«Он все равно не добежит»

«Когда я употребляла опиаты, я почти не пила. Но в тот день у меня был день рождения, я выпила шампанского и поехала за кустарным метадоном. Один раз я поставилась нормально, убралась, правда, до неприличного состояния, в котором я очень редко бываю. Пуская слюни, кое-как доехала домой. Потом еще выпила и еще догналась. А потом мне показали фотографию меня мертвой».

Аня предпочитает, чтобы ее называли Ежи, с ударением на первый слог. Передозировки унесли жизни многих ее знакомых, в том числе лучшей подруги, о которой девушке трудно говорить без слез. Ежи не употребляет опиаты около трех лет, сейчас она счастливая мать двоих детей и сотрудник Фонда содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова, который c 2009 года помогает наркозависимым, борется за гуманизацию наркополитики и против распространения ВИЧ.

«Было очень стыдно и стремно. Чувак, с которым я жила, совершенно не умел оказывать первую помощь. Спасло только то, что налоксон в доме был. Молодой человек сделал мне инъекцию в мышцу, и я пришла в себя», — объясняет Ежи.

Налоксон — это антагонист опиоидных рецепторов. Другими словами, он блокирует действие опиатов (например, морфина, героина, кодеина или дезоморфина, известного как «крокодил»), прекращая угнетение дыхания, вызванное наркотиками, и приводя человека в сознание за несколько минут. Налоксон не имеет других эффектов, кроме блокировки опиатов, не вызывает зависимости, от него нельзя получить «кайф», а побочные эффекты у препарата как у аспирина. «Передознуться» налоксоном нельзя, он может только приблизить синдром отмены, в простонародье «ломку». Препарат уже много лет включен в список основных медицинских препаратов ВОЗ, и его рекомендует Глобальный фонд по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией. На сегодняшний день налоксон — это самый простой и безопасный способ спасти человека от передозировки.

«Раздали нам всем по упаковке налоксона и объяснили, как им пользоваться. Я бросил его дома и забыл про него. Но однажды у меня дома посинел товарищ, сами мы не могли его откачать, «Скорую» было вызывать неохота, так как хата родителей, и были бы вопросы. А в подъезд его вытащить и бросить тоже нельзя — друг! Тогда я вспомнил про налоксон, дрожащими руками открыл тумбочку свою — лежит. Выбрал, вен у него не было, вспомнил, что можно делать инъекцию внутримышечно. Я сделал ему укол и с надеждой стал ждать. И вдруг он начал дышать, бубнить что-то невнятное, цвет губ поменялся с фиолетового на розовый. Слава богу, живой. И спасибо налоксону. С тех пор ампула налоксона у меня всегда с собой либо в кармане, либо в машине. И с помощью него я спас четырех человек. Осталась одна ампула, берегу ее на крайний случай, так как взять его больше негде».

Это отрывок из монолога, опубликованного в газете, которую делают сотрудники Фонда Рылькова. Его автор живет в сибирском городе, в котором трудно получить налоксон, — тогда препарат достался ему от президента фонда Анны Саранг.

Патент на препарат уже вышел, поэтому стоит он недорого — около 200 рублей за упаковку из десяти ампул, которых хватит на 5-10 спасенных жизней. Но просто так купить налоксон нельзя: сначала необходимо встать на учет у нарколога, который должен рассказать пациенту о препарате и выписать нужный рецепт, а потом уже идти в аптеку.

По словам Ежи, которая стоит на учете, наркологи не рассказывали ей о налоксоне. При этом она подчеркивает, что ее общение с врачами было коротким.

«Вроде сейчас что-то должно измениться, учитывая, что Евгений Брюн (главный нарколог Минздрава РФ. — ТД) издал указ, и теперь налоксон можно получать в наркодиспансере. К сожалению, у меня сведений об этом нет, потому что сама я отмечаться не хожу. И ребята, с которыми мы работаем, тоже там не появляются».

В мае Брюн заявил, что московские наркодиспансеры закупили 30 тысяч упаковок с налоксоном. Его должны раздавать бесплатно, но только тем, кто прошел лечение в центре наркологии или ушел, не долечившись. Проблема в том, что в диспансеры приходит меньшинство наркозависимых. По словам самого Брюна, только 3% людей, умерших от передозировки в 2013 году, стояли на учете в диспансере. Это связано с тем, что многие наркопотребители не доверяют государственным учреждениям, зная об унижениях и жестоком обращении, которые их ждут, и пытаются справиться сами.

Помимо этого, налоксон должен быть у сотрудников «Скорой помощи», но, по словам Ежи, это бывает не всегда. В базу судебных решений «Росправосудие» выложены материалы десятков административных дел против медучреждений, чьи машины «Скорой помощи» не были укомплектованы всеми необходимыми лекарствами, в том числе налоксоном. Кроме того в Москве работают несколько частных наркологических «неотложек», но неизвестно, как именно они «откачивают» людей. К тому же не все наркозависимые могут позволить себе их услуги.

Были случаи, когда «Скорая» не приезжала на вызов, потому что врачи не хотели связываться с наркоманами. Поэтому социальные работники советуют не сообщать о передозировке по телефону, ограничиваясь простым «человек потерял сознание».

«Когда ты видишь, что кто-то умирает, особенно, если это твой близкий человек, становится очень стремно. «Скорую» вызывать все боятся, в основном. Боятся, что вместе с врачами приедет полиция, — поясняет Ежи. — Тогда пытаются откачивать сами, хотя бывает, что оставляют людей с передозировкой, и это самое худшее, что может быть. Обычно, если это происходит в квартире, рядом есть другие потребители или запрещенные вещества. Я знаю случаи, когда человека выносили на улицу и вызывали ему “Скорую” уже там».

Иллюстрация: Поля Плавинская для ТД

«Бывает, что все впадают в панику, особенно, если это малолетки какие-то. Они просто убегают, прыгая через несколько ступеней. Боятся, что это отразится на карьере, что на учет поставят. А я увидел, что человеку плохо, спас ему жизнь, что вам надо! Пару раз цеплялся я так с мусорами»,— ухмыляется Азамат.

Впервые Азамат попробовал трамал (психотропный опиоидный анальгетик, продается по рецепту) в 13 лет. Он по-прежнему употребляет наркотики, иногда делая перерывы. Сегодня возраст Азамата сложно определить на глаз. В офисе фонда, который сняли только в прошлом году, он садится за компьютер и смотрит клипы рок-группы Whitesnake, а затем вводит в поисковик слово «горы» и рассматривает фотографии. Азамат — кавказец. Ежи говорит, что он сильно скучает по родине, особенно по горам и морю.

У Азамата большой опыт по «откачиванию» людей, и у него самого тоже были передозировки. В последний раз он укололся, спустился пешком с пятнадцатого этажа, прошел через двор и рухнул на тротуар. Кто-то вызвал «Скорую помощь», медработники «что-то вкололи» ему и отпустили, дав на прощание два банана. После этого у Азамата надолго пропали вкусовые ощущения, а затем вся еда стала на вкус «как шаурма».

Про налоксон он узнал, когда познакомился с сотрудниками Фонда Рылькова. Сейчас он старается рассказать о препарате как можно большему кругу людей. Иногда предлагает его незнакомцам на улице, если по человеку видно, что он употребляет.

«Раньше менты говорили, что это ширево какое-то новое. Я начинал объяснять, а они в ответ: “Да что ты мне заливаешь!” Дубинкой могли ткнуть. Когда я визитку фонда давал, они уже понимали, что я не шучу».

Сейчас все полицейские в районе, где живет Азамат, знают, что такое налоксон, и не задают лишних вопросов. Но в других районах дела обстоят по-другому.

«В моем районе тоже много наркопотребителей. Когда мне сказали, что один парень умер от передозировки, я спросила: “У вас же был налоксон, почему вы его не использовали?” Оказалось, что ребята боятся носить его с собой, потому что для ментов это повод лишний раз человека обшмонать. Типа если есть налоксон, значит, торчок, и, скорее всего, на кармане что-то есть. И когда человек отъехал, налоксона просто не оказалось. Что с этим делать, вообще непонятно», — жалуется Ежи.

По словам Азамата, ни он, ни его знакомые не пытались получить рецепт на налоксон или купить его в аптеке из-под полы. Он берет антидот у сотрудников фонда, которые закупают его на свои деньги и раздают бесплатно.

«Все знают, что можно взять налоксон у меня. На руках у меня всегда есть две ампулы. Это как с презервативом: лучше пусть он будет. При этом ни разу не было такого, чтобы налоксон подвел. И будет великолепно, если его сделают безрецептурным».

Пытаясь узнать, почему налоксон продают по рецепту, сотрудники фонда писали в Министерство здравоохранения и в Московский эндокринный завод. В Минздраве им ответили, что предложение об отмене рецептурности должен вносить производитель, то есть завод. «Государственная регистрация имеет заявительный характер. Организация — производитель лекарственного препарата (либо лицо, ее представляющее) вправе подать заявление в Минздрав России для внесения изменений в регистрационные документы, в том числе, и в части изменения статуса препарата. Минздрав России самостоятельно внести подобные изменения не может», — говорится в письме министерства.

С завода ответа не пришло, и поэтому 31 августа, в Международный день осведомленности о передозировках, сотрудники фонда вышли к нему с плакатами «Остановите смерти от передозировок» и «Налоксон без рецепта — больше спасенных жизней». По словам соцработников, которые стояли в пикете, сотрудники завода говорили им, что рекомендации по безрецептурному отпуску препаратов дает Минздрав, и завод на ситуацию никак повлиять не может. Они признавали, что продажа налоксона без рецепта была бы им выгодна, потому что на него есть спрос.

Серия пикетов кончилась задержанием социальных работников. В местном ОВД их попросили написать объяснительные и через полчаса отпустили без протоколов. Сразу после этого сотрудники фонда подали на завод обращение к руководству завода с требованием предложить Минздраву сделать налоксон безрецептурным.

Позже представители завода прислали ответ, в котором ссылались на «положения Федерального закона от 12 апреля 2010 года № 61-ФЗ «Об обращении лекарственных средств»» и другие нормативные правовые акты, в которых указано, что решение об условиях отпуска препарата для медицинского применения по рецепту либо без рецепта принимается все-таки Минздравом.

В ответном письме министерство обратило внимание на то, что «налоксон имеет узкий терапевтический диапазон, поэтому его назначение требует специализированных теоретических и практических знаний». «Каких-либо оснований, в настоящий момент, для изменения порядка назначения наксолона (орфография сохранена. — ТД), а также его безрецептурного отпуска нет», — добавил представитель пресс-службы.

Иллюстрация: Поля Плавинская для ТД

По мнению Евгения Брюна, вообще все лекарственные препараты, кроме самых простых, должны продаваться по рецепту, выданному на ограниченный срок. «Доступность должна быть высокая, но с санкции врача. Это моя принципиальная позиция», — настаивает он.

На вопрос, почему нельзя сделать налоксон безрецептурным препаратом, чтобы свидетель передозировки мог быстро купить его в аптеке и спасти человека, главный нарколог Минздрава отвечает: «Он все равно не добежит. Смерть наступает мгновенно».

Передозировка — самая распространенная причина смерти среди наркозависимых. Она может случиться из-за слишком чистого наркотика (если человек пробует героин от нового поставщика и при этом вкалывает привычную для себя дозу), слишком грязного (когда производитель добавляет в наркотик вредные примеси), смешивания опиатов с алкоголем, стимуляторами или седативными препаратами, стресса или снизившейся толерантности к веществу после перерыва в употреблении. Риск передозировки увеличивается при некоторых болезнях, например, ВИЧ, гепатите С или депрессии.

«Я когда в тюрьму заехал, у меня было с собой две ампулы налоксона. И я одной ампулой спас в тюрьме человеку жизнь. Вижу — какой-то кипиш, спрашиваю, что случилось. Мне говорят: “передоз”. Ну, я и дал ампулу. Когда я освобождался, у меня оставалась одна ампула, ну, я и оставил ее мусорам на всякий случай», — рассказывает мужчина, предпочитающий не называть своего имени.

Бывает, что человек выходит после лечения в наркологической клинике и принимает блокаторы опиатов, например, налтрексон, который, в отличие от налоксона, действует около месяца. Пытаясь пробить блокаду, потребитель колет слишком большую дозу. Несмотря на то, что он не чувствует наркотического опьянения из-за блокаторов, вещество действует на организм. Результат — передозировка.

В 2014 году ВОЗ попросил мировые правительства сделать налоксон более доступным. По данным организации, ежегодно в мире от передозировок умирают около 69 тысяч человек. В России от этого каждый год погибают порядка восьми тысяч, 1350 человек скончались в Москве в прошлом году. Благодаря налоксону, который раздают сотрудники Фонда Рылькова, с 2014 года удалось спасти минимум 558 жизней.

Если налоксона под рукой нет, а «Скорую» вызывать страшно, каждый выкручивается как может. В идеале человеку нужно делать искусственное дыхание и ни в коем случае не давать уснуть. Хотя, по словам Ежи, иногда не срабатывает даже дыхание рот в рот: как только отходишь от человека, он снова начинает синеть. «Я так двадцать минут качала своего знакомого, пока мой молодой человек бежал через весь район с ампулой налоксона, которую нашел у знакомых», — вспоминает она. С утверждением Брюна о том, что наркоман «не добежит», девушка не согласна — просто нужно уметь оказывать первую помощь и не бояться.

Известны случаи, когда человека спасали «винтом» (метамфетамином) — сильным синтетическим психостимулятором на основе первитина или раствором воды с солью.

«Cолевой раствор — это бред полный. Мне кажется, что люди, пришедшие в себя от воды с солью, — это не до конца отъехавшие, просто у них сильное наркотическое опьянение, то есть не полная передозировка, которая может привести к летальному исходу, — негодует Ежи. — Нашему участнику так ввели 20 кубов воды с солью, умудрились задуть мимо вены, и у него образовался очень жесткий абсцесс. Парнишка был бездомный, у него были трудности с обращением к врачу. Мы ему предлагали попробовать по “Скорой” лечь, он отказывался. Абсцесс прорвался сам. Мы ему настойчиво рекомендовали, чтобы он все-таки сходил к хирургу. В итоге у чувака приключился сепсис, и он умер. Пользоваться кустарными методами — это подвергать жизнь человека риску. Методы откачивания должны быть проверенными — либо искусственное дыхание, либо налоксон».

«Участниками» соцработники называют наркопотребителей, которым помогают. Сотрудники фонда проводят для них тренинги по оказанию первой помощи при передозировке, дают юридические консультации, отстаивают их права в судах, ищут деньги, чтобы собрать детей наркозависимых в школу, и помогают восстановить документы. Кроме того, наркоманам раздают чистые шприцы и презервативы, чтобы снизить распространение ВИЧ и гепатитов.

В июне Минюст включил Фонд Рылькова в реестр «иностранных агентов» на основании того, что организация получает иностранное финансирование и якобы занимается политической деятельностью. При этом фонд неоднократно писал заявки на российские государственные гранты, но им отвечали отказом. Организации грозил штраф до 500 тысяч рублей, но 30 августа административное дело прекратили за отсутствием состава преступления. По словам президента фонда Анны Саранг, Минюст скорее всего будет оспаривать это решение в Мосгорсуде.

Каждый наркозависимый в России хотя бы раз сталкивался с пренебрежением и стигмой. Результаты прошлогоднего опроса Левада-центра показали, что 36% респондентов предпочли бы изолировать наркоманов от общества. В Фонде Рылькова к ним относятся иначе: «Нам часто задают вопрос — а зачем спасать “наркомана”? Мы считаем, что человек, употребляющий наркотики, — прежде всего, человек, который имеет право на жизнь и здоровье, и который хочет жить — так же, как и все мы. И наркозависимость — это болезнь, а не слабость характера или распущенность, как иногда говорят на телевидении или пишут в газетах. И именно болезнь приводит к тому, что у человека происходят передозировки, и ему важно помочь, так же, как если бы человек умирал от сердечного приступа. А еще у потребителей наркотиков есть родители, дети, мужья, жены, друзья, и для всех этих близких людей важно, чтобы человек оставался жив и был рядом с ними».

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.