Светлана Бронникова, психолог, специалист по работе с травмой, рассказала «Таким делам» о том, как помочь детям, пережившим ожоговые травмы
Однажды ко мне на консультацию привели мальчика Давида девяти лет. У Давида были прекрасные темные глаза и лицо херувима. Он выглядел так, будто родился хрустальным, и однажды кто-то неловкий уронил и разбил его, а потом собрал и склеил из мелких осколков. В каком-то смысле так и было — год назад Давид получил сильную ожоговую травму, было обожжено 45% тела. Длительное лечение, реабилитация в ожоговом центре и — направление на работу с психологом. Никто не ожидал от мальчика, что он, словно птица-Феникс, восстанет из пепла прежним, но никто не был готов к тем изменениям, которые наступили, когда Давид, согласно заключению врачей, смог начать возвращаться к нормальной жизни.
Жизнь Давида, до произошедшего — обычного жизнерадостного ребенка, увлекавшегося геологией (именно это увлечение стало косвенной причиной травмы — неудачная модель вулкана загорелась, и мальчик получил обширные ожоги лица, рук, груди), с возвращением из госпиталя изменилась до неузнаваемости.
Так же, как и он сам.
Родители справились с тем, что их Давидка теперь выглядел совсем иначе, но оказались не готовы к психологическим изменениям.
Основных было два. Большую часть времени Давид теперь боялся.
Он боялся умываться, потому что в кране горячая вода. Боялся возвращаться в школу, потому что был уверен, что одноклассники будут дразнить его. Боялся боли. Любой. За истекшие месяцы он пережил столько боли, что кофта, которая колется и которую нужно надевать в холодную погоду, вызывала протест со слезами и истерикой. Давид боялся смерти, своей и близких, боялся несчастных случаев, боялся врачей и боялся оказаться вне доступности медицинской помощи.
Вторым изменением было то, что Давид стал раздражительным. Очень. Вспышки гнева, ранее не замеченные за мальчиком, стали постоянными в его общении с близкими. Давида раздражало все — зачем убрали книгу со стола и поставили на полку, почему он проиграл папе в футбол, отчего его красная футболка в стирке. Он срывался на крик, хлопал дверью, запирался в комнате. Иногда ломал вещи. Это очень пугало его маму.
Были и другие перемены. Из жизнерадостного пацана Давид превратился в грустного и задумчивого ребенка. У него появились ночные кошмары. Он мог подолгу молчать. И он избегал смотреть на себя в зеркало.
В больнице Давид прошел курс послеожоговой реабилитации, включавшей шесть встреч с детским психологом. Но этого оказалось недостаточно.
В моем кабинете Давид сел в кресло и начал настороженно озираться. Книжные шкафы, лампа, стол — кажется, ничто не вызвало у него опасений. Он со слабым интересом взглянул на аквариум, в котором плавали меченосцы. «Расскажи мне о вулканах», — попросила я. Давид воззрился на меня с изумлением — с момента несчастного случая никто не заговаривал с ним об этом. Он начал неуверенно рассказывать о признаках действующего вулкана, запнулся, дойдя до описания кипящей лавы, осторожно, искоса взглянул на меня и замолчал.
— Что случилось, Дава? (он сказал, что так его называют друзья)
— Ну как-то странно. Мне раньше очень нравились вулканы.
— А теперь?
— Теперь я все время думаю, что это опасно. Что там, где вулканы, жить нельзя. Что
можно пострадать и…
— … будет больно.
— Да!
— Дава сжимает кулаки.
— Я все время думаю и не могу перестать думать. Что я сам виноват. Что теперь у меня другое лицо, что мама все время плачет, что мои друзья…
— Он всхлипывает, отворачивается.
— Что они не захотят больше с тобой дружить?
— Ну, это же больше не я. Они не видели меня таким. Я не хочу идти в школу.
— А ты хочешь снова стать собой?
Он поворачивает ко мне глаза, полные слез и надежды.
— А можно?
— Можно. Твое лицо не будет таким, как до ожогов. Но ты можешь снова чувствовать себя собой.
— Как?
— Мы будем встречаться и разговаривать два раза в неделю. Мы будем играть, рисовать. Может быть, даже строить вулканы — тебе придется меня научить, потому что я не умею.
— Я боюсь!
— Тогда сначала я буду строить, а ты будешь просто смотреть. Издалека. Воооон оттуда (я
показываю на свой рабочий стол — самое удаленное место от кресла, где сидит Дава). Это самое безопасное место. Там рядом, за дверью, кран с водой.
— И все?
— Нет. Иногда тебе будет становиться очень грустно, и ты захочешь плакать. Иногда ты будешь страшно злиться на меня, на этот несчастный случай, на родителей, на то, что это случилось именно с тобой. И если ты сможешь рассказывать мне об этих чувствах, тебе будет становиться легче. И однажды ты снова почувствуешь себя целым.
— А откуда ты знаешь, как я себя чувствую?
— Я не знаю точно. Мне кажется, что ты чувствуешь себя расколотым на куски. И как будто каждый кусок лежит отдельно. И ты не очень знаешь, что с этим делать, но очень хочешь собрать себя.
Дава молчит и пинает ботинком ножку стола. Потом встает, подходит ко мне и молча протягивает перетянутую шрамами руку, руку, разбившуюся на тысячу осколков и собранную заново. Мне приходится собрать все свое мужество, чтобы взять эту руку спокойно, не подавая виду, что я боюсь причинить ему боль, и пожать ее. С Давой все обращаются как с разбитой вазой, все боятся сделать больно. У него нет другого выхода, кроме как ощущать себя расколотым.
Множественные или обширные ожоги — это комплексная психологическая травма, состоящая из многих кусочков. Первый кусочек — посттравматическое стрессовое расстройство, развивающееся у 25-33% «ожоговых» детей. Посттравматический стресс — не просто психологическая проблема, это расстройство, полностью меняющее все функционирование ребенка, отражающееся на всех аспектах жизни. В результате пережитого потрясения, боли, страха, шока в мозгу пострадавшего образуются очаги постоянного патологического возбуждения, определяющие реакции на ежедневные события. Такие дети становятся тревожными, подавленными, они превращаются в невыносимых, капризных детей. Со стороны может казаться, что ребенок «избалован» бережным и внимательным отношением окружающих и поэтому ведет себя оппозиционно, однако на самом деле причина в ином.
Следующая часть — это проблемы, связанные со стрессом образа тела. Образ тела — мое представление о том, как я выгляжу, и совокупность моих отношений с моим телом и его отдельными частями. Когда мое тело меняется, это всегда вызывает тревогу, особенно в нашей обсессивно фиксированной на телесной красоте культуре. Если же эти изменения внезапны и пугающи, как внезапно появившиеся шрамы, справиться с ними еще сложнее. Многие дети начинают избегать себя в зеркале, другие, напротив, часами рассматривают эти изменения. Идентичность ребенка на протяжении детства еще только формируется, он постоянно задает себе вопросы — какой я, кто я такой, как я выгляжу? Послеожоговые рубцы и другие изменения внешности могут стать причиной того, что ребенок начнет отвечать на эти вопросы «я некрасивый», «я изуродованный», «я тот, с кем никто не хочет дружить».
Еще один кусочек — социальная тревожность. Опасения, что изменившийся я не буду принят, избегание событий, в которых участвует много людей, стремление к одиночеству, развивающаяся даже у общительных детей замкнутость, интровертность.
Нужно отметить, что семья, как и сам ребенок, переживает сильную травму, поэтому психологическая реабилитация должна касаться не только ребенка, но и всей семьи в целом.
Именно поэтому психологическая реабилитация таких детей — это работы мультидисциплинарной команды психологов, психотерапевтов, арт-терапевтов, социальных работников.
Поскольку один из важных компонентов реабилитации — обучение управлению болью, здесь нельзя переоценить роль навыков осознанности (mindfullness). К сожалению, в России пока терапия осознанностью не является неотъемлемой частью реабилитации пациентов с болевым синдромом, врачи и родители больше доверяют обезболивающим препаратам. На самом деле навыки медитации позволяют послеожоговым детям не только научиться самим справляться с болью, а значит, употреблять меньшее количество обезболивающих медикаментов, но и снижают уровень тревоги и депрессии, улучшают образ тела.
Терапия движениями глаз (EMDR), проведенная в первые недели после травмы, позволяет смягчить, снизить остроту болезненных воспоминаний о случившемся, найти произошедшему место в своих воспоминаниях и начать относиться к нему менее болезненно.
Арт-терапия позволяет прикоснуться к более долговременным эффектам травмы, продолжить работу над ее принятием и собственным восстановлением и оставить ее позади. Для детей младшего возраста игровая и песочная терапия становятся важными ступеньками к нормальной жизни.
И, наконец, семейная терапия позволяет всей семье научиться обращаться с пострадавшим ребенком не как с маленьким инвалидом, а как с человеком, пережившим несчастье и справившимся с ним.
В Москве действует Детский ожоговый центр, оказывающий детям, пострадавшим от ожогов, не только медицинскую, но и социально-психологическую помощь. Сейчас Центру очень нужны деньги на приобретение реабилитационных материалов, компрессионной одежды, на полноценное оснащение комнат, где проводятся занятия со специалистами-реабилитологами. Вы можете помочь «ожоговым» детям, просто перечислив любую сумму — 100, 500, 1000 рублей — на работу благотворительного фонда «Детская больница».