Дожить до освобождения

Большинство смертей в тюрьмах и СИЗО связано с отсутствием доступа к качественным медицинским услугам. Только в 2015 году в пенитенциарных учреждениях скончались почти четыре тысячи заключенных, 87% из них — из-за ненадлежащего лечения и нехватки медикаментов. О том, как живут тяжелобольные заключенные в Челябинской области, рассказала правозащитница, член местной Общественно-наблюдательной комиссии, работающей в местах принудительного содержания граждан, Валерия Приходкина.

— Почему вы начали заниматься тяжелобольными заключенными?

Член местного ОНК за местами принудительного содержания граждан Валерия ПриходкинаФото: из личного архива

— Потому что каждый второй в системе ФСИН больной, тяжелобольной, инвалид или тот, кто болен, но не может получить инвалидность. В тюрьмах очень много людей с ВИЧ, большую опасность представляют туберкулез и прочие серьезные болезни. И невозможно не заниматься этим, мимо таких проблем просто не пройти. Я уже не помню своего первого тяжелобольного заключенного, потому что их так много, что сложно вспомнить их всех.

— Есть какая-то статистика по тяжелобольным осужденным в Челябинской области?

— Кто ж такую информацию предоставит? У нас 20 пенитенциарных учреждений, и когда я собираюсь посетить какое-то из них, я каждый раз пишу запрос о количестве инвалидов всех групп. Всегда получается, что есть как минимум один инвалид I группы, но чаще их больше. Инвалидов II группы в среднем два-три, а III группы — пять-семь. Впрочем, недавно пришел ответ из очередной колонии, там  инвалидов III группы аж 37. Но общие цифры по всем колониям для нас недоступны.

— Есть ли для этих людей специальные условия для жизни?

— Я всегда пишу запрос по инвалидам, чтобы узнать в первую очередь, кто помогает инвалидам I группы. Ведь это совсем беспомощные люди, в лучшем случае это полностью слепой, в худшем — лежачий и абсолютно ни на что не способный человек. Например, в нашей печально знаменитой ИК-6 есть два инвалида I группы, которых я уже давно наблюдаю. Один из них — чеченец,  чуть больше 30 лет. У него отнялись ноги, он никогда не встанет. Мы неоднократно подавали заявление на досрочное освобождение по состоянию здоровья, но его не выпускают.

Этот человек постоянно находится в медсанчасти. Мы пытались узнать, кто за ним ухаживает, на что администрация отвечала, что в системе ФСИН уход за такими больными не предусмотрен. Если в больнице ЛПУ почти официально есть осужденные, которые числятся санитарами и ухаживают за тяжелобольными, то в условиях колонии осужденные в медсанчасти официально не ухаживают за больными.

Но, с другой стороны, какое может быть лечение в условиях тюрьмы? У нас онкобольным не могут предоставить ни химио-, ни лучевую терапию, ни лекарств. Или, например, если этого молодого чеченца с травмой позвоночника можно было когда-то прооперировать, то, возможно, он остался бы на ногах. Но этого сделать не получается, даже специалистов толком нет. Допустим, в ЛПУ есть 20 сотрудников, у них на каждого «50 ставок». Терапевт по специальности прошла краткосрочную переподготовку и стала невропатологом. У них у каждого по несколько специальностей.

— А какова ситуация с онкобольными заключенными? Их много в вашей области?

— Очень много. К сожалению, онкология у осужденных выявляется только на последних стадиях, потому что никто не следит за этим, и все обычно заканчивается смертью. Человек в таких случаях попадает в больницу, когда уже поздно. Он может получить лечение в виде хирургической операции, и то, если будет сильно на этом настаивать.

Но как проходит операция? Врачи работают практически голыми руками, с одним скальпелем. Можно сказать, что медики в таких условиях просто творят чудеса. Поскольку никакой другой терапии, например, лучевой, в условиях тюрьмы получить невозможно, то жизнь онкобольных заключенных очень короткая и безрадостная.

Больница ФБУ ЛПУ СТБ-3, Туберкулезная больница № 1 ФКУЗ МСЧ № 74 ФСИН РоссииФото: Валерия Приходкина

В 2014 году благодаря ЕСПЧ удалось выиграть дело «Лавров против РФ». У Андрея Лаврова в 2012 году обнаружили лимфому. В 2013 году его осудили и отправили отбывать наказание. Затем были два медицинских заключения, подтверждающие его диагноз. И поскольку его болезнь быстро прогрессировала, врачи решили, что он имеет право на досрочное освобождение. Но суды отказались актировать его по состоянию здоровья. Кроме того, в тюремной больнице Лавров не получал необходимую терапию, а нужных ему препаратов просто не было в больнице. Была вероятность, что он просто не доживет до решения ЕСПЧ, но в итоге он даже получил компенсацию за то, что его так долго держали в тюрьме.

И у нас много таких случаев, когда человек не доживает до вступления решения суда в силу. В 2014 году я изучила статистику умерших в ЛПУ и тюремных больницах. Из 50 человек не забрали похоронить только четверых, у которых не оказалось родственников. То есть 46 человек можно было хотя бы отпустить домой умереть, а может быть, их даже смогли бы спасти.

— Чем можно обосновать нежелание судов отпускать на свободу смертельно больных заключенных?

— Ничем. Когда суд говорит, что не отпустит совершенно слепого инвалида I группы домой, потому что у него были нарушения в тюрьме, я совершенно не могу этого понять. У меня есть больной, который трижды подавал заявление на досрочное освобождение по состоянию здоровья, будучи инвалидом I группы, и челябинские суды его не отпустили. Хорошо, что это в итоге сделал Магнитогорский суд, и то, не поверив тому, что написала тюремная больница. Пока городская больница не подтвердила, что его зрение никогда не восстановится, его не отпускали. Но ведь какая разница, где сидеть слепому, дома или в тюрьме? Судьи и прокуроры долгое время считали, что разницы нет, пусть остается в заключении.

— С какими еще возмутительными случаями вам приходилось сталкиваться?

— Что характерно, в обычные тюрьмы сажают очень много психически больных людей, тех, кто инвалид с детства. И суды не стесняются их сажать. Когда мы натыкаемся на такие случаи во время совместных проверок, я все время спрашиваю прокурора, каким образом такого человека могли поместить в тюрьму. Такие люди зачастую вообще не понимают, где находятся, не могут  оценить происходящего. Если человек психически больной, инвалид II группы с рождения, как так получилось, что суд признал его вменяемым и посадил в тюрьму? Мне сложно это понять.

Есть другой больной, который был актирован по состоянию здоровья, он умирает. Но потом он буквально через полгода как-то умудрился снова нарушить закон, его опять осудили и посадили в тюрьму. Я уже трижды видела решения суда, когда смертельно больного человека сажают и пишут в решении суда, что решать вопрос о состоянии его здоровья будут в условиях ФСИН. То есть сначала надо снова попасть в колонию, а уже потом там опять будут решать, актировать заключенного или нет.

В итоге этого больного, который попал второй раз к тому же врачу, предупредили, что снова его актировать уже не будут, одного раза с него хватит. Потом для обсуждения дела этого мужчины назначили консилиум. Мы боялись, что его не успеют выпустить, что он просто не доживет до этого момента.

30 мая 2016 года суд во второй раз освободил этого мужчину по состоянию здоровья. Однако решение вступит в силу только через 10 дней. Доживет ли больной до освобождения?

— А как живется тяжелобольным в колонии?

— Есть у меня заключенный с онкологией, саркомой ноги. Он уже ничего не просит, а только хочет, чтобы ему отрезали ногу. Человек говорит, что больше не может так жить. Был другой мужчина в другой колонии, который в течение месяца просил у тюремных врачей медикаменты от головной боли. Он усердно пытался пройти в медсанчасть за таблетками, но в итоге не выдержал и повесился.

То есть даже обезболивающих не дают. В лучшем случае могут давать медикаменты по принципу «эта половинка от головы, а вторая  — от живота».

Палата в больнице ФБУ ЛПУ СТБ-3, Туберкулезная больница № 1 ФКУЗ МСЧ № 74 ФСИН России. Сюда поступают люди с тюремного, с особого режимаФото: Валерия Приходкина

Есть больной, которому нужна операция по замене сустава, он ждал на нее квоту. Он уже пять лет сидит в тюрьме, но почему-то его признали инвалидом II группы совсем недавно, хотя человек уже практически не передвигается. И он также говорил нам, что пусть ему отрежут хотя бы одну ногу, тогда боли будет вполовину меньше.

Я приготовила обращения в страховые фирмы по неоказанию должной медицинской помощи и отсутствию адекватного лечения на нескольких больных. Раньше отговоркой, почему заключенного не могут лечить, было отсутствие полиса ОМС и соответствующих средств на лечение. Но, оказывается, он есть, и на осужденного выделяются такие же деньги, как и на всех остальных граждан. Но почему-то страхование этих осужденных не работает, и это еще предстоит выяснить.

Сейчас мы спрашиваем у страховых компаний, как контролируется вопрос с лечением инвалидов II группы. Ведь таких людей масса, а помощь им не оказывается. Например, приходишь в колонию, а там заключенный ползет на двух костылях и тащит за собой ноги, чтобы дойти до столовой, потому что в камере его просто никто не накормит. В итоге он должен сам идти в столовую, каким-то образом взять еду, а потом вернуться обратно.

Что уж говорить об оборудовании туалета для нужд инвалидов. У нас во всем Челябинске мне известно лишь одно место, где есть такой туалет. А в тюремной системе и подавно нет абсолютно никакого оборудования для инвалидов: ни пандусов, ни поручней, ни других приспособлений. Нет даже горячей воды в помещениях, где находятся лежачие больные.

— Заключенные не получают медикаментов, потому что их не дают, или их попросту нет?

— На сегодня есть проблема в лекарственном обеспечении, так как лекарства закупают через Управление — ФКУЗ МСЧ-74 — централизовано. Что дали, тем и лечи. А раньше на МСЧ в колонию поступали деньги, и можно было закупать необходимые медикаменты именно для данного контингента. К сожалению, и необходимые медикаменты, которые выписаны врачами МСЧ учреждения, приобретенные самими осужденными или родственниками, могут лежать по несколько месяцев в медсанчасти и не использоваться по назначению, осужденным их не отдают.

— За последние несколько лет изменилась ли как-то ситуация с условиями жизни больных заключенных в Челябинской области?

— Я являюсь членом ОНК уже более пяти лет, и все это время ситуацию нельзя описать иначе, как тихий ужас. Не стало лучше или хуже, стабильно очень плохо.

Для начала должны быть серьезные договоры с муниципальными и областными больницами. И они вроде как даже есть, но на практике воспользоваться помощью гражданских врачей можно, только если приход в тюремную больницу оплачен (за очень приличные суммы) родственниками осужденного.

Вкратце, денег нет. Кроме скальпеля, других инструментов нет, какой-либо высокотехнологичной аппаратуры нет, отсутствует даже стационарный рентген-аппарат или специалист, который может с ним работать. Даже в туберкулезной больнице нет собственного флюорографического аппарата — приезжает передвижной флюорограф.

Так что прежде всего должно быть нормальное финансирование, укомплектован штат сотрудников. Абсурдно, когда приезжаешь в колонию, а там шесть врачей, и все они психиатры. Помимо этого, надо взять под контроль страховые фирмы, потому что непонятно, по какому принципу они работают с больными заключенными.