Споры о том, органичны ли феминитивы для русского языка, приемлемо ли слово «инвалид» и как корректно называть трансгендерный переход, давно перестали быть прерогативой лингвистов. Чтобы начать дискуссию о том, что мы говорим и как это воспринимают другие, «Такие дела» составили словарь корректной лексики.
Проект словаря на дискуссии «Мы так не говорим!» обсудили филологи, психологи, транс-активисты и журналисты, ТД публикует тезисы.
Что такое словарь корректной лексики?
Идея словаря, как рассказывает автор проекта и журналист портала «Такие дела» Мария Бобылева, возникла на редакционных летучках. Авторы часто пишут о героях из социально уязвимых групп, и однажды стало понятно, что разные журналисты называют одни и те же проблемы по-разному. «Когда-то у нас в статьях проскальзывало слово “гомосексуалист”, авторы не имели в виду ничего плохого, но при этом мы понимали, что это не очень корректно», — говорит Бобылева.
Чтобы унифицировать термины, в редакции решили создать список слов для внутреннего пользования. Сначала предполагалось, что он займет не больше страницы, однако со временем список разрастался — и в итоге появился словарь корректной лексики. Сейчас в нем более ста определений, связанных с заболеваниями и ограничениями, названиями гендерных идентичностей и психических расстройств, сексом и социально уязвимыми группами.
Принципиальная позиция редакции в том, что словарь — это живой проект, который меняется и дополняется в режиме реального времени, в том числе благодаря письмам и комментариям читателей.
«Мы не говорим, что создали эталон, на который нужно равняться. Это не истина в последней инстанции, — подчеркивает Бобылева. — Мы понимаем, что не можем объять необъятное. У многих слов нет конечного правильного варианта, потому что язык меняется».
Для чего нужны корректные формулировки?
Язык если и не определяет сознание, то влияет на него, считают создатели словаря. Хотя эта гипотеза также может быть предметом обсуждения, корректная лексика необходима для вежливого общения с представителями социально уязвимых групп.
«Для транс-людей и людей с разной сексуальной ориентацией очень часто бывает важен тактичный, недискриминирующий язык, особенно в начале перехода или каминг-аута, потому что это сильно говорит о принятии, — говорит транс-активистка инициативной группы “Т-Действие” Екатерина Мессорош. — В частности, транс-людей психологически сильно задевает мисгендеринг (намеренное или ненамеренное употребление местоимений и родовых окончаний, не соответствующих гендерной идентичности человека. — Прим. ТД). Средний человек даже не представляет, сколько гендерированных форм глаголов в русском языке. А любой транс-человек, начиная переход, представляет это очень хорошо».
Необходимо не только выбирать корректные слова, но и избегать некорректных в ругательном значении. Как говорит психологиня, специалистка по работе с жертвами насилия Зара Арутюнян, многие люди специально используют дискриминирующие слова, особенно дети или подростки. «Когда дети в школе говорят “пидор”, они не имеют в виду ориентацию, а подразумевают “плохой человек”, но это не значит, что с этим надо соглашаться, — говорит Арутюнян. — В каждом классе, куда я захожу, есть от одного до трех человек со сложной гендерной идентичностью или со сложной сексуальной ориентацией. И когда кто-то использует это слово в качестве ругательства, у кого-то другого в это время что-то [внутри] ломается, нарушается, рвется».
Обсуждение языка так сложно, потому что это тема, в которой каждый в некоторой степени чувствует себя и жертвой, и экспертом, считает филолог, профессор ВШЭ Гасан Гусейнов. «Хотя мы готовы признать себя жертвами, нарушителями чужих границ признать себя труднее», — добавил он.
Почему так трудно внедрить феминитивы?
Отдельные сложности вызывают феминитивы: именно вокруг их употребления возникают самые жаркие споры и скандалы.
Как подчеркивает журналист, литературный критик и куратор выставок Анна Наринская, следует признать, что сегодня слово «режиссерка» обозначает не только род деятельности человека, но и неизбежно характеризует его политические взгляды. Кроме того, сохраняется также патриархальное убеждение, что обозначение профессии в мужском роде — например, «журналист» — в большей степени характеризует человека как профессионала, нежели обозначение той же профессии в женском. «Я сама все время ловлю себя на том, что принадлежу к той, традиционной, культуре, и определяю себя как “журналист”, а не “журналистка” — я же хорошо пишу», — признается она.
Кроме того, по мнению Наринской, феминитивы находятся в более сложной позиции, чем другие слова из словаря корректной лексики, так как «словарное» определение заболевания, например «человек с расстройством аутистического спектра», гарантированно никого не оскорбит. Феминитив же, напротив, может вызвать возмущение тех женщин, в отношении которых он был употреблен: «Самая сопротивляющаяся феминитивам часть людей — это женщины, которые считают, что феминитивы их принижают и загоняют в некоторое гетто», — указывает эксперт.
Однако, как считает Арутюнян, употребление феминитивов — это вопрос привычки:
С другой стороны, по мнению лингвиста, профессора ВШЭ и РГГУ Максима Кронгауза, проблема феминитивов в том, что они ставят под угрозу существование нейтральных слов. Как в паре «актер/актриса» каждое слово гендерно окрашено, в ситуации с распространением феминитивов, указал лингвист, ту же особенность приобретут и другие названия профессий, для которых гендерная окраска не важна, например «повар». Поэтому словарь необходимо дорабатывать при участии специалистов, лингвистов и социологов.
Кому и для чего нужен словарь корректной лексики?
Как говорит Мессорош, изменение языка помогает снять внутреннюю стигму, снизить внутреннюю дискриминацию. «Слова — это не просто слова, они несут образы и коннотации. Например, когда мы говорим «транссексуал» — это слово из МКБ, и оно имеет медикализирующую окраску. Активисты хотят его менять, но понятно, что на это нужны время и усилия», — подчеркивает Мессорош.
С другой стороны, важная цель словаря — сориентировать «людей ленивых и нелюбопытных», помочь говорить так, чтобы никого не обидеть, и в этом нет ничего плохого, считает Наринская. При этом, добавляет она, следует признать: внедрение словаря корректной лексики — шаг в сторону ограничения свободы слова, «диктатуры добра».
«Конвенция, не задевающая ничьи чувства и не обижающая других людей, — это ограничение свободы слова, на которое мы идем во имя гуманности и во имя того, что мы непреложно считаем хорошим. То, что в Америке происходит с так называемым N-word, — это, безусловно, нарушение свободы слова, которое лично я приветствую», — говорит Наринская.
Как считает эксперт центра лечебной педагогики «Особое детство» Ксюша Рейцен, сам процесс обсуждения разных слов — от «вагинального оргазма» до «трансперехода» — снижает тревожность и повышает безопасность общества. «Так, когда школы становятся интегративными и в них начинают пускать людей с разными нарушениями развития, в результате становится лучше всем остальным детям. Если ребенка с аутизмом не шпыняют и не выгоняют, это означает, что всем остальным детям становится легче — безопаснее, свободнее и спокойнее. Чем больше слов в этом словаре, тем безопаснее мы все будем себя чувствовать».
Выбор в пользу словаря корректной лексики — это выбор в пользу сложности, считает Гусейнов. «Мы живем в мире, который хочет практиковать сложность, — указывает Гусейнов. — Мы отвергаем понятия нормы и нормального, и мы ограничиваем тупость нормативности, к которой привыкли предыдущие поколения».
Задача публичных людей — просто вводить корректные слова в оборот, считает Мессорош. «Мы употребляем, лингвисты потом это описывают. А словарь аккуратной лексики — это только вершина айсберга», — подчеркивает она.