Одним из главных слов 2020 года Государственный институт русского языка назвал «самоизоляцию» — основную российскую профилактическую меру по борьбе с коронавирусом, предполагающую уединение заболевшего человека дома. Но в Москве и других городах живут десятки тысяч бездомных, у которых нет возможности следовать этой, казалось бы, простой мере. Директор организации помощи взрослым людям, попавшим в трудную ситуацию, «Дом друзей» Лана Журкина рассказала, с какими еще проблемами сталкиваются их подопечные во время второй волны пандемии.
Лана Журкина
директор московской организации помощи бездомным «Дом друзей»
Сейчас случаев заражения бездомных стало гораздо больше, потому что стали меньше брать в больницы. В первую волну забирали даже бездомных с начальными симптомами, сейчас такого нет. Если бездомный обратится за помощью с симптомами тяжелого заболевания — его отвезут и на КТ, измерят сатурацию. Если выявят тяжелое поражение легких — естественно, отправят в больницу и обеспечат необходимыми препаратами.
По большому счету бездомным обратиться некуда. Мы рекомендуем обращаться в Московский научно-практический центр наркологии, в отделение профилактики социально значимых заболеваний. Туда человек может прийти, в общем, даже без документов, а если они есть — вообще прекрасно. Оттуда человека уже могут устроить в стационар. Но не каждый туда дойдет. Проблема не в том, что человека некуда направить, а в том, что, если туда дойдет один из ста, это уже будет подвиг.
Потому что надо идти куда-то, где, возможно, с тобой поговорят плохо, может, вообще не возьмут, а может, еще что-то случится… Человек будет себя накручивать. Те, у кого есть деньги, идут изолироваться в хостелы, гостиницы. В дешевых гостиницах или общежитиях не требуют документов о том, что человек ничем не болеет.
Еще в первую волну я просила у Минздрава направлять людей, у которых нет места жительства, в обсерваторы, чтобы из них они выходили полностью пролеченные. Мне пообещали дать номер человека, который занимается обсерваторами [в Москве], и попросили связываться с ним напрямую, когда к нам приходит человек с коронавирусом. Номер этот я не получила, но следом мне посоветовали вызывать скорую помощь — и пусть она госпитализирует больного. Но скорая помощь в обсерваторы не возит. Сразу говорят: «Мы вам что, такси?»
У нас [в практике] было много случаев, когда люди приносят подтвержденный в стационаре ковид первой и второй степени (то есть с легким течением) и требование от Роспотребнадзора самоизолироваться. Я хотела бы, чтобы у меня была возможность позвонить специалисту, который знает про заполненность всех обсерваторов, и сказать: «Ко мне пришел человек, которому предписано самоизолироваться, но мне негде его изолировать». Но у меня нет такой возможности.
А первая и вторая степень коронавирусной болезни не считается таковым. Что касается тех, кто болен серьезно, — я не сталкивалась с такими случаями, когда человеку совсем отказывают в помощи и он умирает на улице [от этой инфекции]. Всех лечат, забирает скорая помощь.
Обсерватор должен быть продолжением лечения, человек не может прийти туда с улицы. Сейчас он не может прийти так даже в поликлинику, потому что нужно записываться заранее. В обсерватор не должна везти скорая, туда должны переводить из стационара — из стационарного отделения заболевший человек не должен выходить на улицу.
Были, конечно, клиенты, кого не пускали в обсерватор при наличии диагноза. Я не стала бодаться с этим, и в какой-то момент мы просто открыли свой обсерватор. Сейчас он закрыт, у меня нет на него денег, но он проработал в течение полугода — с апреля по сентябрь. Мы делали большой проект, забрали четыре тысячи человек с улиц Москвы и заселили их в хостелы, которые арендовали полностью. В одном из хостелов мы устроили полноценный обсерватор. Там работали медики, которые отслеживали состояние здоровья людей, возвращающихся из больниц с этим диагнозом, — они помещались в один блок. А люди, которые начинали кашлять, отправлялись в другой блок. Это было создано не столько для того, чтобы убрать человека с улицы, а чтобы человек, который пришел на проживание в проект, не заразил всех остальных. Это помогло: ни в одном из хостелов у нас не было ни одной вспышки.
Все исключительно на своих ресурсах и ресурсах спонсора, который оплачивал нам аренду хостелов, все остальное мы делали своими ногами и руками. Моя команда с апреля по сентябрь работала по 12-14 часов в день без единого выходного.
Спонсор дал определенную сумму, и она кончилась. Но весной были другие условия: жесткий локдаун, люди не могли перемещаться по улицам, нужно было их куда-то забрать. Все рабочие места были закрыты, люди оставались элементарно без денег, им даже воды негде было попить. Позакрывались все вокзалы. Сейчас таких жестких ограничений нет. А тогда был жесткач, ко мне приходили заселяться целыми строительными бригадами — стройки позакрывали, людям денег не выплатили, и им не на что было уехать домой.
Из всего, что было, у нас остался приют на 60 человек и приют для пожилых на 10 человек. Обсерватор сейчас я не могу себе позволить — это в первую очередь деньги на коммерческую аренду, а никто не хочет сбавлять цену, хоть рынок и просел. Тем более когда арендодатель слышит, что в помещениях будут проживать бездомные, он вообще хочет накрутить три конца. Плюс есть представление, что, если мы хотим снять помещение, где будут находиться бездомные люди, — можно дать нам абсолютно гадское и убитое место с продавленными матрасами. Также на такой проект мне надо набирать сотрудников, платить им зарплату, соблюдать все меры и стандарты — и вкладываться отдельно в это. Нельзя взять любой подвал и брать туда людей, которым Роспотребнадзор предписал самоизолироваться.
При этом человек, который носит в себе вирус, является источником заражения — как домашний, так и бездомный. Все, кто ходит по улице, когда должен быть изолирован, — все заразны. Домашний может при этом посидеть в фейсбуке и написать, как ему хреново сидеть дома и как бы ему погулять в парке так, чтобы не оштрафовали. А бездомный просто везде ходит: он «никто», его никто и не оштрафует. Соцмониторинга на него нет.