В Саратове по дороге из дома в школу пропала девятилетняя девочка. Более суток ее искали родители, полицейские, спасатели и волонтеры «Лизы Алерт». Ее тело обнаружили в гараже рядом с ее домом. Вскоре был задержан 35-летний мужчина — ранее неоднократно судимый, в том числе за сексуальное насилие, Михаил Туватин. Ночью жители устроили стихийный митинг и потребовали выдать им преступника для самосуда. В этот же день появилась петиция с требованием отменить мораторий на смертную казнь. В поддержку такой меры высказались депутаты ГД от Саратовской области и уполномоченный по правам ребенка в регионе.
Похожие настроения россияне высказывают часто после резонансных, особо жестоких преступлений. Смертную казнь за педофилию требовали ввести в 2018 году после убийства 16-летней Кристины из Волгограда и в 2017 году после смерти девятилетней Яны из Белорецка. В 2016 году такая петиция появилась после разоблачения «хабаровских живодерок».
«Такие дела» поговорили с криминологом Владимиром Кудрявцевым, младшим научным сотрудником Института проблем правоприменения при Европейском университете об институте смертной казни и его эффективности в предотвращении подобных преступлений.
— Часто после таких историй, как в Саратове, следует бурная реакция с требованиями отмены моратория на смертную казнь, в том числе и от высокопоставленных людей. Как вы считаете, набирается ли какая-то критическая масса поддержки смертной казни, или эти истории каждый раз растворяются в повестке?
— Конкретно по этому вопросу довольно сложно судить. Насколько я знаю, опросы обычно фиксируют, что большая часть людей все-таки выступает за смертную казнь в России. Не очень понятно, возможно ли набирание какой-то критической массы, [которая привела бы к законодательным изменениям], поскольку вопрос связан не столько с внутриполитической повесткой, сколько с внешнеполитической.
Мораторий на смертную казнь в России введен в силу ее участия в международных организациях (в частности, в Совете Европы, — прим. ТД). Выход из этого моратория будет чреват последствиями.
— Насколько смертная казнь эффективна для предотвращения подобных преступлений?
— Судя по всему, это вообще не эффективная мера. Есть классические исследования Джона Джей Донахью (профессор права, экономист в Стэнфордской юридической школе — прим. ТД), он выпускает статьи с новыми оценками по этой теме где-то раз в три года. Он довольно авторитетно и четко показывает, что смертная казнь не является сдерживающим фактором — во всяком случае на американских данных.
Убийство — чаще всего преступление спонтанное. Совершая его, человек зачастую не оценивает рационально риски и возможные последствия. Странно думать, что суровое наказание остановит убийцу, когда он решился на такой поступок. О сдерживании можно говорить в случае имущественных преступлений и в случае организованной преступности, когда у человека есть какой-то рациональный замысел и он взвешивает для себя все «плюсы, минусы, подводные камни». Когда мы говорим о смертной казни, мы чаще всего говорим об убийствах или о других тяжких насильственных преступлениях, то что в XIX веке называлось «преступлениями страсти» — они слабо поддаются рациональному контролю.
— С чем связано такое настойчивое обращение людей к институту смертной казни и желание самим линчевать преступников после преступлений против детей? Это недоверие к имеющимся правоприменительным и пенитенциарным институтам?
— Это большой вопрос. Нужно проводить серию глубинных интервью и фокус-групп, чтобы понять, что заставляет людей требовать более жесткого наказания [преступника], в том числе линчеваний.
Мне кажется, люди не до конца понимают, насколько суровым наказанием является заключение в российской тюрьме на длительный срок. Речь о самом характере заключения — нахождение в российской колонии — тяжелое испытание для любого человека. Когда вам дают пожизненное заключение, по факту у вас есть возможность выйти по УДО через 25 лет, но, насколько я знаю, люди редко доживают до окончания этого срока.
— В истории, случившейся в Саратове, подозреваемый — рецидивист, который несколько раз был осужден. Возможно, люди ощущают неэффективность пенитенциарной системы?
— Да, это логичное умозаключение. Единственное, что люди не делают в нем следующий шаг — российская пенитенциарная система никого не исправляет, не делает достаточных усилий по реинтеграции людей в нормальную жизнь, по оказанию терапевтической помощи. У Михаила Туватина судимости по кражам и потом по изнасилованию. В большинстве развитых стран с лицами, совершившими преступления против половой неприкосновенности, помимо самого заключения, работают специалисты, которые пытаются выявить, насколько они опасны, как можно минимизировать риски рецидива. Таких преступников заставляют впоследствии, после выхода из заключения, наблюдаться у психологов. Так что люди совершенно правильно мыслят, но не делают последовательных выводов.
— Среди российского населения мнения по отмене моратория разделены примерно 50/50. (44% за возвращение смертной казни и 41% — против нее, по данным опроса «Левады» в 2017 году, — прим. ТД). Если говорить о политиках и чиновниках, есть ли какая-то тенденция, когда они выступают за смертную казнь?
— Это хорошо изученный вопрос, только не в России, а в США. Но, я думаю, что выводы можно перенести. Там должность судьи выборная и, соответственно, политическая. Исследования довольно хорошо показывают, что перед очередным электоральным циклом судьи начинают судить жестче и чаще выносить вердикты о смертной казни, и это нормальное направление мысли любого публичного политика.
Если вы хотите приобрести популярность у населения, вам нужно показать себя бескомпромиссным борцом с преступностью, а самый бескомпромиссный способ борьбы с ними — физическое уничтожение. Вы можете при этом лично не поддерживать и относиться нейтрально к смертной казни. То есть высказывания глав партий Миронова или Жириновского (Владимир Жириновский, однако, в своем комментарии сказал, что смертная казнь неэффективна, — прим. ТД), главы МВД или даже Путина — тоже самый обычный популизм, насколько в России вообще можно говорить об электоральной политике.