Утром 22 сентября жители деревни Город Солнца в Красноярском крае, где находится религиозная организация «Церковь последнего завета», рассказали о визите силовиков. Были задержаны глава общины Сергей Тороп, который называет себя Виссарионом, и его помощники Вадим Редькин и Владимир Ведерников.
Следственный комитет заподозрил их в совершении преступления по части 1 статьи 239 и пунктам «а», «б» части 3 статьи 111 УК РФ (создание религиозного объединения, деятельность которого сопряжена с насилием над гражданами, причинение тяжкого вреда здоровью двум и более лицам). Сам Виссарион заявил, что полностью не согласен с обвинениями.
Религиоведы и антропологи рассказали «Таким делам», о чем свидетельствуют подобные задержания и почему под угрозой находятся не только последователи Виссариона.
Александр Панченко
религиовед, профессор факультета антропологии Европейского университета в Петербурге
В «Церкви последнего завета» я занимался полевой работой несколько раз с промежутками, поэтому я могу судить о них аргументированно. В смысле социального контроля они довольно свободно организованы. У них даже нет какого-то формального членства, поэтому никто точно не знает, сколько у них последователей.
Последователи этого движения — в основном городская интеллигенция, которой хотелось покинуть города и начать какую-то новую жизнь. Оно не очень многочисленное, в Красноярском крае живет около четырех тысяч человек.
Это довольно типичное движение для современной религиозной культуры и для религиозного тренда рубежа постсоветской эпохи. Это то, что мы иногда называем New Age новой религиозной культуры, — идея, что нужно строить новое общество, основанное на принципах ненасилия. Хотя тут есть некоторый христианский антураж, поскольку предполагается, что виссарионовцы — это «новое воплощение Христа».
На них стали серьезно наезжать представители Следственного комитета и силовых органов еще в 2018 году. Это какая-то спланированная акция — «Церковь последнего завета» никакими серьезными рычагами в обществе не обладала.
«Церкви последнего завета» вменяют возрожденную «сектантскую» статью 239 УК. Тут, наверное, легче бороться в суде, потому что это все не так просто доказать. У нас существует достаточное количество религиоведов, которые, я надеюсь, встанут на защиту [движения]. Пока что, видимо, не идет речи о признании экстремистским учения «Церкви последнего завета». Посмотрим, как дальше будут развиваться события. [Если Виссариона арестуют], то община все равно будет как-то жить дальше. Если к людям будут и дальше применяться какие-то репрессии, то сложно сказать, что будет.
Скорее всего [в обвинение в психологическом насилии следователи вкладывали то, что] последователи были ориентированы на вегетарианство и веганство. И у них было скептическое отношение к официальной медицине, но это довольно типично для многих граждан России, которые ни в какие религиозные объединения не входят. Доказать то, что кого-то заставляли жить именно так, а не иначе, просто не получится. Это свободный выбор свободных людей — скорее всего, речь не идет о психологическом насилии.
Обсуждать тему [того, что община была создана для получения дохода от религиозной деятельности можно], если мы видим, что та или иная элита религиозной организации живет в особой роскоши. [У Виссариона] не было роскоши, достаточно там побывать и увидеть. Все религиозные организации собирают благотворительные пожертвования, без этого ничего не бывает. Если ты хочешь заработать деньги таким образом, то уехать в не шибко приспособленную для жизни сибирскую тайгу — явно не самый разумный подход.
Всем, кто не принадлежит к так называемым традиционным или историческим религиям: к православию, иудаизму, исламу, буддизму и римской католической церкви, лютеранству, — стоит помнить, что к ним в один прекрасный день могут нагрянуть сотрудники ФСБ. Мне кажется, всем гражданам России стоит думать, что вне зависимости от того, какую веру они исповедуют и какой жизнью живут, никто не застрахован от произвола силовиков.
В разных религиозных группах есть свои социальные режимы, но большинство современных православных монастырей гораздо тоталитарнее, чем любое новое религиозное движение. Мы видим последнее десятилетие, что осуществляется целенаправленная политика по выдавливанию альтернативных религиозных движений из России. «Свидетели Иеговы» признаны экстремистами, и большое число последователей сидит в тюрьме. Сейчас в России продолжаются процессы, связанные с церковью саентологии, время от времени проходят наезды на пятидесятнические церкви. Большие проблемы могут ожидать нерегистрируемых баптистов и пятидесятников, потому что у них есть идея, что не следует официально регистрироваться и вступать в отношения с государством.
Конституция РФ, которая не исполняется и насилуется режимом, гарантирует свободу совести и вероисповедания: кто во что хочет, тот в то и верит. Брать и арестовывать людей за то, что они верят не так, как кому-то нравится, — это преступление и нарушение Конституции.
Мария Ахметова
кандидат филологических наук, этнолог, старший научный сотрудник ШАГИ РАНХиГС
Община Виссариона — это не единственный пример религиозного сообщества, существующего автономно, на самообеспечении. Можно вспомнить, например, некоторые более или менее изолированные общины старообрядцев в России и за рубежом и разного рода религиозные и парарелигиозные экопоселения.
Вообще само по себе существование виссарионовской общины, как и других подобных, — естественное явление в религиозном поле, поскольку это поле не может быть монолитным и единообразным, даже в условиях моноконфессионального общества. Возникновение разного рода групп и микросообществ — это вообще социальная закономерность, поскольку доминирующие или мейнстримные идеологические формы не могут устраивать абсолютно всех. Виссарионовцы появились в начале 1990-х, с одной стороны, в условиях внезапной религиозной свободы, с другой — это движение продолжило определенные тенденции, духовные искания и паранаучные практики, возникшие задолго до падения идеологического диктата во время распада СССР. Таких движений тогда возникло очень много, но виссарионовцы стали одними из тех, кто проявил редкую жизнеспособность.
Арест руководителей общины и ее «закрытие» причинит больше вреда, чем, если так можно говорить, пользы. Люди по собственному выбору и доброй воле выстроили свой микросоциум (который существует уже лет 30), и его насильственное разрушение ни к чему хорошему не приведет. К тому же практика показывает, что это часто бессмысленно, религиозное движение уходит в подполье и затем восстанавливается — ровно это произошло с Белым Братством, руководителей которых в середине 90-х судили на Украине за то же самое, что сейчас будут пытаться вменить Виссариону (в частности, за причинение вреда здоровью адептов: в то время «белые братья» практиковали веганство, как и сейчас виссарионовцы).
Мне, в отличие от моих коллег, не приходилось бывать в общине, но приходилось общаться с виссарионовцами, живущими в Сибири, когда они приезжали в Москву; приходилось читать газеты, которые издают виссарионовцы. Несмотря на экзотические мировоззрение и образ жизни, которые, разумеется, могут для нас быть неприемлемыми, те, с кем я общалась, совсем не производят впечатления неадекватных людей, настроенных против «внешнего мира». Кстати, хорошо известно, что в многих религиозных движениях, даже если в начале своего существования они были резко маргинальны по отношению к «внешнему миру», со временем эти установки смягчаются.
Понятия «деструктивная секта», «тоталитарная секта» возникли в 1990-е годы именно как реакция на обилие религиозных движений. Беспокойство общества от появления этих движений, которые часто отличаются весьма своеобразными вероучением и практиками, и в которые внезапно уходят близкие люди, знакомые и коллеги, вполне понятно. Но эти термины довольно уязвимы, о чем неоднократно говорили и религиоведы, и юристы, а кроме того, «деструктивные» и «тоталитарные» черты, элементы диктата и психологического прессинга можно при желании обнаружить во многих сообществах, совсем необязательно религиозных. Грань между «деструктивным» и «недеструктивным» часто очень зыбкая. Если не брать в расчет крайние случаи, когда «секта» практикует насилие, убийства, терроризм и так далее, главным критерием я бы считала отношение к возможности выхода. Если для разуверившегося закрыта возможность уйти из движения, если это предполагает угрозу его жизни или здоровью, опасно и деструктивно прежде всего это. Виссарионовцы — явно не тот случай.
Задержание руководителей общины, очевидно, обусловлено общим курсом на борьбу с «экстремизмом», в том числе в религиозной сфере (на наших глазах, например, задерживают и судят за экстремизм Свидетелей Иеговы). При этом сама по себе антиэкстремистская практика нередко оборачивается банальной «зачисткой» инакомыслия, то есть всего того, что, условно, не санкционировано «сверху». И это тревожная тенденция.
Борис Кнорре
Доцент НИУ ВШЭ, религиовед
Мне очень неприятна «зачистка», которая происходит в общине Виссариона. В религиозном движении могут присутствовать договорные коммерческие отношения просто в силу того, что, как и любой социальной группе, им нужно организовывать управление хозяйством, адаптироваться к социуму. Поэтому такое обвинение нелогично. Грань достаточно зыбкая, и увидеть какие-то злонамеренные коммерческие мотивы можно там, где их нет.
Виссарионовцев изначально упрекали в манипуляции людьми: что они склоняют к отказу от имущества, социальной жизни, образования. Но потом они социализировались: стали выстраивать отношения с социумом, муниципалитетом. Они перестали отговаривать людей от получения образования и настраивать против окружающего мира.
Община Виссариона — это лишенное западного влияния общество, это доморощенный, российский культ. Их идеология созвучна пониманию России как природной страны.
У нас такая специфическая культура охранительства, которая подпитывается некоторыми предпосылками православия. Православие очень дуалистично, ориентировано на ощущение наличия множества враждебных духов и того, что мир
лежит во зле. Такой подход культивировался веками, а сегодня в рамках постмодерна он приводит к достаточно грубым обобщениям. Охранительство очень хорошо коррелирует с позицией силовиков, с установкой на то, что зло надо
подозревать в том, что малопонятно и неизвестно, в том, что что-либо новое, неизвестное само по себе таит опасность.
У нас культура закрытых дверей, культура охранников. В религиозном поле это так проявляется, что зачищают разные непонятные явления. Но похоже, сегодня опасность представляет не сама сфера непросчитанного, а идеология безопасности.
Идет систематический процесс борьбы с инакомыслящими, который начался три года назад со Свидетелей Иеговы, а подспудно — намного раньше. Я считаю, что наезд на виссарионовцев — гораздо более серьезный вызов российскому обществу, чем наезд на иеговцев или сайентологов. Они не делают своей идеологией сближение с природой, в то время как виссарионовцы ориентированы на возвращение к почве. Их труднее упрекнуть в корысти, потому что они бегут от городов. Они предлагают альтернативу городской культуре.
Это поступательное движение в сторону репрессивности, зачистке всех инакомыслящих и людей, чуть отклоняющихся от нормы и стандарта. Ждать [что завтра могут прийти силовики] нужно всем самостоятельно мыслящим людям.
Государство начинает зачищать все возможные формы самоорганизующихся и непонятных для него коллективов.