доктор психологических наук,действительный член Международной академии информатизации при ООН, слепоглухой
Тетя «слышала» и «видела» руками. Каждая вещь, которую она брала, разговаривала с ней на своем особенном бессловесном языке. Тетя любила говорить, что на каждой вещи сохраняется отпечаток личности владельца, чувствуется его забота или пренебрежение. Отколотые края чашки сообщали тете историю ее отношений с хозяевами. Облупившийся эмалевый таз «скучал» по тем временам, когда в нем кипятили белье. А расшатанный детский стульчик с удовольствием «рассказывал» ей, как когда-то на нем скакал озорной ребенок.
Мы много гуляли. Я брала ее за руку, и мы часами ходили по парку. Тетя безошибочно определяла, где заканчивается одна дорожка и начинается другая, знала каждую трещинку, каждую кочку. Если мы сворачивали с маршрута, она сразу замечала это – по наклону дороги, по «рисунку» под ногами. Завести ее куда-то без ее ведома не представлялось никакой возможности. Тетя очень тонко чувствовала малейшее движение вокруг себя. Чувствовала людей, толпу и даже просто присутствие человека в комнате. Если зрячие могут видеть с помощью отражения света, а слепые – с помощью отражения звука, то слепоглухие «видят» с помощью «отражения» воздуха от предметов. Они «видят» всей поверхностью лица. Так она могла определить открытое и закрытое пространство (терраса или комната), найти дверной проем, не «осматривая» стену руками.
Тетя очень тонко чувствовала малейшее движение вокруг себя.
Слепая от рождения, тетя окончательно оглохла в 10 лет. При этом у нее хорошо сохранилась речь. Говорила она медленно и как будто с акцентом, но достаточно четко. Ее понимали, когда она приходила в магазин или садилась в троллейбус, чтобы доехать до библиотеки. Там она читала книги для слепых, написанные специальным тактильным шрифтом (шрифтом Брайля), а потом с удовольствием пересказывала мне, ребенку, сюжет прочитанной книги. Тут, наверно, стоит объяснить, как мы с ней общались. В арсенале слепоглухих целых два особенных алфавита – для глухих и для слепых. Есть дактильный («пальцевый») язык, используемый глухими. Собеседник «произносит» (показывает) пальцами буквы, а слепоглухой, придерживая в этот момент «говорящую» руку, считывает их. Еще один способ общения – пальцем писать по ладони буквы обычного алфавита. Но не все слепоглухие их знают. Тетя знала. Я писала буквы пальцем, она отвечала мне голосом.
Тетя отлично разбиралась в людях. Ей достаточно было немного подержать незнакомого человека за руку, чтобы понять, стоит ли иметь с ним дело. Я не спрашивала: «Что думаешь про новую соседку?» Только мы с тетей заворачивали за угол, я набрасывалась на нее: «Как рука?» У доброго человека рука живая, мягкая, спокойная, говорила тетя. У злого рука тяжелая, «трудная», напряженная. Рука могла быть вертлявая, «скользкая». Этот любит приврать, заключала тетя. А у этого вялая, нерешительная рука – это слабый человек. Куда его потянешь, туда и пойдет. Были руки «внимательные» и руки безразличные, руки «рискующие» и руки осторожные, «громкие» руки, «крикливые», и «тихие», застенчивые руки… по каждой руке лучше любой цыганки угадывала тетя судьбу человека. Эта что-то скрывает, эта боится. А это – надежная рука, такая из пропасти вытащит. А у этого рука «печальная», обессиленная, он много болел или страдал, у него в руке такая усталость, что хочется его обнять и отогреть. А это «хитрая» рука, цепкая, эта рука всю душу из тебя вынет. Не знаю в точности, как она это делала. Мозоли и шрамы, толщина кожи, температура тела, подвижность, потливость – из всего этого складывалось представление о человеке. Но главное, она считывала эмоции. И в этом никогда не ошибалась. Тетиной рукой были проверены все мои подруги детства. На всю жизнь у меня сохранилась привычка брать за руку, когда я хочу что-то узнать о собеседнике.
Что касается близких, нас она различала по мимолетному прикосновению, по походке, т.е. по вибрациям пола под нашими ногами, по движениям, производимым нами и создающим определенные колебания воздуха, по частоте дыхания, по каким-то понятным только ей знакам, обнаруживающим наше присутствие. Я любила играть в игру: тихо встать рядом с тетей, увлеченной каким-то трудоемким делом – чисткой картошки или шитьем – и ждать, пока она меня заметит. Через несколько секунд, максимум минуту, она уже начинала шарить вокруг себя руками и звать меня по имени. При этом она замечала такие вещи, которых я не видела. Швы наизнанку, крошки на рукаве, травинки в волосах, складки на юбке.
Бегло прикоснувшись к моей руке, она точно определяла, в каком я настроении. Если я была расстроена, тетя обязательно спрашивала, что случилось. Она чувствовала, когда я волновалась, когда хотела чем-то поделиться, когда мне было больно или тоскливо. С ней я становилась самым искренним человеком на свете. Она же просто не умела быть другой. Всегда открытая и отзывчивая, прямая и честная, как ребенок.
В семье за тетю было принято бояться. Тревожность обычно исходила от бабушки. Она без устали названивала тетиной соседке Наталье Ивановне и просила «понюхать» у тети под дверью. Бабушка боялась, что тетя забудет выключить газ или уронит спичку на ковер.
Другой бабушкиной фобией было тетино падение с балкона. Ей даже это снилось. Бабушка в слезах умоляла папу заколотить опасный балкон. В какой-то момент папа сдался и приехал к тете. Он аккуратно разложил у балконной двери какие-то старые доски, инструменты и мешочек с гвоздями и замер в нерешительности. В это время тетя уверенно прошла мимо него на балкон. «Хочу подышать. Воздух хороший», – бодро сказала она оторопевшему папе. И спокойно добавила: «Ты доски, наверно, забери, а гвозди можешь оставить. Пригодятся. В гроб мне заколотишь». Папа тихо развернулся, собрал все свое добро и ушел. Больше вопрос с балконом не поднимался.
Я была тихим и застенчивым ребенком. Не могла даже поздороваться с соседями без страха, что меня не услышат или не заметят. Незнакомцы были моим проклятьем. Я боялась и стеснялась их с удвоенной силой. Тетя наоборот очень тянулась к людям, с жадностью набрасывалась на каждого нового человека, готового идти на контакт. В тетиной пятиэтажке, как в любом приличном доме, был свой «отпетый хулиган». Высокий угрюмый парень, музыкант. Он играл на гитаре, картинно курил в подъезде, закинув длинные ноги в рваных джинсах на подоконник, и в выходные устраивал пьянки с громкой тяжелой музыкой и кучей таких же, как он, взрослых и брутальных друзей. Каждый раз, когда мы сталкивались с ним, моя рука тревожно сжимала тетину руку, я утыкалась взглядом в пол и старалась как можно быстрее пройти мимо. И вот однажды, к моему ужасу, тетя остановилась и заговорила с ним. Она затащила его в квартиру и усадила пить чай. Хулигана звали Ромой, и оказалось, что, помимо «Сектора газа», он уважает джаз. Мы разговаривали про литературу, про музыку. Тетя спрашивала о его творчестве. Он отвечал серьезно и с достоинством. Я переводила. Рука у него была «неспокойная, но твердая и честная», как ее определила тетя. Беседа продолжалась до позднего вечера. На прощанье она подарила ему зонтик.
На самом деле это выглядело довольно экстравагантно. На улице еще лежал снег, зонтик был совершенно женский – розовый, с огромными белыми цветами и лакированной красной ручкой, привезенный подругой из Чехословакии. Сцена происходила в прихожей и напоминала эпизод из фильма. Тетя молча достала зонтик и протянула его хулигану Роме, ласково улыбаясь. Рома очень бережно взял его кончиками пальцев, галантно поклонился и стремительно покинул нас также в полном молчании. Как будто так было задумано изначально, как будто всем, кто заходит в гости к незнакомой пожилой женщине, положено дарить на прощанье импортный женский зонт. В порядке вежливости. Ничего личного.
После ухода Ромы мы еще долго хохотали с тетей в коридоре. До сих пор не понимаю, почему она отдала ему этот зонт. Тетя любила делать странные вещи. Возможно, она просто хотела что-то ему подарить, а возможно, это был ее способ избавить меня от страха, потому что больше я не боялась хулигана. С тех пор, когда мы встречались с ним на лестнице, мне приходилось сдерживаться, чтобы не прыснуть со смеху. Каждый раз я представляла, как он идет под этим девчачьим розовым зонтом – весь такой крутой и взрослый – торжественно держась за красную лакированную ручку.
В семь лет я узнала, что такое аппарат искусственного дыхания. Папа прочитал мне про него в газете. Потом мы долго обсуждали с моей подругой Сонькой, как это, когда за тебя что-то дышит, а ты в это время не дышишь.
– А вот бы изобрели такой аппарат, – фантазировала Сонька, – который и ел бы за тебя, и спал, и уроки за тебя делал, и гулял, и думал…
– Да ну, – возражала я, – кому это надо, чтоб аппарат за тебя думал?
Вдруг Сонька как завизжит:
– Я знаю, кому это надо! Тете твоей надо!
Я в недоумении уставилась на нее.
– Надо такой аппарат, чтобы слышал и видел. И тогда его подсоединят к твоей тете, и она тоже будет видеть и слышать…
– Надо такой аппарат, чтобы слышал и видел. И тогда его подсоединят к твоей тете, и она тоже будет видеть и слышать…
Я появилась у тети страшно возбужденная. Она, конечно, сразу это почувствовала и спросила, что случилось. Я стала сбивчиво рассказывать ей наши с Сонькой инженерные откровения. Мы представляли себе аппарат в виде ящика, одним проводом подсоединенного к розетке, а другим – прямо к тете. По проводу аппарат будет передавать тете информацию, и она сможет слышать и видеть, как все обычные люди. Когда я бежала к ней, я представляла, как тетя обрадуется, как все мигом поменяется в ее жизни, как мы будем с ней ходить в кино, в театр, смотреть на звезды и на закаты… Но тетя молчала и вдруг крепко прижала меня к себе и заплакала.
Тетя умерла 18 лет назад. Она никогда не жаловалась, была одним из самых добрых и светлых людей на свете. Она не могла видеть солнце, но я помню, как она каждый раз поворачивалась лицом в его сторону и улыбалась, ощущая его тепло. И, конечно, она безмерно меня любила.
Такой аппарат, о котором мечтали мы с Сонькой, так и не изобрели. Но сейчас появилось специальное оборудование, позволяющее слепоглухому работать на компьютере, то есть активно участвовать в жизни общества, заниматься творчеством, читать книги, общаться. Перед монитором он становится таким же, как мы с вами – обычным человеком. Компьютер снимает ограничения.
Перед монитором он становится таким же, как мы с вами – обычным человеком. Компьютер снимает ограничения.
С помощью специального Брайлевского дисплея, передающего информацию в виде бегущей строки из выпуклых точек, слепоглухой «видит» то, что отображено на мониторе. Один такой дисплей стоит 129 000 рублей. ПО к нему – 19 000 рублей. Дисплей подключается к ноутбуку ASUS X550L за 26 000 рублей. Для обучения слепоглухих нужны специально обученные педагоги. Стоимость работы специалиста (80 часов) – еще 449 000 рублей.
Творческое объединение «Круг» (ТОК) занимается покупкой необходимой техники и организацией работы группы по обучению компьютерной грамотности слепоглухих. Сейчас фонд ТОК собирает 783 114 рублей. На эти деньги можно будет обеспечить оборудованием и обучить работе на нем 12 инвалидов. Это всего по 20 занятий на каждого. 560 148 рублей уже собрано, осталось собрать всего 222 996 рублей.
Я прошу вас помочь таким людям, как моя тетя, прорваться в этот мир. Задача непростая, ведь это не их мир. Это мир, который живет по законам зрячеслышащих и полностью подстроен под нас. Но если мы научим слепоглухих видеть и слышать с помощью компьютера, то они научат нас чувствовать – сострадать и любить. Таких же людей, как и мы. Которым просто не повезло при рождении или в силу жизненных обстоятельств. Каждые ваши сто рублей дарят такого человека миру, приближают его к нам, а нас – к нему. И от его присутствия мир становится богаче, полнее и правильнее. А мы – добрее.
Каждые ваши сто рублей дарят такого человека миру, приближают его к нам, а нас – к нему. И от его присутствия мир становится богаче, полнее и правильнее. А мы – добрее.