Петр Соколов носится по всему Новосибирску — он руководит работой новосибирского центра «Каритас», помогает матерям-одиночкам, детям мигрантов, пытается накормить ветеранов
«Вы радуйтесь, что он вообще живой — после таких вещей мы уже не боремся». С этими словами врачи выписали моего парализованного после инсульта отца из больницы. Но он выжил. Пролежал почти семь лет, потом сел и даже попытался ходить по дому. Я тогда был еще подростком, но понимал, что мой папа очень сильный человек — не потому, что он был каким-то крутым парнем, а потому что, будучи парализованным, он смог сесть на кровати после семи лет ежедневных упражнений. Вот это настоящая сила и героизм.
В 2003 году меня попросили поучаствовать в качестве волонтера в кормлении бездомных организацией «Каритас». Несколько месяцев я проработал волонтером на вокзале, а потом с вокзала перекочевал в офис и работаю здесь уже 13 лет. Да, я не стал кинорежиссером, на которого учился, но зато здесь все по-настоящему, не как в кино. Наверное, каждый родитель хочет, чтобы его ребенок работал в «Газпроме», но, когда моя мама приезжает ко мне в гости и слышит, что я и в этом поучаствовал, и здесь помог, я вижу, что она довольна.
В людях, которые к нам обращаются, я часто вижу своих родителей. Я вижу растерянность мамы, которая от советской медицины не получила ничего, кроме клеенок и неутешительных слов. Я вижу, как нервничают люди, которые, как и мой отец, не могут ничего сказать, потому что потеряли речь. Почти каждый случай отсылает меня к моему собственному детству. Поэтому, когда в 2005 году наш генеральный директор, сестра Элизабет, затеяла этот проект с патронажной службой, для меня не стояло вопроса, актуален он или нет. Конечно, актуален. Например, только по Новосибирску с начала 2016 года к нам поступило около 800 обращений.
Вот пришел человек с работы, а его бабушка или пожилая мама лежит в ванной с поломанной шейкой бедра. Ее забирают в больницу, лечат там какое-то время, потом выписывают и говорят: «Вот вам памперсы — больше ничего предложить не можем. А что вообще вы хотите? Ей уже 80 лет!» И человек теряется, не знает, что дальше делать с лежачим больным: как помыть; как правильно поднимать, чтобы не повредить кости; как покормить, ведь она теперь все на себя проливает. На человека сваливается огромный груз: вчера рядом была замечательная родная душа, а сегодня — обуза.
В таких случаях человек может обратиться в нашу патронажную службу. К нему домой приходят медицинские сестры и объясняют, что такое перелом шейки бедра/инсульт/деменция/контрактура стопы или сахарный диабет. Они рассказывают, как с этим жить и как обустроить быт больного, чтобы здоровый член семьи имел возможность сходить на работу, посетить парикмахерскую и не переживать за то, что происходит в этот момент дома. Мы делаем все, чтобы человек не оставался один на один с лежачим больным. И чтобы лежачий больной не оставался один на один с человеком, который не умеет за ним ухаживать, и не чувствовал себя обузой.
Знаете, приходишь иногда в семью, а бабушка говорит:
— Сынок, я каждый день на иконку смотрю и думаю: «Божья матерь, забери ты меня уже отсюда».
— Так нельзя говорить! — отвечаю. — Вы большую пользу семье приносите.
И мы начинаем с ней перечислять, что она хорошего делает, всегда что-то находим.
— А самое главное, знаете, что вы делаете? — спрашиваю.
— Что?
— Учите своих детей быть чуткими и милосердными. И внуков, прежде всего. Внуки на это смотрят и потом будут поступать так же, когда увидят рядом больного человека.
Многие думают, что патронажная служба нужна только пожилым людям, пенсионерам. Но это не так! Двадцать четыре года мальчику — поругался с женой и ушел от нее спать в гараж. А зима у нас в Сибири лютая, машина стоит на автозапуске, а он и забыл про него — пошел в гараж спать, уснул и задохнулся. Утром отец кинулся, а сына дома нет. Побежали в гараж, вытащили его, а у него уже мозг умер. А сердце бьется. Вот он уже так три года лежит. Я преклоняюсь перед героизмом его близких. А они мне говорят: «Это вам кажется, что мозг умер. А мы вот Новый год отмечали вместе, и он нам улыбнулся. Значит, он нас понял».
Петр Соколов: «Это наш центр для детей мигрантов «Созвездие». Ежедневно сюда приходят до 30 ребятишек. Цель — выучить русский язык и подготовиться к школе. В основном их родители заняты в коммунальной сфере, например, работают дворниками. В этих семьях, даже если их доход совсем низкий, дети всегда на первом месте».Фото: Антон Уницын для ТД
Когда такое случается с молодыми ребятами, это, конечно, самое тяжелое. Ты просто сравниваешь себя с ними. Вот ты скачешь по жизни и вечно недоволен чем-то, вечно чего-нибудь хочется, либо просто хандра. А потом зайдешь в такую квартиру, посмотришь и стыдно становится. Мы с вами самые счастливые люди, потому что мы ходим туда, куда хотим, мы можем разговаривать, у нас есть какие-то мечты на летний отпуск и планы на Рождество. А есть люди, которые видят только потолочную плитку всю свою жизнь. Вот они действительно герои, молчаливые и обездвиженные, но герои.
Люди у нас еще живут по каким-то старым стереотипам: если ты слег — лежи, будут пролежни — терпи, умрешь — значит, так надо. У нас любимая фраза у людей: «Слава Богу, отмучился». И никто не думает, что на самом деле эти последние годы или месяцы жизни можно сделать комфортными и для себя, и для него. У нас такой подход к человеку: пока ты сильный и здоровый, с тобой считаются, как только ты стал слабым — никто считаться уже не будет.
Это другой уровень сознания в обществе, когда у тебя остается достоинство в любом случае. Даже если ты не ходишь, не разговариваешь, питаешься через трубочку, все равно ты остаешься человеком. А у нас очень долгое время культивировали образ силы: «Вот это настоящий мужик!» Но на самом деле человек же может внезапно заболеть. Вот он сейчас с нами разговаривает, а завтра проснулся, и у него не шевелится язык, потому что случился микроинсульт. И он уже не топ-менеджер, уже не начальник, уже не летит на конференцию в Сингапур — он остается дома в своей двухкомнатной квартире на пятом этаже, из которой очень трудно спуститься, потому что в доме нет лифта. Но так не должно быть. Если так происходит, это плохой знак, который не оставляет нам шанса быть людьми — мы должны быть только суперлюдьми или суперроботами. Но мы ведь люди, слабые люди. И надо строить человеческое общество, пытаться докричаться и достучаться, чтобы появилось сопереживание и сострадание.
Я иногда прихожу в больницы, и медицинские работники мне говорят: «А вы знаете, что я здесь одна на 60 коек?!» Я понимаю ее, но это не значит, что так должно быть, и что она из-за этого может позволить себе быть нервной и раздраженной.
Конечно, она должна быть не одна, их должно быть 120 на 60 коек, чтобы у каждой койки по двое стояли. И именно это надо менять, над этим работать.
Все наши медсестры учились в немецком хосписе. Но мы, конечно, еще до немцев не дотягиваем. Там есть безусловное уважение к человеческой жизни. Я когда-то был в Германии в столовой для бездомных и разговорился с ними. Тогда я понял, насколько там для этих людей выстроена социальная лестница. Я работал с новосибирскими бездомными на вокзале и знаю этих людей. Туберкулез, лагеря, криминал, ВИЧ — ты из этого круга никогда не выберешься. У нас бездомного палкой гоняют резиновой, а там пришел он в полицию и говорит: «Хочу перестать быть бездомным». А ему отвечают: «Пойдем в социальную защиту». Идут в соцзащиту, и он получает комнату. Думаю, немцы после войны усвоили большой урок — уважение к каждой жизни. Нам после сталинских репрессий как-то ничего такого в голову не пришло. Мы не любим себя — вот где беда.
Вот мы и стараемся эту ситуацию изменить. Знаете, это невероятное ощущение, когда я прихожу вместе с медсестрой в дом, а там сидит бабушка и говорит: «Олечка, ты пришла! Господи, да вы знаете, какой это ангел?» Они вместе делают гимнастику, перебирают какие-то вещи, бабушка рассказывает ей про своих котов. И от улыбки этой старушки у меня на душе становится хорошо. Я думаю, что вот в этой хрущевке на пятом этаже каждую неделю воцаряется маленький рай.
Конечно, не все так радужно. У медсестер невероятно тяжелая работа — каждый день они общаются с лежачими больными, ухаживают за ними, помогают. Это морально тяжело. Я спрашиваю иногда у них: «Как вы с этим боретесь?» А они отвечают: «Мы научились заходить домой и отключать голову». Это большой дар — у меня так не получается. Я ведь не только патронажной службой занимаюсь: есть еще приют, где живут 20 мам-одиночек, два центра для детей мигрантов, где те ходят на занятия по русскому языку и могут поесть; столовая, где мы бесплатно кормим ветеранов тыла, у которых не хватает денег даже на еду. Иной раз я до трех ночи не могу уснуть — меня колотит от какой-нибудь очередной истории. И главная моя задача — найти на все эти проекты деньги.
Многие удивляются: «Неужели после всех дел фонда у тебя остается время на что-то другое?» Не остается. Я не люблю, когда меня спрашивают про личную жизнь, потому что работа в конце концов победила. Но об этом и говорить нечего, зачем о грустном?
Патронажная служба «Каритас» помогает десяти тысячам парализованных людей по всей стране. Один день работы патронажной сестры стоит 831 рубль. В наших с вами силах вместе с «Каритас» помочь как можно большему количеству лежачих больных. Даже самое маленькое пожертвование поможет какому-то инвалиду почувствовать себя достойно.
