В годину катастроф, стихийных бедствий и подобных несчастий опыт поколений (насколько я могу судить) говорит: государство хуже справляется с помощью, чем добровольцы. Наверное, так обстоит дело не только в России — но у нас именно так. И это не в постсоветские и не в советские годы только — в голод 1891 года большую часть работы исполняли добровольные помощники (достаточно посмотреть переписку Льва Толстого).
Речь идет о судьбе воспитанников детских домов. Мы все знаем, что бывают тяжелые и плохие семьи, там детям нужна помощь не меньшая, чем детям-сиротам. Помощь психиатров, психологов, воспитателей, учителей, а подчас и полиции. Но тем, кто лишен родителей, помощь нужна всегда и всем.
Я уверен, что эта помощь может прийти только через личность взрослого — компьютеры не спасут, это техническое средство — в некоторых (а может, и многих) детских домах они есть. Но не будем обольщаться — погружение в виртуальный мир только усилит одиночество, обострит психические проблемы, но никак не спасет подростка. А чуткий, порядочный, искренне заинтересованный человек, умеющий видеть другого, умеющий уважать личность другого человека — может спасти.
«помощь может прийти только через личность взрослого»
Это будет очень тяжело: придется преодолевать недоверие, озлобление, порой ожесточение подростка; будет казаться, что всё напрасно, ничего не выйдет, после месяцев кропотливого, тяжелого труда всё может обрушиться, пойти насмарку — человек непредсказуем, а подросток, раненный жизнью, непредсказуем тем более. Зато если получится, человек будет спасен в буквальном смысле слова.
В годы гражданской войны бесшабашный мальчишка Семен Калабалин сначала воевал, потом вошел в состав отряда, который намеревался мстить тем, кто убил их родных и близких. Довольно быстро, правда, отряд мстителей превратился просто в шайку грабителей, боровшихся за собственное выживание. В 1920 году семнадцатилетнего Калабалина забрал из тюрьмы молодой педагог Антон Макаренко, который как раз создавал свою колонию для перевоспитания несовершеннолетних преступников. Сегодня о Макаренко пишут разное , часто упрекая его ( наверное, небезосновательно) в излишней жесткости предложенной им модели воспитания. Но вот, как вспоминал через много лет Калабалин о своей первой встрече с тем, кто перевернул его жизнь:
«Видно, на этого человека, который шагал рядом, можно положиться. Вероятно, и он мне на самом деле верил. Ему ж ничего не стоило попросить у начальника тюрьмы конвой, если не сразу, то хотя бы тогда, когда он вернулся в тюрьму за забытым им башлыком. Конечно, башлык он не забывал, и зачем он возвращался, я не знаю, но так или иначе конвоя сзади нет, мы идём по пустынной улице, и мне ничего не стоит, если б я захотел, нырнуть в любой проходной двор, которых сколько угодно я знал по Полтаве. Ищи свищи тогда Семёна Калабалина. Но Семёну Калабалину хотелось другого. Ему хотелось шагать не рядом с Макаренко, а впереди, чтобы таинственный этот человек всё время видел: вот он, Семён, которому я поверил и который поэтому не обманет меня и не убежит. До сих пор я не знаю, понимал в то время Антон Семёнович моё состояние или не понимал. Может быть, и не понимал. Напомню, что в декабре двадцатого года лет ему было тридцать с небольшим, что только три года, как он кончил педагогический институт. Что только два года он заведовал школой, обыкновенной школой, в которой учились обыкновенные дети с обыкновенными детскими судьбами.<…> А скорее всего всё-таки он понимал, что творилось в моей душе. Понимал, потому что смело шёл на отчаянный риск, потому что каким-то шестым, наверное, чувством знал, что я не убегу, и не убегу потому именно, что могу легко убежать. Да, наверное, понимал, но виду не показывал. Он говорил, говорил, говорил. Ни о чём, просто так, о ерунде. Он не затруднял себя выбором темы, говорил первое, что приходило в голову: «Да, подвалило снежку»; «Да, морозец прихватывает»; «Теперь с интервентами в основном покончено»; «Теперь пойдёт дело, ого!»
Он говорил всё это для того только, чтобы вызвать меня на разговор, чтобы создать у меня впечатление, что ничего удивительного не происходит. Просто идут по пустынной улице два человека и разговаривают обо всём, что приходит в голову».
Семен Калабалин стал ближайшим помощником Макаренко, а позже сам стал директором детского дома. Наверное, сегодня детей надо воспитывать уже не так, как когда-то, в тридцатые годы, предлагал Макаренко. Но, безусловно, воспитание должно прежде всего основываться на общении человека с человеком.
«если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода
Работа фонда «волонтеры – в помощь детям сиротам» как раз строится на том, что в замученных и обезличенных детдомовцах видят индивидуальностей, людей с разными интересами, способностями, желаниями. В них видят людей, которым можно помочь подготовится к экзаменам – и, значит, поступить в институт, получить образование и профессию. Людей, которым просто рассказывают о разных профессиях и дают возможность выбирать себе дело по душе, а не просто оставаться на обочине жизни и довольствоваться той работой, которую где-то когда-то кто-то им подбросит.
Уверен, что среди воспитателей детских домов много достойных людей, — но их мало. Они очень устают. Кто может и хочет помочь — помогите. Это сложная и тяжелая работа, именно поэтому для проекта фонда нужно так много денег – разным детям надо помогать по-разному, учить их по-разному, социализировать по-разному.
Давно и навеки сказано: «если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода».