Художница Катя Муромцева ездит в гости к жителям домов престарелых, пансионатов в Тульской, Калужской и Тверской областях уже шесть лет подряд. Все это время Катя ведет фото- и видеодневник своих поездок, собирает рисунки и коллажи, которые они с пенсионерами делают вместе, берет с собой краски и альбомы по искусству. В этот раз у поездки особая цель: Катя едет в поселок Товарково Тульской области, чтобы забрать бабушку Женю на три дня в творческую командировку в Москву. Впереди совместный поход по галереям, выступление в музее «Гараж» и отбор работ для будущей выставки «Лучше хором» — ведь бабушка Женя и сама художница.
«Они учат меня частушкам, а я их — акварели»
«Первый раз я поехала в дом престарелых вместе с фондом “Старость в радость”, чтобы пообщаться с людьми старшего поколения, свидетелями и участниками нашей истории, которую я знаю только из школьных учебников. Но вместо “общей истории” я узнала много личных историй: Игоря Михайловича, прочитавшего всего Шекспира, бабушку Свету, встретившую свою любовь, бабушку Женю, решившую стать настоящим художником. Так началась наша дружба: я стала ездить регулярно в несколько пансионатов, почти каждые выходные проводила там», — рассказывает Катя.
По ее словам, ей интересно рисовать с бабушками и дедушками, а им интересно петь. «Поэтому они учат меня частушкам, а я их — акварели. Мы обсуждаем классическое искусство, задаем вопросы современному. Создаем “Наш ответ Кабакову, Булатову, Пепперштейну”. Приезжаем на выставки в музеи, делаем выставки у них в пансионате», — говорит девушка.
По дороге в Товарково Катя рассказывает, что везет бабушке Жене телефон — они купили его с друзьями, чтобы помочь пенсионерке завести инстаграм. «Было бы здорово, если бы у нее был новый выход в мир, чтобы она сама могла выкладывать свои работы, а люди могли бы следить, смотреть ее рисунки, это способ общаться с миром без посредника», — объясняет Муромцева. Командировка бабушки Жени — часть выставочного проекта «Бюро переводов» в музее «Гараж»: он посвящен переформатированию представления о музее, призван сделать его площадкой для экспериментов, мастер-классов и непосредственного общения со зрителями, потому что «музей может существовать как место, которое само пытается к зрителю прийти».
Катя рассказывает, как пару лет назад летом во время каникул сама постоянно находилась в одном из домов престарелых в Тульской области. «Мы обсуждали с жителями дома, что же нам вместе такое нарисовать, как сделать дом уютнее. Бабушка Валя сказала, что у нее дома висели ковры на стенах. Так коллективно и решили, почему бы нам не нарисовать ковры, ковры с оленями, — рассказывает Муромцева. — Потом те, кто не присутствовал при рисовании, думали, что мы на самом деле повесили ковры на стенах. Подходили и пытались дергать за нарисованную бахрому. Во время рисования мы с бабушками и дедушками часто фотографировались на фоне нарисованных ковров, в лучших русских традициях. А в последний вечер перед моим отъездом устроили выставку, слушали Вертинского. На утро все фотографии разобрали, выставка состоялась идеально».
«Наш ответ»
Свою роль Катя определяет скорее как организационно-медиаторскую, а еще она придумывает и проводит в домах престарелых разные мастер-классы, в том числе о современном искусстве: так появились коллективные серии «Наш ответ Кабакову», «Наш ответ Пепперштейну», «Наш ответ Булатову».
«Эта идея пришла в голову нам с художником Андриановым Игорем Михайловичем, который жил как раз в пансионате в Товаркове. Мы с ним много беседовали об искусстве, он был очень подкованный, прочитал всего Шекспира, знал много историй из жизни импрессионистов — настоящая энциклопедия. Мы ему собирали и привозили журналы и альбомы об искусстве. Однажды он спросил: “Катя, вот это все художники, которые уже прожили свою жизнь в искусстве, а что происходит в искусстве сейчас?” В тот момент была большая выставка Эрика Булатова в Манеже, и я привезла Игорю Михайловичу ее каталог. Он сказал, что это очень интересное сочетание текста и картины, потому что, с одной стороны, там изображен, например, такой классический пейзаж, а с другой, — написан текст, который организует пространство по-другому; что сочетание текста и изображения превращает картину в плакат о советском времени. И что все это, конечно, интересно, но он сам бы, наверно, другие фразы написал. Так он начал писать красной краской свои версии текстов для картин Булатова, отражающие его взгляды на советскую и перестроечную действительность и на свою жизнь: “Я многое устал видеть”, “Да ничего, продолжай жить”, “Критика на критику, ничего оригинального”, “Да ну эту критику, лучше что-нибудь любить”», — рассказывает Муромцева.
По ее словам, позже эту серию продолжили вместе с бабушкой Розой, бабушкой Верой и бабушкой Катей:
«У бабушек были более романтичные и лиричные ответы Булатову: “Он меня, наверно, любит”, “Небо сине-голубое смотрит на меня”. А у Игоря Михайловича наоборот: “Да ну эту романтику, бытовушка, пусть будет бытовушка”.
Когда открылась выставка Ильи Кабакова, мы сделали вместе с жителями пансионата для пожилых людей в Конькове и “Наш ответ Кабакову” — самому известному российскому концептуалисту. Бабушки немного критично к нему отнеслись, сказали, что он односложно трактует жизнь в Советском Союзе. Но еще в Кабакове пожилые люди смогли увидеть преломление своего времени, то есть как этот художник, который одного с ними многими года рождения, как он себе эту жизнь представлял и потом транслировал. И очень интересна, конечно, была их точка зрения, взгляд изнутри. В “Нашем ответе” мы пытались в какой-то одной емкой фразе артикулировать их опыт жизни в советское время. Некоторые участники написали про теперешний дом Кабакова из фильма: “Если иметь такой дом, то сколько нужно получать пенсию, чтобы оплачивать этот дом”. С одной стороны, это переосмысление искусства, а с другой, переосмысление условий жизни в рамках очень лаконичного высказывания.
Самые последние “ответы” посвящены выставке Павла Пепперштейна в музее “Гараж”, где мы проводили экскурсии. В “Нашем ответе Пепперштейну” мы использовали образы из его творчества и отвечали на вопрос, что же будет с Россией через сто лет. Одним из пророчеств было высказывание, что через сто лет Ленина похоронят по-христиански. Оно было навеяно инсталляцией Пепперштейна с мавзолеем Ленина, лежащего рядом с обнаженной девушкой. Я думала, что бабушки удивятся мавзолею, но они очень спокойно отреагировали. Сказали, что “наконец-то у Ленина есть компания, что он не один лежит”. И добавили: “Ну, когда у Паши закончатся идеи, пусть он к нам в интернат приезжает, и к нему сразу много новых идей в голову придет, мы ему концерт организуем или что-нибудь еще”».
«Лучше хором»
Муромцева говорит, что работы, которые были созданы за годы поездок в дома престарелых, можно условно назвать «Лучше хором». Одноименная выставка пройдет в мае в московской галерее «Пересветов переулок».
Катя объясняет, почему решила назвать выставку именно так:
«Был случай, когда я приехала рисовать с бабушками, подсела к одной и говорю: “А давайте…” — у меня был какой-то план. А она говорит: “Я рисовать не хочу”. Я немножко растерялась, думала, что же делать. Она говорит: ”Я только петь люблю”. И она вытащила песенник. А я, честно говоря, очень стесняюсь петь, потому что меня не взяли в детстве в музыкальную школу. И с тех пор петь мне как-то неудобно. А она мне говорит: “Ну ты не бойся, я тебя сейчас научу”. В итоге, пока мы весь этот песенник не спели, она меня не отпускала.
С тех пор я как-то стала легче относиться к песням. И скачала себе на телефон весь сборник Надежды Кадышевой, Анны Герман и еще ее любимых советских песен, которые мы вместе поем. Я просто ставлю минусовки, чтобы скрывать недостатки своего слуха и голоса, и мы подпеваем. Просто песня — это какое-то совместное эмоциональное действие, которое действительно объединяет.
“Лучше хором” подчеркивает совместность действия и эмоциональную составляющую, которая для меня здесь самая главная. Получается, что доступность музея, о которой я говорила, — это не только про физическую доступность, но и про возможность эмоционального подключения. Что искусство — это не зона отчуждения, а зона участия. Что мы не сидим в золотом храме, где общаемся только с профессиональным сообществом, которое понимает наш особенный язык, а что искусство — оно для всех, просто каждый увидит в нем что-то свое».
«Меня никто не может остановить»
По дороге в Москву бабушка Женя рассказывает, что рисует уже шесть лет. Она характеризует себя, как березу с ее картины «Одиночество»: стоит одна, думает о чем-то, ветром ее со всех сторон гнет, но она не ломается.
Пенсионерка добавляет, что может рисовать по восемь часов в день, иногда даже нарушая режим дня, пропуская обед и тихий час. «Меня никто не может остановить, ничего мне в эти моменты не надо — могу не есть, могу не спать. Ни обед, ни ужин, ни полдник, я буду рисовать, и все», — говорит женщина.
В доме престарелых в Товаркове у бабушки Жени есть своя мастерская прямо на лестничном пролете — стол, развешенные холсты, окно с видом на зеленое поле. Раньше это была мастерская художника Игоря Михайловича, он умер полгода назад, а его незаконченная работа — проступающий сквозь карандашный набросок бирюзовый купол то ли дворца, то ли церкви — так и не убрана с рабочего стола. К Игорю Михайловичу бабушка Женя всегда приходила за советом и ему единственному показывала свои работы. Сейчас она часто созванивается с Катей, чтобы посоветоваться про цвета и перспективу.
Свои картины, выбранные для выставки, бабушки Женя ругает: «Ерунда», «Мазня», «Чушь какая-то». Самокритику она объясняет так: «Если я буду хвалиться и говорить: “Да, я вот сделала, вот это так красиво, так хорошо”, в результате получится облом. Раз — и нет ничего. Я стараюсь себя, так сказать, обезопасить. Я и раньше рисовала, но не придавала этому значения. Помню, еще ездила проводником. Мы стояли в Смоленске на какой-то станции, и я посмотрела в окно — ну, там лес, церквушка, деревья голые, короче, осенний период. И я решила рисовать, но забросила, забыла. А потом, вот, видишь, как оно, в больницу попала, лежу. И я тогда сказала: “Господи, ну дай мне цель какую-то, может быть, что-нибудь получится. Ну, он мне дал, Бог, подкинул цель-то эту. Ну, я и давай рисовать. Иногда просто смотришь на все тупыми глазами, как говорится, а я люблю, когда голова что-нибудь придумывает, а я потом идею-то расширяю в уме. Не могу по-другому. Что на меня нашло — не знаю», — говорит бабушка Женя.
Пенсионерка рисует в основном природу. Хотя на одной из картин — большой волосатый мужчина. «Это дикарь. Небритый мужчина. Нам рассказывали про древность, ну, я и нарисовала, как он на мамонта-то охотится», — объясняет художница. «Небритый мужчина» тоже отправляется на выставку в Москву.
Хотя картины о любви у пенсионерки нет, она сходу придумывает сюжет для нее: «Нарисовать большой дуб — и вдалеке маленькую рябину. Как из песни. Как бы мне, рябине, к дубу перебраться. Вот тебе и любовь». У нас появляется идея организовать телефонный мост между галереей и домом престарелых, чтобы каждый посетитель мог позвонить бабушке Жене и другим художницам и оставить, например, устный отзыв. Бабушка Женя говорит, что не против звонков, если ее работы кому-то понравятся («особенно какому-нибудь деду»). Остаток пути на заднем сиденье машины Катя учит бабушку Женю пользоваться инстаграмом @babushka_jenya и выкладывать туда свои новые работы. А бабушка Женя теперь переживает, что у нее пока мало подписчиков.
Кураторы выставки благодарят за предоставленные работы бабушку Веру, бабушку Розу, Ольгу Роговую, Андрианова Игоря Михайловича, бабушку Женю (Еремину Евгению), Екатерину Ерохину, Кравцову Е.З., Тамару Бычкову, Кучерову Г.И., Ирину Лобову, Александру Иванову, Михайлову И.И., Анну Журавлеву, Трусову Марию Андреевну, Сергеева Виктора Владимировича. Все перечисленные авторы живут и работают в домах престарелых.
текст: Дарья Серенко, Катя Муромцева, бабушка Женя