Илья Фоминцев, директор Фонда профилактики рака, рассказывает, зачем всем обязательно нужно делать скрининг, и как это снизит смертность в России
— Ваш фонд стремится поменять всю систему борьбы с онкозаболеваниями. Это многокомпонентная работа, сложная, огромная. Как вы решились на это?
— Я закончил медицинский факультет в Мордовии и приехал в Питер в ординатуру. Хотел стать хирургом-онкологом и стал им. Специализировался на опухолях головы, шеи, молочной железы. Работал в Ленинградском областном диспансере, и все, в общем, у меня получалось, были взлеты и провалы, но к 28 годам я понял, что больше не могу.
Моя мама умерла от рака молочной железы, ее оперировали в том же диспансере, а я был, по сути, ее лечащим доктором. Это было очень тяжело.
Одновременно я понял, что так могу ковыряться до 60 лет, а потом мне подарят чугунного коня, как в «Служебном романе», и отправят на пенсию. Нездорового, спившегося и неинтересного женщинам. И все будет по-прежнему.
Я понял, что больше не хочу в этом участвовать, потому что моя работа ничего не меняет. А ведь я могу делать что-то масштабное и важное.
Так вот и появился Фонд профилактики рака. Наш фонд работает в нескольких направлениях. И в первую очередь мы стремимся просвещать население. Потому что заболеваемость и смертность от рака остается одной из самых серьезных проблем в России. И долгое время ей не уделяли должного внимания.
— Какую мысль, информацию важно донести до людей?
— Рак — это контролируемое заболевание. Это значит, что мы можем в значительной степени влиять на свою судьбу самостоятельно. Но любая просветительская статья все равно вызывает у людей один и тот же вопрос: «Ок, ну а мне-то конкретно что делать?»
Невозможно ответить на этот вопрос без инструментов оценки риска рака у каждого человека. Мы не можем дать всем один и тот же совет, поскольку кому-то он подойдет, а кому-то будет вреден. Но мы можем всем дать ссылку на наш скрининговый тест. Мы сами разработали его, собрав воедино огромный пласт информации из серьезных международных исследований. Этот тест нужен, чтобы разделить население на группы риска. Это позволит определить целесообразность скрининга рака для каждого конкретного человека.
— Тест работает несколько месяцев — много людей уже прошли его?
— За месяц мы протестировали более 90 тысяч человек. Это много. Но вот когда тест пройдет больше миллиона человек, это будет уже big data. Это станет большим и крутым исследованием. Сейчас, например, мы ведем переговоры с одним очень крупным регионом России о том, чтобы по алгоритмам SCREEN были оценены риски всех — подчеркиваю: всех — жителей этого региона. И затем органы регионального здравоохранения отследят их судьбу.
Таким образом мы получим гигантское научное исследование, которое позволит обосновать российские рекомендации по скринингу рака.
Позже мы сделаем полное описание того, как устроен и работает наш тест, и выложим его в Интернет для врачей. Также мы надеемся, что этот тест будут в будущем использовать в большей части медицинских учреждений — государственных и частных.
— В России ситуация отличается от мировой?
— Статистика заболеваемости в России и развитом мире вполне сравнимая. Даже у нас заболеваемость поменьше будет. А вот что касается смертности, здесь есть особенности. По некоторым видам рака цифры в России значительно выше мировых. Смертность от рака молочной железы, рака шейки матки, колоректального рака у нас значительно выше. И эти цифры растут, в то время как во всем мире падают. В тех странах, где есть программа по скринингу этих видов рака, смертность по этим видам рака низкая и продолжает падать.
— В каких, например?
— В Финляндии, Великобритании, Франции. В США скрининг оппортунистический, как у нас, то есть не системный с единым центром контроля, но он очень хорошего качества. Это значит, что централизованной системы нет, но врачи регулярно обследуют население в соответствии с хорошо просчитанными показаниями для скрининга и дают рекомендации. Если в России скрининг будет работать на государственном уровне, смертность может снизиться на 30-40%. А по некоторым видам рака даже больше.
— А что это вообще такое — «скрининг»? Что в него входит?
— Люди постоянно путают скрининг и диагностику. Разница простая. Если где-то что-то болит или появилось уплотнение — это обязательный повод для диагностики. А если нет симптомов и жалоб — это не диагностика, это как раз скрининговое обследование. Скрининг — это система, процесс, направленный на выявление бессимптомного рака в группах риска.
— И какие же показания к обследованию, если нет жалоб?
— Риск, который позволяет определить тест, и есть показание. По результатам теста Screen дается рекомендация — пройти то или иное обследование. Прямо на нашем сайте уже можно записаться в две клиники, с которыми мы сотрудничаем (обращений из клиник много, но мы медленно подключаем их к нашей системе, они должны пройти наш контроль). В России между врачами и пациентами патерналистские отношения — «врач сказал, а я выполняю». Но каждый человек должен сам про себя многое знать и понимать. И тест Screen — неплохой начальный инструмент для этого.
— Все виды рака можно предотвратить с помощью скрининга?
— Нет, но рак шейки матки, рак кожи, колоректальный рак можно выявить на стадии «предопухоли». Процессы появления этих опухолей очень понятны. В подавляющем большинстве случаев колоректельный рак развивается через полип. Если полип вовремя заметить, его можно удалить. А рак шейки матки — через дисплазию. И на предраковой стадии предотвратить рак.
Илья Фоминцев, исполнительный директор Фонда профилактики ракаФото: Елена Игнатьева для ТД
— Каким раком в России болеют чаще и почему?
— Рак легких по-прежнему остается настоящим бичом. Смертность от него падает, но все равно остается очень высокой. Среди мужчин заболеваемость раком легких на первом месте. Среди женщин — рак молочной железы. На втором месте рак кожи. По смертности один из лидеров рак прямой и толстой кишки (колоректальный). И это при том, что в последнее время люди в России массово бросают курить. И число опухолей, связанных с курением, падает — рак легких, трахеи, гортани, губы, но не рак ротоглотки и полости рта. Они связаны так же с вирусом папилломы человека.
Есть виды рака, заболеваемость которыми падает во всем мире, — например, рак желудка. Один из серьезных факторов риска — инфицирование бактерией хеликобактер пилори. Эта бактерия не выживает в холодильниках. А теперь эту бактерию научились эффективно уничтожать. Курение, кстати, второй мощнейший из факторов риска заболеваемости раком желудка.
— Почему диспансеризация не может заменить скрининг?
— Вообще-то, может. Диспансеризация в идеале — это и есть скрининг. Только в России неправильно выбраны группы риска, не контролируется охват, не контролируется качество. Если это все добавить к диспансеризации, то получится скрининг. Наша диспансеризация охватывает слишком широкие группы. Например, рак молочной железы — очень распространенная опухоль. В группах риска раннее выявление этого рака приносит пользу. Проверять всех смысла нет. Среди женщин в возрасте до 50 лет риск рака молочной железы очень низкий. Если проверять каждую женщину до 50 лет, то вреда будет больше, чем пользы. Потому что у многих что-то найдут неопасное, у кого-то возьмут биопсию, а кого-то даже зря прооперируют. Миллионы женщин останутся напуганными, в то время как рак обнаружат у единиц.
В России выбирают женщин, которым нужно пройти маммографию, по возрасту. Но критериев намного больше. Кому-то и в молодом возрасте нужна маммография или МРТ молочной железы, потому что риск высокий — у родственников первой линии был рак молочной железы до 50 лет, или женщина получала лучевую терапию в детстве, например, по поводу другой опухоли.
Есть еще одна проблема — ОМС финансирует только симптоматические обследования. Нельзя, например, попасть на фиброколоноскопию по ОМС без симптомов. Чтобы получить направление, вам нужно обратиться к терапевту или хирургу, он вас отправит к гастроэнтерологу, тот вас отправит к онкологу, но направление онколог может выдать только на каком-то основании — жалобы или подозрений.
Вот еще один пример — в России рак шейки матки предлагают диагностировать с 21 года. Но рак шейки матки развивается минимум 10 лет после заражения вирусом папилломы человека. Этим вирусом можно заразиться только во время полового контакта. Вероятность заражения в 11 лет, как вы понимаете, очень низкая.
— В последнее время кажется, что рака стало очень много, и болеют все — и пожилые люди, и юные, и дети. Заболеваемость растет?
— Рак вышел в медийное пространство, раньше о нем столько не говорили, поэтому возникает впечатление, что заболеваемость выросла. Это не так.
— А что происходит с российский статистикой сегодня?
— Канцер-регистрация, ведение статистики — очень важная проблема, потому что по сути это главный источник информации. По канцер-регистру можно оценить эффективность лечения, сравнить данные в разных регионах, оценить долю живых людей через пять лет после установления диагноза. Когда регистрируется заболевание, нужно его классифицировать, присвоить ему код. Один и тот же случай можно отнести в разные области. Именно поэтому вся цепочка — и районный онколог, и терапевт, и врач стационара, и патологоанатом — должны работать по единым правилам.
— Ваша работа — построение огромной системы. Предстоит еще долгий, большой путь. А обычные люди продолжают болеть. Что же им делать сейчас?
— Один очень авторитетный для меня человек недавно сказал: «Что-то настораживает в том, как вы говорите о вашей работе, Илья. Цифры сухие, людей за этим не видно». И тут я подумал, что, вообще-то, человек этот прав. Мы так «оцифрились» в последнее время. Ты считаешь доли, вероятности, проценты и порой забываешь, чего ради это все нужно. Но бывают моменты, когда из-за цифр появляются конкретные люди.
Мы делали как-то акцию по диагностике рака молочной железы в Хабаровске. И мне нужно было приехать в шесть утра в офис, чтобы позвонить в Хабаровск и отправить факс. Мороз, темень, я выбегаю в пять утра на улицу, грею машину и думаю: «Мгла какая-то… куда я еду? Может, не ехать? Вот что тогда будет? Ок, я не договорюсь с хабаровским минздравом, и акция там не состоится».
Но где-то там за девять тысяч километров от меня уже проснулась женщина, делает какие-то свои дела, у нее уже рак, но она об этом не знает. Жизнь ее может пойти так, а может по-другому, если, положим, я не доеду до офиса или не дозвонюсь до минздрава. Бог знает, от чего еще это все зависит, но одно из звеньев в этой цепи, кажется, я.
И вот, когда до конца представишь себе этот «эффект бабочки», оказывается, что цифры — это конкретные люди, которые умрут или не умрут, и это решается в сложной цепочке, на первый взгляд, случайных событий прямо сейчас.
Вот и сейчас тоже решается — наше с вами интервью прочитают несколько тысяч человек, из них примерно треть дочитает до этого места, пройдет тест, у полутора-двух процентов будет высокий риск, и они пройдут обследование. И где-то у одного-двух мы предотвратим рак. А они еще об этом не знают.
Вы тоже можете помочь спасти жизнь человека, который еще даже не подозревает, что болен, если вы пожертвуете денег на работу Фонда профилактики рака.
