Декабрьское восстание

Несколько лет назад я договорился с НТВ о работе над документальным телесериалом про советских диссидентов. Но пока я погружался в материал и писал сценарий, времена изменились настолько, что даже про советских диссидентов рассказывать стало нельзя (что уж говорить про нынешних). Общество интересуют совсем другие сюжеты из того времени — бриллианты Галины Брежневой, маньяк из Мосгаза и прочая желтуха. Советские донкихоты со своей вечно больной и надоедливой совестью преданы забвению — как властью, так и обществом. Они уходят, они почти уже ушли — каждый год умирает кто-то из ключевых фигур движения, унося с собой в могилу бесценные детали достойно прожитой жизни. Неожившие истории из мертворожденного сценария тяготят меня, и при любой возможности я стараюсь записать на камеру интервью с этими невероятными людьми, просто так, без какой-то конкретной цели, впрок.

Слева: «Гражданское обращение» Есенина-Вольпина
Справа: Александр Есенин-Вольпин. Фото 1960-х годов.Фото: архив Международного Мемориала

В июле я оказался по делам в Нью-Йорке. У меня оставалась пара свободных дней, и я решил посвятить их двум героическим старикам, которым было уже за 90. Один из них — физик Юрий Орлов, основатель Московской Хельсинкской группы, отсидевший в советских лагерях почти 10 лет. Он до сих пор работает на кафедре физики в Корнелльском университете, где занимается изучением темной материи. О нашей беседе я расскажу в следующем году, когда МХГ исполнится 40 лет. Второй старик — Александр Есенин-Вольпин, главный герой нынешнего юбилея — идейный вдохновитель и один из организаторов митинга гласности 1965 года. Сын поэта Сергея Есенина, математик, логик, философ и диссидент. Меня предупреждали, что я опоздал, — за последние годы он очень сдал и теперь почти некоммуникабелен, но я все же поехал: будь что будет. Дорога от Корнелла до Бостона заняла почти весь день, в Брайтон-хаусе, представляющем из себя что-то среднее между госпиталем и домом престарелых, я оказался уже поздним вечером. Вход в подобные заведения в Штатах совершенно свободный — даже на предательски торчавший штатив никто не обратил внимания. Все произошло так, как меня и предупреждали. Есенин-Вольпин не хотел сидеть, а лежа был похож на Литвиненко со знаменитой страшной фотографииТвитнуть эту цитату Есенин-Вольпин не хотел сидеть, а лежа был похож на Литвиненко со знаменитой страшной фотографии. Даже причесать себя не дал. На вопросы отвечал охотно, но путано. Довольно быстро стало понятно, что интервью не получится. Тем не менее, я ничуть не жалею, что приехал к нему в госпиталь. Ниже станет понятно, почему. Но прежде надо рассказать о том, что же произошло на Пушкинской площади 50 лет назад.

Лишим соцреализм девственности!

В 1965 году в ЦК окончательно победила «партия консерваторов», и оттепель было решено сворачивать. Больше всего власти досаждала интеллигенция, раскачивавшая лодку. Нужна была публичная порка — литераторы Синявский и Даниэль, печатавшие свою сатирическую прозу на вражеском Западе, подходили как нельзя лучше. Осенью их арестовали, подготовка показательного процесса проходила в обстановке секретности. Но дальше что-то пошло не так. Интеллигенция за годы оттепели понемногу отучилась бояться, кроме того, выросло первое непоротое поколение — молодежь, которой в 1965-м было 16–20 лет.

Юлия Вишневская (1971 г.)Фото: архив Международного Мемориала

Наиболее отчаянные и талантливые объединились в СМОГ — самое молодое общество гениев. Это были эксцентричные юноши и девушки, помешанные на поэзии и не чуждые акционизма в духе обожаемых ими футуристов. Губанов выступал с петлей на шее, Батшев — в ожерелье из зажигалок. 16-летняя школьница Юлия Вишневская шокировала публику такими стихами:

Ты нажимаешь на педаль,
твой «Форд», как гений гнойных трасс.
Ты не философ. Не педант.
Обыкновенно — педераст…

Весною, еще до ареста Синявского и Даниэля, юные смогисты провели неофициальную демонстрацию — в СССР такого не было со времен митинга троцкистов в 1927 году. Акция была неполитическая, но очень эпатажная — поэты прошли от памятника Маяковскому до ЦДЛ с самодельными плакатами: «Будем ходить босыми и горячими!», «Оторвем со сталинского мундира медные пуговицы идей и тем!», «Мы будем быть!» и, наконец, самый знаменитый: «Лишим соцреализм девственности!» Невероятно дерзкая по тем временам выходка закончилась дракой с дружинниками («комсюками»), но никаких серьезных последствий для участников не имела.

Неудивительно, что именно смогисты приняли самое деятельное участие в подготовке митинга гласности, где все уже было по-взрослому: и требования, и риски.

Доктрина права

В 65-м году в СССР еще даже слова такого не знали: диссиденты. Государство только начинало очередной виток борьбы с инакомыслием. Тем не менее, были люди, успевшие уже при оттепели подвергнуться репрессиям из-за политических взглядов. Александру Есенину-Вольпину, которого до сих пор все зовут Аликом, тогда было 40 лет — из них почти 10 он провел по ссылкам и психушкам. Этот чудаковатый, вечно взлохмаченный человек чем-то напоминал античного киника — ничего не принимал на веру, любое утверждение подвергал критическому анализу. Недаром он был специалистом по математической логике. Свой скептицизм Есенин-Вольпин распространял и на общественные отношения. Узнав про арест писателей, Алик первым задал вопрос, который почему-то никто не задавал прежде: если государство требует от нас соблюдать законность, то почему же мы не вправе требовать от него того же? Так у Алика родилась простая, но по тем временам совершенно невероятная идея политического митинга протеста, на котором прозвучит единственное требование к государству: уважать собственные законы. С юридической точки зрения акция была безупречна — конституция гарантировала советским людям свободу собраний, просто после десятилетий террора никому в голову не приходило воспользоваться этим правом. Вот как Есенин-Вольпин рассказывал об этом позже сам:

Бояться надо только страха. Эту мысль потом и я, и Буковский много раз высказывали Твитнуть эту цитату«Судопроизводство — проблема, которая всегда была на последнем месте. Всегда подчеркивалось, что Россия — неправовое государство. А я говорил, что неправовых государств не существует, государство по определению правовой институт. Мне возражали, что у государства есть права и очень мало ограничений, а у нас только обязанности. Но это прежде всего неконституционная точка зрения! Если с этим мириться, то конституция бессмысленна. Мне говорят: «Так оно и есть, ты что, не видишь?» — «Вижу, но почему при всем этом видении я должен сидеть молча, когда происходят эти процессы?» — «Да ты знаешь,— говорили мне,— что они с тобой сделают?»»

Главное, был миф, что приспосабливаться в какой-то мере должен каждый, что без этого нельзя. Но почему нельзя? Кто сказал? Если всего бояться, то, может быть, и нельзя. Но бояться надо только страха. Эту мысль потом и я, и Буковский много раз высказывали».

Владимир Буковский — еще один человек, без которого митинг не состоялся бы. Ему было всего 23 года, но он уже успел побывать под следствием по политической статье и отсидеть пару лет в психушке. С Аликом он познакомился на Маяковке, где собирались смогисты. Буковский для них был романтический герой и непререкаемый авторитет:

«Алик пришел к нам на Маяковку, а у нас тогда был такой внутренний дебат: допустимо ли применять методы народовольцев к этим скотам кремлевским. То есть террор. Мнения разделились. И тут появился Алик. Он пропагандировал свою правовую точку зрения: если мы не будем соблюдать законы, значит мы не вправе требовать этого от государства. Насилие бессмысленно — эффективны только легальные формы протеста. Мы с ним спорили несколько недель, но он же у нас логик. В результате он нас убедил, что так правильнее. Время показало, что он был прав».

Буковский помог неорганизованному Есенину-Вольпину воплотить идею в жизнь. Алик написал текст обращения с призывом идти на митинг, Буковский через смогистов распространил листовки с обращением в МГУ. Вскоре пол-Москвы знало этот текст:

«Несколько месяцев тому назад органами КГБ арестованы два гражданина: писатели А. Синявский и Ю. Даниэль. В данном случае есть основания опасаться нарушения закона о гласности судопроизводства. Общеизвестно, что при закрытых дверях возможны любые беззакония и что нарушение закона о гласности (ст. 3 Конституции СССР и ст. 18 УПК РСФСР) уже само по себе является беззаконием. Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственную тайну…

Ты приглашаешься на митинг гласности, который состоится 5 декабря с. г. в 6 часов вечера в сквере на площади Пушкина, у памятника поэту. Пригласи еще двух граждан посредством текста этого обращения»

5 декабря 1965 года

За неделю до митинга наиболее активных организаторов арестовали. Буковского по традиции отправили в психушку, к 16-летней смогистке Юлии Вишневской приехали в школу:
«Выхожу на большую перемену, а там папа, мама, директор школы, комсорг, профорг, все как положено. Стоят два хмыря, говорят, что из горкома комсомола. А я перед этим потеряла комсомольский билет. И когда они сказали, что они из горкома комсомола по поводу билета — мне стало так тоскливо. Но когда меня привезли в КГБ, я почему-то почувствовала облегчение. Допрашивать несовершеннолетних они не имели права, поэтому допрашивали по протоколу мою маму, а со мной беседовали. Я им ничего, конечно, не сказала. Ну, меня в психушку детскую отправили, в Кащенко. Очень плохо, что детскую — там курить было нельзя. А еще меня там матом научили ругаться, до этого я не ругалась. Ко мне относились лучше, чем к настоящим психам. Давали понять, что я — другое дело. Они были невероятно советские врачи. Очень плохо относились к больным детям. А через месяц выпустили — как ни в чем не бывало.

Я об одном сейчас жалею — что на демонстрации не была. Это было великое событие, с которого началось все правозащитное движение».

Людмила АлексееваФото: архив Международного Мемориала

5 декабря было выбрано неслучайно. В этот день отмечалась годовщина действовавшей тогда сталинской конституции. Накануне Есенина-Вольпина полночи отговаривали идти на демонстрацию две его подруги: Людмила Алексеева и Наталья Садомская. Алик был непреклонен.

В назначенное время на Пушкинской площади было не протолкнуться. Демонстранты стояли возле памятника, небольшая группа, несколько десятков человек. Остальные приехали посмотреть, среди них — и Алексеева с подругой:«Мы боялись, конечно, но когда подходили к площади, увидели, что дело обстоит так, как если бы мы шли в консерваторию на какой-нибудь эпохальный концерт или куда-нибудь на вернисаж. Каждую минуту мы говорили кому-то: «Здравствуйте… Здравствуйте»,— столько было вокруг знакомых лиц. И каждый понимал, куда все идут. Но мы не собирались участвовать в демонстрации, и все, с кем мы здоровались, тоже не собирались участвовать. Им так же, как и нам, было страшно за демонстрантов и не хотелось в такой момент сидеть дома. Все мы были наблюдатели».

Страх советских людей перед публичным протестом был понятен. Никто не понимал, как отреагирует власть — событие было беспрецедентное. А вдруг расстреляют, как новочеркасских рабочих? Один знакомый Алексеевой приехал с лыжами и в спортивном костюме — якобы случайно мимо проходил.

Один знакомый Алексеевой приехал с лыжами и в спортивном костюме — якобы случайно мимо проходилТвитнуть эту цитату Художник Юрий Титов раздал у памятника самодельные плакаты, на которых было написано два лозунга: «Уважайте Советскую конституцию — основной закон СССР!» и «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!». Знаменитое позже слово «гласность» в политическом контексте впервые прозвучало именно тогда. Как только демонстранты попробовали поднять плакаты над головой, к ним со всех сторон бросились люди в штатском. Стало понятно, что примерно половина зрителей — это переодетые «топтуны». Есенин-Вольпин вспоминал, что у него вырвали из плаката слово «гласность» и лозунг поменял смысл: «Требуем суда над Синявским и Даниэлем!». Кто-то кого-то пытался отбить, возникли заварушки, но ненадолго — через полчаса на площади уже никого не было. Власть разогнала законный митинг, подтвердив тем самым, что советскую конституцию она не уважает.

История повторяется

Демонстрантов продержали в милиции несколько часов и отпустили. Виктория Вольпина, первая жена Алика, вспоминала: «Это ведь был 1965 год, и они еще не знали, куда повернется. Хрущевское время кончилось совсем недавно. Поэтому они еще вежливы. В 68-м, когда разгоняли демонстрацию на Красной площади, манифестантов уже били». Студентов, застуканных на митинге, вызывали на комсомольские собрания, пропесочивали, кого-то исключали из комсомола, кого-то выгоняли из вуза. На сайте «Мемориала» есть стенограмма заседания бюро комитета ВЛКСМ МГУ — из нее видно, как особенно усердствует аспирант экономфака и будущий путчист Руслан Хасбулатов, настаивая на исключении студентов, оказавшихся на демонстрации. Через несколько месяцев Хасбулатов и еще один особо усердный комсомолец получат рекомендации для вступления в КПСС.

Синявскому и Даниэлю митинг не помог: обоим в феврале дали реальные сроки. Юная Юля Вишневская, узнав о приговоре, разрыдалась: «Стою, курю на лестнице под дверью своей квартиры и реву: напрасно все было, зря демонстрировали, зря стояли. Особенно было жалко почему-то Алика — он ведь рисковал больше, чем все мы. Мама не преминула воспользоваться моментом: «Ну, что ваша мышиная возня? Вы все равно ничего не сделаете. Вон какой шум был, а их все равно осудили»».

Митинг обнаружил юридическую беспомощность советской власти перед подобными акциями — в законе не было статьи, по которой Есенина-Вольпина и компашку можно было бы привлечь. Уже в 1966 году недочет был исправлен — указом Президиума Верховного Совета в УК РСФСР вносятся новые статьи: 190-1 и 190-3, вводящие уголовное наказание за «организацию и активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». Слова «демонстрация» и «митинг» в законе отсутствуют, тем не менее любой уличный протест отныне можно с легкостью подвести под эту статью. Удивительно, как иногда буквально повторяется история в России. Белоленточные протесты начались 5 декабря — мистическое совпадение. Похожим образом они и закончились: спустя полгода президент подписал изменения в законе «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях», значительно увеличивавшие сроки и штрафы за организацию и участие в несанкционированных массовых акциях.

Демонстрация 5 декабря 1976 года.Фото: архив Международного Мемориала

Собираться в декабре у памятника Пушкину стало доброй диссидентской традицией. Люди приходили, снимали шапки и стояли в тишине несколько минут, отдавая дань памяти жертвам политических репрессий. Подобные митинги стали называть «молчаливыми демонстрациями».

Спустя 50 лет

В палату к Есенину-Вольпину меня привел его опекун и ближайший друг — физик-теоретик, профессор Бостонского университета Лев Левитин. Они подружились уже в США — Есенина-Вольпина вынудили эмигрировать в начале 70-х, Левитин приехал в Бостон уже в 80-е. Лев выглядит расстроенным: «Наверное, мы слишком поздно пришли, Алик в это время не привык встречать гостей. Обычно он не такой капризный и отвечает лучше. У него еще вполне светлый ум».

Лев рассказывает, каким он застал Алика, когда они познакомились. С его математическим талантом он мог бы стать профессором и комфортно заниматься наукой, если бы согласился уделять чуть больше сил и времени преподаванию. «Американцы тут же дали ему кафедру, но Алик не любил преподавать — мог на 15 минут задуматься над какой-нибудь интересной идеей, посетившей его прямо посреди лекции, ну и так далее. Он не любил приспосабливаться, говорил: да плевать мне на этих студентов, пусть сами приспосабливаются, если им надо». Неудивительно, что при таком подходе с преподаванием у него не сложилось. Как и с научной карьерой, несмотря на массу интересных разработок в области метаматематики. Наука в Штатах существует при университетах и неразрывно связана с преподаванием, которое является своего рода трудовой повинностью, а повинностей Алик не признавал.

Александр Есенин-ВольпинФото: Андрей Лошак

В быту Есенин-Вольпин отличался удивительной непрактичностью и безалаберностью. Друзья иногда даже возмущались — он долго не мог оформить необходимые бумаги, чтобы получать от государства деньги, и предпочитал жить в долг. После удаления опухоли легкого Алик не мог больше жить самостоятельно, и его пришлось поместить в госпиталь Брайтон-хаус. Уход там хороший, но пища однообразная, и друзья оплачивают сиделку, которая отдельно готовит Алику еду. «Так за что же вы его любили?» — спрашиваю я Льва. Он удивляется: «Андрей, вы же знаете ответ на этот вопрос. Алик — человек громадного калибра и громадных заслуг как в науке, так и в общественном движении. Он совершенно уникальный — таким людям можно и нужно прощать мелкие недостатки».

Интеллигентнейшему Левитину — 80, он на химиотерапии и выходить из дома для него последнее время — настоящая пытка. Но он сделал это, чтобы восстановить поруганную честь друга. «Видите ли, год назад у нас произошла очень неприятная история. Съемочная группа НТВ обманула бывшую жену Алика Иру Кристи, и та привела их к нему в госпиталь. Эти стервятники создали лживую и грязную передачу — «Проклятье рода Есениных» или что-то в этом роде. Ире сказали, что они с канала «Культура» снимают биографический фильм об Алике. Они все выпытывали у него про отца, которого он никогда не видел, про родственников, которые от него открестились. Зачем-то показали, как Алик полуголый идет в туалет — они его ужасно унизили этим фильмом. Я бы очень хотел, чтобы на Дожде или где-то еще появилась о нем правдивая информация».

Этот фильм есть в интернете. Программа «Новые русские сенсации». Все по классике — замогильный голос, нагнетающая музыка, дерганый монтаж, какие-то хлюпающие и хрюкающие звуки. И полное отсутствие какой бы то ни было логики в повествовании:

«На этих без преувеличения уникальных кадрах — живая история России. Специалисты давно о нем забыли, широкая публика и не знала, а он оказался жив. Это тянет если не на мировую, то на русскую сенсацию уж точно — перед нами родной сын великого поэта Сергея Есенина. Эти стервятники создали лживую и грязную передачу — «Проклятье рода Есениных»  или что-то в этом родеТвитнуть эту цитату Живого свидетеля и хранителя тайн знаменитого отца долго прятали по психлечебницам, пока окончательно не упекли в дом престарелых».

Почему сенсация? Чего свидетель? Хранитель каких тайн? Все это в высшей степени символично —  гений математической логики лежит всеми забытый в доме престарелых в США, а  бывшие соотечественники устраивают шизофренические пляски вокруг его немощного тела. Они не знают, что это за человек, в чем его заслуги и есть ли они вообще — кроме того, что он сын знаменитого поэта. В них нет ни капли уважения. Кажется иногда, что Бог лишил их разума.

«Сегодня впервые сын сам ответит за своего отца — кто на самом деле свел великого русского поэта в могилу и чья зловещая тень мрачным проклятьем легла на всех потомков Сергея Есенина без исключения».

Наверное, мы заслужили такое телевидение — вот уж действительно «проклятье рода Есениных». Когда я спросил Буковского, почему сейчас все как будто повторяется заново — «в ЦК победила «партия консерваторов»», «оттепель сворачивается», вот это все — он ответил неоригинально, но знаменитый диссидент заслужил право говорить прописные истины: «Страна не раскаялась. Мы пытались в 91-92 годах пробить суд над коммунистической системой. Не для того, чтоб кого-то там сажать или наказывать, а для того, чтоб вызвать некое переосмысление прошлого в людях. Люди не осознали своего прошлого и той роли, которую в этом прошлом они сами сыграли. Миллионы людей не захотели это осознать. А раз так, то, конечно, о каком раскаянии может идти речь. Все вернулось назад, в эту брежневскую серятину».

На кадрах передачи Ирина Кристи идет к Есенину-Вольпину в госпиталь со свободным режимом посещения.  Зловещий голос комментирует: «Красное кирпичное здание похоже на тюрьму из американского боевика. Вокруг никого — кажется, нет даже охраны, но это только кажется. Периметр держат камеры видеонаблюдения — шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, да мало ли что! Стараясь не привлекать к себе внимания, проходим в вестибюль. А вот и он — увядающий потомок проклятого рода»