Для людей с ментальными расстройствами терапия — способ вернуться к нормальной жизни. Но они отказываются от лечения, потому что нужные лекарства трудно найти в аптеках, побочные эффекты мешают учиться и работать, а психиатры смеются над проблемами пациентов.
Побочные эффекты
Лиане 20, она учится на международника, интересуется проблемами устойчивого развития и любит читать и иллюстрировать. Она приехала в Москву из Уфы. Именно в Уфе психологи заподозрили у нее депрессию и направили к психиатру.
Девушка пришла на прием в государственную клинику. Врач выписала антидепрессанты, но не предупредила о побочных эффектах.
«Мне не объяснили, как работает каждый препарат, спрашивала-спрашивала, не отвечали, — вспоминает Лиана. — Мы начали с маленькой дозировки, я не подозревала, что все будет настолько плохо. Тошнило так, что пришлось семинары пропускать».
Через месяц девушка прервала лечение, не обсуждая это с первым врачом. Лиане не понравилось, что ее недостаточно информировали. Препараты она отменяла постепенно, консультируясь уже с другим психиатром. Сейчас Лиана посещает именно его.
Еве 19, она выросла в Самаре и сейчас учится в Москве на программе по саунд-арту (звуковое искусство. – Прим. ТД). Помимо этого, увлекается музыкой. Несколько лет назад она пережила травмирующий опыт, с последствиями которого было сложно справиться самостоятельно.
«Я еще училась в школе, это был десятый или одиннадцатый класс, и было очень трудно концентрироваться. Мне было страшно выходить на улицу, жить, меня триггерило буквально все, я все время рыдала.
Я занималась селфхармом, несколько раз пыталась покончить с собой. Очень сильно кружилась голова».
Она обратилась к психиатру, которого посоветовала сестра. «Я смогла рассказать ему вещи, которые не рассказывала психологам до этого, — мне казалось, что психологи не поймут, было страшно».
Еве диагностировали депрессию и посттравматическое расстройство. Врач выписал рецепты на полгода: литий, железо, транквилизаторы. Но побочные эффекты были слишком тяжелыми.
«Я стала безэмоциональной. Если раньше я много рыдала, то на таблетках перестала чувствовать себя живой. Не было сил ни радоваться, ни грустить. Но это лучше, чем постоянно убиваться, с этим я могла бы жить, — говорит Ева. — Еще начались проблемы со сном. Я приходила из школы, ложилась спать, потом просыпалась, чуть-чуть что-то делала и снова засыпала. Тело постоянно дрожало, болела голова. Помню дикий зуд в зубах, странный, как будто жгло, но холодно, то и дело соединяла челюсти, чтобы его унять».
Ко второму месяцу лечения побочные эффекты не стали слабее. Психиатр снижал дозу препарата, но это не помогло. Потом он посоветовал обратиться в ПНД, и Ева поняла, что больше врач ничего сделать не сможет. После этого Ева прервала терапию.
«Такие дела» обратились за комментариями к Ивану Мартынихину, члену правления Российского общества психиатров, главному врачу центра «Решение».
Иван уверен, что не все лекарства вызывают сильные побочные эффекты, а только те, что нужны для лечения тяжелых психических расстройств. «Они используются, когда преимущества применения перевешивают недостатки, например лекарство сокращает продолжительность жизни, но предотвращает самоубийство». Как отмечает эксперт, побочные эффекты можно смягчить. Для этого достаточно изменить дозировку препарата или назначить второе лекарство с противоположным действием.
По мнению Ивана, врач должен заранее рассказывать о побочных эффектах. «Если не объяснить, как действует лекарство, пациент может бросить его принимать, потому что не понимает, что происходит. Например, человек с тревожным расстройством ожидает, что после приема препарата сразу же станет лучше. А на самом деле все наоборот: в первые дни тревога усиливается, а позитивные последствия проявляются только через несколько недель».
Нехватка лекарств
Данила Корнилов из Новосибирска, учится в ВШЭ на юриспруденции. У него ангедония (утрата способности радоваться. — Прим. ТД), также врач диагностировал депрессию. Данила принимал антидепрессант «Золофт» в больших дозировках.
«В какой-то момент я приехал в марте в Москву, и в Москве закончился “Золофт” полностью. Психиатр не мог с этим помочь: он выписал и выслал новые рецепты, но у меня случился синдром отмены (обострение старых симптомов или появление новых при резком отказе от лекарства. — Прим. ТД). После него я перестал принимать таблетки совсем».
Об исчезновении «Золофта» из аптек весной 2021-го много писали пользователи твиттера. Предыдущей осенью также были перебои с антидепрессантом «Триттико».
Иван Мартынихин подтверждает: перебои были со многими препаратами. По словам эксперта, они произошли из-за неудачного государственного регулирования и из-за просчета фирм, которые неправильно оформляли документы по новым требованиям.
«К счастью, часто можно вовремя подобрать подходящий аналог лекарства, обратившись к врачу. Но иногда бывает так, что с рынка исчезает единственный препарат».
Особенности болезни
«У меня рекуррентная депрессия, тяжелое состояние то накатывает, то отпускает. Около месяца назад было очень плохо, не могла ничего делать, только лежать», — рассказывает Катя.
Осенью Кате исполнится 21, она учится на психолога и работает менеджером лаборатории. А еще любит рисовать, играет на гитаре и выращивает тыквы.
Девушка догадывалась о болезни много лет, но не решалась пойти к психиатру, пока не убедил любимый человек. Врача посоветовала мама, тоже медик, — работали в одной поликлинике. За полгода Катя перепробовала много видов лекарств. А потом прекратила лечиться.
«Однажды я решила, что не хочу всем этим заниматься. Я в принципе ничего не хочу с депрессией: не хочу лечиться, не хочу жить дальше, естественно, не хочу ходить к психиатру и прикладывать какие-то усилия».
Катя не сообщала врачу о своем решении. Она перестала выходить на связь.
Иван Мартынихин считает, что отсутствие сил и желания лечиться — часть недуга. «При тяжелой депрессии человеку свойственна моторная заторможенность: он не может ни поесть, ни умыться. Это свидетельствует о серьезности болезни. Такого пациента нельзя наблюдать на дому, для этих случаев есть стационары».
Ева — 25-летняя лингвистка из Санкт-Петербурга. Она снова и снова начинала лечение и отказывалась от него. Поддерживала общение с врачом, но молча переставала принимать таблетки, по ее словам, они всегда постепенно переставали действовать. Девушка признается: «Не умею жить, когда мне хорошо. Привыкла жить в условной депрессии, а когда мне лучше, чувствую, что не заслуживаю этого. Мне часто кажется, что я недостойна помощи, когда я прихожу к психиатру».
Ева не уверена, что хочет вылечиться на самом деле.
«Когда выздоравливаешь, приходится сталкиваться с проблемами в личной жизни, в работе, а я не хочу справляться с ними. Когда ты в пучине ментального расстройства, все время плохо, но ты не думаешь ни о чем больше».
Эксперт поясняет, что люди с ментальными расстройствами не всегда могут критически относиться к собственным суждениям. «Например, [у пациента может быть] бред виновности: я виновен, всем в мире плохо, потому что я что-то неправильно сделал, я должен умереть. Пока человек так считает, он не понимает, что болен и нужно лечиться. Он не придет к психиатру сам».
Неэтичное отношение врачей
Настя из Москвы, ей 24. Она пришла на прием к психиатру в государственную клинику, потому что первый прием там был бесплатным. У девушки были проблемы со сном и с учебой, и она надеялась: ей помогут их решить.
«Мне сказали, что я перепутала психиатра и психолога. Когда я рассказала о моих проблемах, врач посмеялась над ними, — говорит Настя. — Антидепрессанты и транквилизаторы мне все-таки выписали, я пила их месяц, но не знаю, помогли они или нет».
После этого она три года не обращалась к психиатру, таблетки для нее самостоятельно, без рецепта, доставал молодой человек. Как ему это удавалось, Настя не знает.
Анне Коробенковой 23. Она получила психологическое образование, работала в «Яндексе», но сейчас перестала: ей стало сложно общаться с людьми. Она редко выходит из дома, много читает и старается заново научиться жить.
Анна попросила на первом приеме не вовлекать родных в процесс лечения. Врач согласился, но после прислал СМСку о том, что хотел бы видеть маму Анны на приеме.
«Я подумала: “Ну, может быть, и мама для себя что-то вынесет новое”. Она никогда не интересовалась особо (ментальными расстройствами. — Прим. ТД), мне кажется, даже слово депрессия не гуглила».
Мама девушки пришла на отдельную консультацию сама. Врач много расспрашивал о личной жизни Анны и пересказывал подробности ее тайных переживаний, в том числе связанных с отношениями в семье.
«Я не была к этому готова. Были моменты, когда мама возвращалась и спрашивала: “А почему ты сказала так-то и так-то? На деле же все окей? Почему ты говоришь, что тебе плохо или у нас с тобой не очень хорошие отношения? У нас же хорошие отношения?”».
Психиатр также настоял, чтобы все последующие консультации проходили с мамой. После этого он потребовал, чтобы девушка занялась спортом, в то время как спорт был ей противопоказан, и устроилась на работу, хотя Анна на тот момент очно училась.
«Маму воодушевило, что психиатр предложил готовое решение. Мне было сказано что-то в духе: “Ну он же врач, он же авторитетное лицо, ты должна его слушать”. Я настаивала, что он говорит чушь, но сама сомневалась в себе».
Анна рассказывает, что врач мог позвонить ее матери и отчитать женщину. Один раз он выписал девушке максимальную дозу флуоксетина. Анну тошнило, она не могла ездить в общественном транспорте, потеряла в весе, в то же время улучшения состояния не было.
«Я попросила маму позвонить психиатру и сказать ему, мол, меня укачивает, я не приеду. Он накричал на маму: “Ты что, не понимаешь? Она врет! Она просто не хочет устраиваться на работу! Она не хочет ходить на учебу! Бери ее за шиворот и вези ко мне!”».
Тогда Анна позвонила врачу сама и сказала, что больше им не по пути.
Иван Мартынихин считает, что у врача могли быть хорошие мотивы. «Пациенту не всегда можно помочь только таблетками. В депрессии человек замыкается в себе, ничего не делает, ругает себя за это, становится еще хуже, и человек еще больше замыкается в себе. Выход в том, чтобы двигаться по спирали в противоположном направлении: начать заниматься спортом, учебой, увлечениями с маленьких шагов, — с каждым шагом будет легче. При этом нагрузка должна быть разумной и постепенной».
При этом Иван подчеркивает: нарушать принципы врачебной тайны и информированного согласия нельзя. «Рассказывать родственникам о ходе лечения можно только с разрешения пациента. К сожалению, в России это правило нарушается: о тяжелых диагнозах говорят родственникам, но не говорят больному».
Эксперт убежден, что разбираться в случаях этических нарушений должны специальные комиссии, но они есть не везде. «Это дорого. У российских врачей нет ни мотивации, ни ресурсов финансировать их создание в рамках самоорганизации».