45-летняя Наталья Руш живет в Москве, работает юристом и одна воспитывает четырех приемных детей. Пятая приемная дочь уже взрослая и имеет свою семью. Наталья говорит, что при необходимости она готова забрать еще детей.
«Такие дела» публикуют ее монолог.
«Надо разбирать детей»
Меня зовут Наталья Руш. Я всегда считала многодетных чудаковатыми. Сейчас мне 45 и у меня пять приемных детей. Попытаюсь вспомнить, как со мной это случилось.
Моя мама всегда всех спасала, поэтому привычка «спасать» заложена с детства в семье. Многие дети таскали щенков домой — у нас дома с ними принимали. Так что мою семью тоже можно назвать «приемной». Несправедливость возмущала всегда. Моим первым местом работы было Общество защиты прав потребителей, первым судебным делом было дело о защите прав потребителей.
Дальше было донорство: я здорова, у меня много крови, почему бы не поделиться с тем, кому она нужнее? Приехала в детскую больницу (детская была ближе к дому — не надо далеко ходить, чтобы кому-то помочь), жду очереди. И тут мне говорят: «Ваша кровь подходит одному ребенку, вы готовы на прямое переливание?» — «Готова, конечно». Нужно было пройти дополнительное обследование. Хожу по коридорам больницы, вокруг много детей в сопровождении медсестер… «Где их мамы?» — «У них нет. Они из детдомов». И опять несправедливость возмутила: у ребенка должна быть мама, особенно в больнице, там же ребенку страшно. И я решила — надо разбирать детей.
Я нашла единомышленников, стала волонтером, ездила в детские дома. Мы играли с детьми, привозили им мыльные пузыри и шарики, развлекали их как могли. Тогда еще мы не знали, что помощь нужна другая. На тот момент для ребят-волонтеров это было доступным способом помочь. Но уже тогда я постаралась делать свое участие более адресным. К примеру, одну девочку должна была усыновить испанская семья, я нашла ей репетитора по испанскому языку.
Решение стать приемной мамой далось мне очень легко. Я взрослый человек, уже состоявшийся в профессии, есть свой дом, есть силы, энергия, уверенность в себе. На главные вопросы — как выбрать и как полюбить ребенка — мне помогли найти ответы единомышленники. Остальное — дело техники. Собрать справки и забрать своего ребенка. Все заняло не более двух месяцев. И вуаля: теперь есть с кем ходить в цирк! Я любила цирк, а сходить было не с кем.
Так в 2008 году у меня появилась восьмимесячная дочь Саша. Я полностью на нее переключила свое внимание. Новый образ жизни давался непросто. Похудела на пять кило, видимо, от стресса, да и от постоянной физической активности.
Какое-то время я продолжала по инерции ездить в детские дома, волонтерить. В одном из них познакомилась с 14-летней Катей. Она меня удивила своей кротостью и приветливостью. Я пригласила ее к нам в гости. Далее стала забирать каждые выходные и каникулы. Выпускной, училище, свадьба, рождение детей… Мы стали семьей. Катя поменяла фамилию на мою, родила мне двоих внуков, живет уже со своей семьей, но мы проводим много времени вместе. В 2012-м у меня появился годовалый сын Кирилл.
Мне повезло с детьми: здоровы, симпатичны, развиваются гармонично. Мы росли и становились семьей, учились принимать друг друга, работали с ревностью и конкуренцией среди детей. Путешествовали много, новые впечатления нас объединяли еще больше. Когда дети подросли и мы переехали в большую квартиру, завели собаку.
В выписке из детского дома: «Агрессивен, кусается и бьется головой»
А в прошлом году звонят мне из опеки того же городка, где забирали Кирилла, утончить какие-то моменты по документам. В разговоре упомянули, что оформляют документы на еще двух детей с той же фамилией. Я даже не сразу поняла, что это наши родственники. Уточнила. Так и есть: у той же женщины родились еще двое детей и оказались там же, где я забирала Кирилла. Я была готова к решению забрать их и морально, и документально: у меня на руках было заключение органов опеки на принятие в семью еще двух детей (за год до этого семья нужны была двум другим детям, которые, к счастью, в итоге остались в семье).
Наташу и Диму пришлось немного подождать. Опека через суд лишала родительских прав их маму. Через месяц мне дали с ними познакомиться. Как обычно, наговорили всяких ужасов про здоровье. Правда, в этот раз они подтвердились. У Димы генетические отклонения, хромосомные аномалии, которые не позволяют ему пока заговорить.
«Нарушение поведения» — так называют внешнее проявление особенностей ребенка, когда, видимо, родитель обходит стороной психиатров и избегает диагнозов для своего чада. Заглядывая в будущее, могу предположить, что диагнозы, видимо, неизбежны для того, чтобы вписать ребенка с особенностями в социальную модель нашего общества (выбрать ему способ обучения для начала). В выписке из детского дома: «Агрессивен, кусает и бьет детей…» А я думала, что я опытная мать, справлюсь.
Первую пару месяцев я не справлялась совсем. Днем он закатывал истерики на любой новый режимный момент, любой отказ вызывал агрессию, ночью вставал и шел куда-то по квартире, громко шлепая ногами по полу. Мне было страшно засыпать и просыпаться, я все думала, что же будет дальше, как мне с этим быть. Разные мысли меня посещали, за некоторые из них мне сейчас стыдно. А потом я вдруг вспомнила, что он просто ребенок, а за спиной у него — даже страшно представить, что. По выдержкам из больничных карт можно судить, что детство у него было нелегким. И сейчас он просто боится, вот и борется со всеми. Если уж я, взрослый человек, боюсь, то как, должно быть, страшно этому маленышу, что он воюет изо всех сил? Я сменила тактику. И стала просто «быть рядом», говорить хорошие слова как мантры сквозь его ор. И со временем после истерик он стал приходить обниматься.
Сейчас это абсолютно другой ребенок: хорошо сложенный шустрик, сильный физически, самостоятельный в быту, ответственный мамин помощник, эдакий маленький мужичок, которому всегда есть что сказать, не словами, так жестами. На вопрос врачей: «Понимает ли обращенную речь?» всегда отвечаю: «Кажется, лучше, чем все остальные мои дети. Хоть и не сразу, но в итоге все выполняет. А остальные еще препираются». На фоне прошлогодних звуков «Ы» «А» «У» и «ЗЫ» (все!) и предвещаний от врача о его полной необучаемости, сегодняшнее «Спа-си-бо» из его уст вызывает слезы восторга у всей семьи. То ли еще будет!
«Что-то мне подсказывает, что мы сможем»
Когда мы оказались закрытыми дома на карантин из-за коронавируса, я очень хорошо прочувствовала, что мы в правильном составе. Не было ощущения, что кого-то не хватает или кто-то лишний. А вот когда Дима остался с бабушкой на реабилитации, показалось, что трое детей — это и не много вовсе. В доме царила такая тишина и покой. Я это к тому, что дело не в количестве.
Меня иногда спрашивают, как я справляюсь с четырьмя детьми. Нет никаких «я и четверо детей у меня на шее» — это было бы действительно тяжело. Есть «мы», и мы все вместе хорошо справляемся, каждый по мере своих возможностей участвует в создании и поддержании этой системы.
Про расширение состава пока не думаю. Но если будет ситуация и возникнет необходимость принять в семью ребенка, то мой лозунг — всегда! Органы опеки периодически сверяются со мной как с потенциальной фостерной семьей на предмет готовности перехватить на время попавшего в трудную ситуацию ребенка. Я всегда подтверждаю. Что-то мне подсказывает, что мы сможем. Но специально я не ищу таких возможностей.
Чтобы быть приемным родителем, надо обладать знаниями об особенностях детей с историей потери близкого, а также готовностью с этим «работать». У одной известной фостерной мамы, американки Нэнси Томас, есть книга под названием «When love is not enough» — «Когда любви недостаточно». И мне кажется правильным использовать свои навыки не только для создания семьи (здесь есть элемент здорового эгоизма), но и сделать чуть больше, как бы отдать должок. Меня всему этому годами учили — школы приемных родителей, психологи, другие родители. Ресурс должен «работать».