток… Половина, может быть, успокоилась бы, а половина от несправедливости рассердилась бы. Я считаю, что, если уж нарыв вскрылся, чисто хирургическим путем надо его додавить.
Правильно, что людей собрали, поговорили и все всё услышали. [Иначе] мы бы просто это запрятали куда-то подальше.
— И взорвалось бы позже?
— И было бы что-то похуже — неконтролируемое, когда уже никто никого не слышит. Мне говорят, что митинг надо было разогнать. Но надо понимать нашу ментальность. Мы никогда с такой позиции не разговариваем друг с другом. Даже будучи избранным мэром, перед шеститысячной толпой мужчин я не хозяйка и не госпожа. Я могу их о чем-то просить, могу что-то говорить. Но ни технически, ни по воспитанию, ни по культуре я не могу им приказать уйти вон. Люди пришли поговорить, а мы будем говорить: ну-ка расходитесь все быстро, я сказала. Никто не услышит.
— Говоря о ментальности, вы подразумеваете, что якуты не любят, когда на них давят?
— Во-первых, когда давят, во-вторых, женщина не должна себе этого позволять. Я даже дома мужу ничего не указываю! Я могу ему на кухне что-то высказать, но когда никто не слышит. Тем более они [собравшиеся на митинг] пришли защитить, они пришли за справедливостью, за порядком. И сейчас они просто ждут, когда мы все правильно сделаем.
— Многие приезжали и из улусов (районов)?
— Да. Это великая сила якутского WhatsApp’а. Моментально разошлось по сети.
— Почему выступления были на якутском языке?
— Поскольку преимущественно собрались лица якутской национальности, все говорили на родном языке, не было никакой необходимости говорить на русском. Дальше начинаются сложности перевода.
— В чем они?
— Когда я говорю «мы» на якутском языке, это автоматически понимается как «мы, якуты». Но, когда я говорила «мы», я имела в виду «местные». Мы, местные. (Авксентьева начала свою речь с фразы: «Мы терпели, терпели, но, думаю, наше терпение лопнуло. Надо нам всем вместе собраться, навести порядок. Мы у себя на родине, у себя в городе — как хозяева нашей земли, и надо это донести».)
— Включая русских?
— Конечно. Меня, Айсена Сергеевича [Николаева] сейчас обвиняют в том, что мы подстрекали людей. Нет. Повторюсь, это сложности перевода. Дословный перевод того, что я говорила, — да, мы терпели, терпение наше лопнуло, мы должны показать, что хозяева в этом городе. Но давайте все делать в рамках правового поля. «Мы» — и русские, и якуты, и украинцы — все, кто проживают здесь постоянно.
— Почему в зале практически не было русских?
— Я думаю, здесь просто технический момент: 200 человек, которые изначально вышли на площадь, — это якуты. Соответственно, там уже разговаривали по-якутски. Призыв собраться на стадионе тоже пошел на якутском языке. Не стали дублировать это на русском, [иначе бы] там было не шесть, а 12, 14 тысяч. Как пошло, так и пошло.
— Изначально собрались именно якуты, потому что женщина, на которую напали, — якутянка?
— Да.
— Почему они [участники митинга] стали слушать вас?
— Может быть, дело в том, что многие из них за меня голосовали. Они воспринимают меня как продукт собственного решения. Я обратилась к ним на родном языке. Очень важно было в начале разговора сказать фразу, которая их успокоит и даст понять, что их слышат, понимают.
Напомнила им о трагических событиях 1986 года — здесь была очень большая драка между [русскими и якутскими] студентами на катке. Очень много молодых людей из-за этой драки сломали себе жизни. Я сказала: пожалуйста, берегите нашу молодежь и мужчин, чтобы они не вышли и ничего не натворили. И вся эта многотысячная толпа меня услышала.
С разной степенью успешности выступали другие люди. Я, конечно же, не понимаю, зачем надо было кричать эти «уруй-айхал» («Слава [родине]!») и прочие вещи, это, конечно, зря. Но микрофон был свободный, кто хотел, тот и говорил. Это как чайник — надо было выпустить пар.
— Вас позвали на митинг или вы сами решили выступить?
— Я сама пошла. Если я заявляю о том, что я слышу [жителей], было бы странно в этой ситуации спрятаться. Это ненормально.
— У вас с Айсеном Николаевым общая позиция по этой теме?
— Да, как иначе, это же наши люди. Я понимаю, что все, что я им сказала, не в той степени их удовлетворило бы, если бы не пришел Ил Дархан [глава республики], они его ждали. И когда он подъехал, то люди успокоились, потому что к ним проявили уважение — приехали поговорить.
Я больше всего боялась, что кто-то что-то не так скажет, что мы дополнительно их разочаруем и они просто выйдут на улицу. Меня пугало, что из-за этого могут пострадать и они, и те, кого они встретят и к кому пойдут. Счастье, что они нас услышали и что мы пока пользуемся доверием.
— Многие мигранты говорят, что закрыли свои точки в день митинга и не вышли на работу на следующий день, потому что боялись нападений.
— Встреча прошла, и эти шесть или семь тысяч людей спокойно разошлись по домам. Я акцентирую на этом внимание, потому что для нашего маленького города это беспрецедентное количество. А эти [нападавшие на мигрантов] отморозки, которые вылезли на следующий день, — их сколько? Четверо? Они все задержаны. За них стыдно, никто их не одобряет, никто не призывал к этому совершенно. Эта бравада — пойти ящик с фруктами толкнуть, еще что-то сделать — глупость несусветная, бытовой национализм, который осуждается всеми. Это единичные случаи, о которых мы сожалеем и извиняемся.
Кто-то жаловался на погромы, [но даже] диаспоры сейчас сами говорят, что не было ничего такого страшного. Да, не вышли автобусы. Но не вышли по разным причинам. Есть информация, что [некоторые] быстро побежали санитарные книжки делать, еще что-то. Есть и те, кто работал все это время круглосуточно и вполне себе [нормально]. Когда жаловались автобусники, я просто им сказала: ребята, в каждом автобусе есть камера, почему не включаем? В каждом автобусе есть кнопка вызова полиции, почему не вызываем?.. Конечно, может быть, чего-то испугались, не хотят заявлять.
Это эмоциональная волна, этот страх спадет, нужно пару дней. Невиновные не должны страдать, виновные уже сидят в изоляторе.
— На ваш взгляд, мигрантов в городе слишком много?
— Не только на мой, как показывают события. В 2018 году 73 тысячи с лишним [приезжих] были поставлены в республике на миграционный учет, из них 42,5 тысячи — это город Якутск. Численность жителей города — чуть более 300 тысяч.
Их [мигрантов] много. В принципе… Все бы ничего, если бы они вели себя нормально и соблюдали законы РФ. Тот же подозреваемый [в изнасиловании] за январь-февраль совершил 13 административных правонарушений. За штрафы по ПДД «депорт» не поставят, но это не значит, что можно ездить как попало.
— Разве есть какие-то свидетельства, что мигранты в Якутии особенно вызывающе себя ведут? По статистике этого не скажешь.
— Статистика какая вещь… Когда тебя во фруктовом ларьке обвесили на 100-150 граммов, когда ты сидишь в такси, а за рулем человек, который плохо понимает город, — это как минимум страшно. Они ведь заняли сферу бытового обслуживания. [Я не имею в виду], что они тут все подряд захватили. Но я хочу сказать, что люди постоянно сталкиваются [с мигрантами]. Если бы люди работали на стройке, то, наверное, мало бы кто их видел в повседневной жизни, но поскольку это парикмахерские, общепит, торговля, такси, общественный транспорт, то у людей, конечно, создается впечатление, что это засилье.
Плюс — мы много раз говорили — это громкая национальная музыка в том же автобусе.
— Есть такая проблема?
— Была такая. Ну, единично, конечно. Плюс сами же общины говорят: ну не вешайте флаги своих республик в такси и автобусах, вы же находитесь на рабочем месте на территории РФ. Не надо, может быть, какие-то религиозные символы вывешивать на видном месте, религия — это ваше личное дело. То есть такие маленькие вещи — они копились. Санитарные книжки вызывают вопросы. Люди видят, что флюорография приходит пачками [на всех] (подразумевается, что документы могут быть поддельными. — Прим. ТД).
— Если все это так долго копилось, почему эти проблемы решили разгребать только сейчас?
— Вы знаете, что Айсен Сергеевич только заступил, я только заступила. Все силы руководства республики были направлены на то, чтобы перезимовать (в Якутске зимой нередко бывает –50 °С). [Было] принятие бюджета, запуск нового финансового года. Много разных причин. Поскольку теперь уже на эту проблему навалились всем миром — и руководство республики, и все ответственные министерства, и мы, муниципалитет, — я думаю, что мы [справимся]. У меня нет определенных полномочий что-то делать в миграционной политике, но они есть у субъекта либо у правоохранительных органов.
— Что будет предприниматься сейчас? Внеплановые рейды?
— И рейды внеплановые, и вообще усиление миграционного контроля. Я не говорю о карательных мерах, я говорю, что должно быть ровно так, как требует закон. Плюс к этому я и общинам говорила: вы своих в социум вводите. Когда люди живут закрытыми этническими группами, общаются только друг с другом на своем языке, они никогда не социализируются.
— Сильно ли в республике ощущается падение доходов, есть ли раздражение по этому поводу?
— Субъективно есть ощущение, что [люди стали жить] хуже. Но статистика не свидетельствует о том, что сильно хуже. Когда Росстат публикует сведения о среднемесячной зарплате, это вызывает массу возмущений у людей — в соцсетях, на форумах.
Потому что они же берут среднюю температуру по госпиталю — и алмазников, и нефтяников, и крупный бизнес, и коммерсантов. На самом деле даже в мэрии зарплаты невысокие.
— При этом в республике не было серьезных протестов — например, против пенсионной реформы. Не получилось ли так, что все это недовольство вылилось в антимигрантский протест?
— Не исключено. Безусловно, только само по себе это преступление нельзя считать причиной [происходящего]. Мы понимаем, что это детонатор. [Людей возмутила] дерзость совершенного. [Но и сыграло роль] собственное эмоциональное состояние жителей. Мы говорим в целом об уровне бедности, безработицы, о закредитованности населения. К сожалению, люди склонны перекладывать проблемы [на других] и искать виноватых. У северян и к пенсиям есть вопросы, и зарплата здесь не такая высокая, а уровень расходов очень большой — сколько стоит [одна только] зимняя одежда…
— Была ли какая-то реакция из Москвы на происходящее?
— Думаю, здесь Айсену Сергеевичу пришлось больше объясняться, к сожалению, поскольку он глава региона. Мне в этой ситуации легче. Я объяснилась со своим работодателем [подразумеваются жители города], мы друг друга поняли, и все хорошо у меня.
— У вас нет досады, что вы только заняли должность и сразу начались такие волнения?
— Нет. Я думаю, что нам удалось избежать очень больших столкновений, избежать кровопролития. Все исправимо, не произошло ничего такого, что невозможно исправить. Просто надо поработать подольше. Я думаю, что после того, как я взглянула в глаза шести-семи тысячам сердитых мужчин, мне уже мало что будет страшно. Из всего надо пытаться какие-то уроки извлекать.