22 июля должен завершиться второй процесс по уголовному делу против карельского историка Юрия Дмитриева. В общей сложности суды длятся уже более трех лет, и почти все это время историк находится в СИЗО. «Такие дела» поговорили с людьми, которые вот уже три года приезжают в Петрозаводск на суды к Дмитриеву, чтобы постоять в коридоре и встретить историка аплодисментами, пока того проводят в наручниках к залу заседания.
Светлана Панич
Переводчик, Москва
Есть события, которые, казалось бы, к тебе впрямую не относятся, но незаметно, подспудно становятся частью твоей биографии. Дело Дмитриева стало для меня именно таким.
Поскольку часть моих научных занятий связана с изучением нарративов памяти о трагедиях XX века, я и прежде знала, что в Карелии есть такой историк Юрий Дмитриев, который много лет находит расстрельные ямы и восстанавливает имена жертв террора. Этим знание и ограничивалась.
Когда Юрия Алексеевича в первый раз арестовали, я оставалась дистантно-сочувствующей. А потом мне попалась статья Шуры Буртина «Дело Хоттабыча», и несколько дней я не могла прийти в себя: здесь, в нашем времени, на наших глазах происходит совершенно то же, о чем писали все жертвы тоталитарных режимов: невинного человека лишают свободы за несуществующее преступление, а точнее, за то, что он самим фактом своей неподконтрольной человеческой жизни посягает на незыблемость бесчеловечной системы. Говоря словами Н.Я. Мандельштам, «не за что, а почему». Однако в данном случае обвинение было выбрано с особо циничным расчетом на «модную нынче тему», так, чтобы навсегда запятнать репутацию не всегда «удобной», но, безусловно, чистой и свободной личности, спровоцировать грязный шепоток, мол, «дыма без огня не бывает», и тем самым морально обессилить, лишить общественной поддержки.
Я стала внимательней следить за этой историей, но дальше участия в вечерах, подписей и сборов в пользу Юрия Дмитриева дело не шло, пока совсем в другой, частной ситуации, мне на собственном опыте не довелось узнать, что делает с человеком оговор и как спасительно, когда находятся те, кто не поверит, какие бы личины правдоподобия ни натягивало на себя лживое слово.
В Петрозаводск, чтобы поддержать Дмитриева, стали ездить близкие мне люди. Прежде я на суды не ходила, мне были ближе другие способы сочувствия, но тут независимо от разговоров с ездившими в Петрозаводск друзьями стало понятно: ехать надо, точнее, не ехать нельзя.
Осенью 2017 года я впервые оказалась в коридоре Петрозаводского суда и со всей очевидностью поняла, а потом не раз убеждалась заново: здесь происходит нечто исключительно важное. Не просто так хорошие люди съезжаются, чтобы поддержать невинно осужденного. В пространстве отчуждения, страха, беды, каким даже при безупречном правосудии всегда будет суд, творится то, что точнее всего определяется библейским понятием «хэсед» — бескорыстная сопричастность, безусловная, внекорпоративная солидарность как форма сопротивления беззаконию.
Трудно сказать, насколько наше присутствие влияет на юридическую сторону. В какой-то мере все-таки влияет, хотя бы потому, что показывает: «карельский мемориалец» нужен очень многим очень разным людям и они не отступятся. Но совершенно определенно, что это присутствие меняет «воздух» судейских коридоров: не раз видела, как в глазах приставов, поставленных пресекать наши предполагаемые бесчинства, появлялась «неуставная» сочувственная задумчивость.
Так стоит ли ехать только ради того, чтобы пару минут поаплодировать Дмитриеву в коридоре? Определенно стоит. Во-первых, потому что смысл события не определяется его длительностью; клевета обезоруживается, а беззаконие обличается присутствием тех, кто с ними действенно не согласен. Во-вторых, ради той самой солидарности поколений, которая, как писал Аверинцев, всегда, во все времена была «фактором гражданской свободы». В-третьих, состоящая из очень разных людей общность, собравшаяся вокруг «дела Дмитриева», не просто сочувствует, поддерживает, сопереживает, но в каком-то смысле продолжает его жизненное дело.
Общность живых заступается за человека, который кропотливо и бережно восстанавливал общность тех, кого выдернули из домашней, теплой, беззащитной жизни, «гуртом и гурьбой» конвейерно расстреляли. Эти общности очень похожи: в них люди разного возраста, разных национальностей, сословий, профессий, верующие, атеисты, частные люди во всем их многообразии — и мы, уцелевшие просто потому, что родились позже, отвечаем за то, чтобы вернуть доброе имя и свободу человеку, окликнувшему по имени тех, кто протоптал нам «тропу в пустоту».
Ксения Ат
Музыкант, Минск
Я узнала о Юрии Дмитриеве из статьи Шуры Буртина «Дело Хоттабыча«. До этого меня не увлекали политические дела, но тут зацепило — я всю ночь читала этот текст, а на следующее утро решила срочно поехать в Карелию, посмотреть, чем занимался Дмитриев, — на Сандармох. На следующий день взяла билеты до Медвежьегорска, и мы с партнером сорвались.
Сандармох оказался одновременно и светлым, и мрачным местом: столбики-голбцы (традиционные памятные знаки на кладбищах русского севера, — прим.ТД), церкви с только потухшими свечками, плакаты о поисках родственников. Он встретил нас звенящей тишиной леса. Впервые оказавшегося тут человека урочище слегка придавливает своей атмосферой, историей, тяжестью смыслов. Ты стоишь посреди интернациональной братской могилы — памятника заключенным, раскинувшегося на 10 гектаров.
Первый раз приехать на суд получилось только в апреле 2018 года — я поняла, что просто обязана как-то поддержать Дмитриева. Он тогда был под подпиской о невыезде. После заседания мы познакомились и подружились — у нас вполне близкие взгляды на многие вещи, и мы оба питаем любовь к картографии. Впечатления были огромны — оказывается, можно так близко и тепло пообщаться с таким монолитным и удивительным человеком!
Я ездила на суды три раза. После оправдания [по первому] и начала второго дела Юрий Алексеевич находится в СИЗО, и теперь можно лишь помахать ему в коридоре, пока его ведут в зал суда. Знаю, что это его поддерживает, поэтому всегда рада приехать, чтобы увидеть его даже на очень короткое время.
Для более полноценного общения мы ведем переписку, насколько позволяет ФСИНовский цензор. Письма — для обмена мнениями и событиями, а поддержка в суде — как теплое напоминание о том, что мы рядом.
Прошлым летом у меня также был опыт наблюдения за тем, как РВИО перекапывает Сандармох (Российское военно-историческое общество пытается найти в Сандармохе останки советских военнопленных, якобы расстрелянных там финнами во время войны. Научных доказательств этой гипотезы не существует, — прим. ТД). Мы поехали туда, чтобы внимательно фиксировать, что происходит, и чтобы копатели ничего не могли подбросить в ямы.
Для меня также важно, что группа поддержки Юрия Алексеевича очень разнообразная, мощная и интеллигентная. Меня очень бодрит знать, что мы все вместе делаем маленькие дела для того, чтобы дело Юрия Дмитриева не было уничтожено.
Виктор Тумаркин
Компьютерный технолог, Москва
Последние 14 лет я занимаюсь переводом в электронный вид архивных документов, относящихся к периоду Великой Отечественной войны, участвовал в создании сайтов Минобороны ОБД «Мемориал», «Подвиг народа», «Память народа».
Про Дмитриева и его деятельность я до суда ничего не знал. Узнал из средств массовой информации. Начал читать подробнее. И достаточно быстро стало понятно, за что на самом деле его преследуют.
Осенью 2017 года друзья из ассоциации «Свободное слово» позвали меня поехать вместе с ними в Петрозаводск на суд. Тогда мне не удалось выбраться, но я решил, что надо обязательно съездить. Удалось это только в марте 2018 года. Дмитриев в это время находился под подпиской о невыезде, так что удалось даже с ним познакомиться — представился, перекинулись несколькими словами. Людей на суд пришло много — и местных, и из Москвы, и из Питера. На меня произвели впечатление и сам Юрий Алексеевич, и та обстановка, которая сложилась вокруг него. Тогда, разумеется, никто не знал, что приговор будет оправдательным. Только адвокат держался очень уверенно, утверждая, что можно победить. А Дмитриев держался великолепно.
Запомнилось, что когда кто-то попытался поздравить его с положительным результатом экспертизы, он ответил: «А с чем вы меня поздравляете? С тем, что я не педофил? Так я это и сам знаю».
Во время этой поездки было и интересное общение, и впечатляющая экскурсия в Красный Бор (место расстрелов недалеко от Петрозаводска, которое в 1997 году нашел Ю.Дмитриев, — прим. ТД), которую провел историк и друг Дмитриева Анатолий Яковлевич Разумов.
Когда прозвучал оправдательный приговор, с самого начала было понятно, что это не конец, что прокуратура его опротестует, но того, что последовало, я лично не ожидал. Те методы, которые применило следствие, иначе как бесчеловечными назвать нельзя. Это просто за гранью понимания. Сломали судьбу девочки. Не брезговали ничем, чтобы расправиться с Дмитриевым.
А тут еще эта мерзость с осквернением Сандармоха. Поиск погибших красноармейцев — это же непосредственно связано с моей работой, и мне нетрудно было увидеть все белые нитки, все вранье РВИО и остальных варваров.
И я понял, что надо ездить дальше. Ездить, чтобы стоять в коридоре, аплодировать вместе с другими, пришедшими поддержать Юрия Алексеевича, передавать в Москву скудную информацию, получаемую из коридоров суда, потому что было известно, как много людей, оставшихся дома, ждут новостей и фотографий, переживают, ловят каждую крупицу информации из Петрозаводска.
Надо сказать огромное спасибо группе поддержки из Петрозаводска, которая была на каждом заседании. Замечательные люди! Разумеется, все перезнакомились в этих коридорах. Я не знаю, сколько раз я приезжал. Не считал. Как мог выбраться, так ехал. Знаю, что людей на оглашение приговора приедет очень много. И они будут вместе. Либо радоваться, либо негодовать. Хотя и это еще не конец. Апелляция будет в любом случае, либо с одной, либо с другой стороны. Я очень хочу, чтобы справедливость восторжествовала.
А прокуроры, как обычно, в очередной раз наступают на грабли.
Я начал переписываться с Юрием Алексеевичем и в очередной раз убедился, какой это несгибаемый человек. Его письма, кроме всего прочего, очень интересны — это рассказы про людей, с которыми он сталкивался, про ситуации, в которые попадал. Надеюсь, что наше знакомство продолжится уже в нормальной обстановке.
Хочется сказать еще об одном. Пытаются распространять слухи, что Дмитриева поддерживают из-за его профессиональной деятельности, прощая ему все возможные грехи. Чушь! Дмитриева поддерживают, потому что он невиновен, потому что обвинение сфальсифицировано, причем настолько грубо, что не увидеть это может только тот, кто не хочет этого видеть. А что касается его профессиональной деятельности, то да, она заслуживает глубочайшего уважения и признания. Такими людьми, как он, надо гордиться. Помнится, Лидия Корнеевна Чуковская где-то в 70-х годах говорила, что у нас будут улица Солженицына и площадь Академика Сахарова. Над ней смеялись. Я не сомневаюсь, что в Петрозаводске будет улица Юрия Дмитриева.