Политик Алексей Навальный, который держит голодовку во владимирской ИК-2, рассказал об ухудшении здоровья и о том, что «спит на соседней койке с кашляющим туберкулезником». Какова ситуация с лечением туберкулеза в российских колониях и какие заблуждения об этой болезни стали транслировать в социальных сетях и медиа, разобрались «Такие дела» вместе с ТБ-активисткой Ксенией Щениной.
Миф 1. «Тюрьмы — рассадник туберкулеза». Так было раньше, но сегодня туберкулез широко распространен среди людей, которые никогда не сидели и даже не знакомы ни с одним заключенным. Главный фактор развития болезни — ослабленный иммунитет. Поэтому сейчас 20-25% среди впервые выявленных заболевших составляют люди с ВИЧ. Особенно высок шанс у тех, кто не принимает антиретровирусную терапию (поэтому охват лечением ВИЧ-положительных россиян так важен еще и для борьбы с ТБ).
«Среди всех впервые заболевших туберкулезом в 2019-м только 7% выявляют во ФСИН, — пишет в своем блоге фтизиатр Ольга Винокурова, кандидат медицинских наук, ассистент кафедры инфекционных болезней с курсами эпидемиологии и фтизиатрии Российского университета дружбы народов. — В 1999 году 25% всех впервые выявленных больных ТБ были из тюрьмы. Заболеваемость во ФСИН в 1999 году — 3 тысячи на 100 тысяч, в 2017 году — 538 на 100 тысяч заключенных».
Важно, что в странах постсоветского пространства как минимум треть жителей инфицированы палочками Коха. Пока организм здоров, он не дает туберкулезу размножаться. Стоит организму ослабнуть, иммунитет падает — и туберкулез проявляет себя. Тюрьма — это безусловно фактор риска развития туберкулеза.
Почему, объясняет фтизиатр Ольга Винокурова:
- проживание в условиях скученности (тесный контакт с возможным источником болезни, плохо вентилируемые помещения);
- стресс и плохое питание;
- большая доля ВИЧ+ среди заключенных;
- еще до попадания в тюрьму многие люди уже относятся к группе риска (те же пункты 1,2,3) + алкоголизм, наркозависимость;
- низкая приверженность к лечению (и, возможно, плохая организация медслужбы), это значит — чаще неэффективное лечение до выхода на свободу, рост лекарственной устойчивости.
Кроме того, может быть затруднено раннее выявление источника, хотя больше половины заболевших туберкулезом сегодня выявляют еще на этапе поступления в СИЗО, говорит Винокурова: «В 2000-х годах значительно улучшилось финансирование противотуберкулезной службы ФСИН, было закуплено лабораторное оборудование, флюорографы, создавались новые стационары, проводились тренинги среди медперсонала».
В идеале человек имеет право как на качественное лечение ТБ, так и на досрочное освобождение, если у него тяжелая форма туберкулеза (согласно постановлению правительства №54 от 2004). Ходатайство об освобождении можно подать в администрацию исправительного учреждения. В реальности, конечно, все не так просто, «Такие дела» не раз писали о том, что заключенных отпускают из колонии «по болезни» зачастую уже умирать на воле.
Миф 2. «Вспышка туберкулеза». Применительно к ТБ нельзя говорить «вспышка туберкулеза». Туберкулезу нужно несколько месяцев, чтобы развиться так, чтобы он стал виден на снимках. При этом в начале развития болезни температура может быть только чуть-чуть повышена. Высокая температура и лихорадочное течение болезни свойственны редким формам — ТБ-менингиту и милиарному ТБ. На ранних порах у болезни может не быть симптомов, кроме повышенной утомляемости.
Для контроля туберкулеза в местах лишения свободы у ФСИН есть четкие регламенты:
- флюорография два раза в год (после освобождения еще два года человек должен придерживаться этой кратности, однако на свободе его гораздо сложнее в этом плане контролировать);
- лабораторная диагностика по мокроте у подозрительных на ТБ заключенных (если есть изменения на флюорографии либо жалобы);
- незамедлительная изоляция пациента в лечебно-исправительное учреждение (ЛИУ) после подтверждения случая и внеочередное обследование ближайших контактов;
- строгий учет больных туберкулезом — передача данных об освобожденных в гражданскую фтизиатрическую службу.
Правозащитник Александр Чебин (Екатеринбург), принимавший участие в проектах в исправительных учреждениях, отмечает: «В целом ситуация с ТБ во ФСИН медленно, но меняется: совершенствуются ЛИУ, появляются хотя бы в каком-то количестве дорогостоящие препараты, возможность диагностики. Но есть и проблемы — дефицит медицинских работников. Бывает, что на десятки колоний приходится всего несколько врачей-фтизиатров и фельдшеров. Получается, что физически оказать медицинскую помощь осужденным становится проблемой. А ждать этапирования до специализированного ЛИУ осужденные могут по несколько недель».
Если у человека ранее был туберкулез, то его, скорее всего, быстрее направят в ЛИУ, но если раньше он не болел ТБ, то процесс получения помощи может затянуться. У осужденных мало возможностей повлиять на процессы диагностики, лечения, получения инвалидности или освобождения в связи с тяжестью заболевания.
Александр объясняет: «Если нет помощи со стороны родственников, правозащитников, нет адекватных членов ОНК (Общественной наблюдательной комиссии), профильных НКО, то у многих осужденных просто опускаются руки, и, к сожалению, это приводит к плачевным для здоровья и их жизни последствиям».
Миф 3. Опасные туберкулезники. Само по себе слово «туберкулезник» — стигматизирующее, зявляет Ксения Щенина, соосновательница глобальной сети людей, затронутых туберкулезом, TBpeople: «Ни у кого туберкулез не случается от хорошей жизни, и никто себе его добровольно не выбирает. И хотя пост Алексея Навального поднял важнейшую тему медпомощи заключенным, вместе с тем он, к сожалению, опять спровоцировал обсуждения, основанные на паническом страхе и незнании о болезни».
Международные организации уделяют много внимания разрушению стигмы. В первую очередь через язык: слово «туберкулезник» имеет такие же негативные коннотации, как «вичовый», «спидозник». Благодаря ВИЧ-активистам уже понятно, что так говорить не стоит, но с туберкулезом такого не случилось. Щенина объясняет: «Лучше использовать “человек с туберкулезом, человек, перенесший ТБ”. В английском для этого есть классное слово TB-survivor, выживший. В нем есть некоторая гордость победителя, очень его за это люблю».
Десять лет назад Ксения сама перенесла туберкулез и лечила его два года. С тех пор она познакомилась с сотнями разных людей, болевших туберкулезом, из разных городов и стран, и стыд из-за болезни она наблюдала у очень многих людей. «Это иррациональное чувство приводит к тому, что человек начинает о себе хуже думать и винить себя», — добавляет она. Из-за сильной стигматизации туберкулеза люди скрывают факт своей болезни, и создается впечатление, что это может мало кого коснуться. Это сильно утяжеляет работу для правозащитников и организаций, помогающим людям с ТБ, потому что туберкулез никому не интересен в лучшем случае, в худшем — вызывает отвращение.
Ксения делится одной из самых тяжелых историй — как жители Иркутска сорвали строительство новой противотуберкулезной больницы. «В Иркутской области очень высокий уровень заболевания, не хватает коек, людей некуда размещать. В 2019-м на месте ТБ-санатория, находящегося в городском лесопарке, должны были начать строительство больницы-мечты — с новыми удобными палатами, лабораториями, современной системой обеззараживания воздуха. Проект готовился очень долго, под него выделялось финансирование. Но тут развернулась настоящая охота на ведьм. Врачам писали очень злые угрозы, забрасывали жалобами. Собрали 15 тысяч подписей, устраивали автомарафоны. Я писала этим людям: “Неужели вы не понимаете, что этим обрекаете людей на смерть?” Они отвечали: “Это Минздрав виноват, надо было думать головой, где строить, мы тут ни при чем”. Проект поставлен на паузу, и, когда больница будет построена, — неизвестно. И все из-за стигмы».
«Не каждый худой кашляющий бывший зэк имеет туберкулез с бактериовыделением, — подчеркивает фтизиатр Ольга Винокурова. — И не каждый благополучный состоятельный гражданин без жалоб его не имеет. Так что проверяться важно всем».