Петя и фолк

Петр Соколов не только помогает ветеранам, лежачим больным, мигрантам и матерям-одиночкам, но и записывает за ними разные истории – о том, как живется в приюте для одиноких матерей девочкам из хороших семей, как бабушки выплачивают страховку, чтобы детям легче жилось после их смерти, как брошенные дети находят своих родителей

Все хорошо у меня, Петрович

«Да чего у меня. У меня все хорошо, вот, видишь, колбасы кусочек прикупила, вермишельки подешевле. Сейчас дома состряпаю что-нибудь. Много ли мне одной надо? Я иной раз и не готовлю ничего, так, чай целый день пью, да и все. Как Вадика схоронила, так и готовить стало не для кого. Да, девятого числа уже полгода будет, а мне он все снится по ночам. Вчера видела его, а он там пьяный. Я ему говорю: «Ты чего пьешь, тебя за это заругают!» А он: «Не кричи, мам, за это здесь не наказывают». Вот ведь — что здесь трезвым не был, так и там, видать, бутылочку нашел. Так-то он добрый был у меня, хороший, ласковый такой, все «мама, мама», из магазина иду, поможет всегда. А вот, видишь, водка сгубила. Так и помер — ни котенка, ни ребенка. Уже когда на «Скорой» увозили, он на меня все смотрел. «Больно мне, мама», — говорит. А я тебе сколько раз повторяла: «Не пей». «Да ты не кричи, мама, давление подымется, кто тебе за таблетками пойдет». Вот и все его последние слова. Ох, беспутный он был у меня!

Старший-то мой, Юра, тот совсем другого поля человек. Он сейчас конторкой заведует страховой. Жена Люда у него парикмахером работает, девка такая видная. В прошлом году они в Таиланд ездили, на слонах кататься. Ага, Юра фотографии приносил, мы с Вадькой смотрели. Смехота. Вообще, старший у меня со школы другой. Аккуратный такой, серьезный, бережливый очень. Тут вот, когда Вадика не стало, мне из конторы стали звонить насчет похорон. Да такую сумму назвали, ужас просто. У меня из этой суммы только половина. Тогда Юрка пришел, все остальное доплатил. А после похорон на девять дней принес мне бумажку, что он, дескать, застраховал меня. Ты, говорит, мама, не молодая уже, если с тобой чего случится, лишних денег на похороны у меня нет. Вот, смотри, я тебя на 500 тысяч застраховал. В течение пяти лет ежемесячно буду платить по полторы тысячи, зато потом, если ты умрешь, компенсацию дают. Ну, отвечаю, смотри, ты парень грамотный, я тебе доверяю.

А тут месяца три назад приходит, говорит, Люда ругается, что я эти полторы за тебя плачу. А я ему: «И правильно, что ругается она. Зачем я вам нужна? Вы молодые, вам ездить отдыхать надо, а тут я». В общем, забрала себе все бумажки, сама теперь за свою смерть оплачиваю. Зато помру, у них деньги будут, да и сейчас пусть тоже мирно живут. Дай им Бог!»

Таблички

С утра сходили с друзьями на экскурсию «Тайны железнодорожного вокзала в Новосибирске». Я-то помню это место с конца 1990-х, когда приезжал сюда бездомных кормить. Пока друзья про особенности вокзальной архитектуры слушали, про балконы там и балюстрады, я на перронный туалет смотрел.

Именно там когда-то Деревня работала. Большая, горластая дама, лет сорока, наверное. Она заранее узнавала про поезд, который призывников везет, заходила в мужской туалет и ждала. Не знаю, сколько потом солдатиков, краснея, лечились, но сама Деревня, собрав барыши, исчезала на пару недель, пока все поуляжется. Уважала она меня просто как чувака, который ничего от нее не хотел. Даже пару раз бесплатно услуги предлагала. Не решился, смалодушничал, чего уж.

А вон там на перроне Саня-Жулик работал. Он вокруг себя беглых детдомовцев собирал, те сельских ротозеев с электричек чистили. Пока пацаны работали, Жулик им в старом строительном вагончике быт обеспечивал, нары смастерил, чайник с кипятком в уголок ставил. Потом как-то он серьезных людей на вокзале встретил и чего-то не поделил с ними. Нашли его зарезанным на берегу Оби.

Чуть пониже, за самыми рельсами, меня однажды обокрали, первый, еще громадный и тяжелый, сотовый телефон из машины увели. Когда на следующий день кормил бездомных, принесли обратно, сказали, что извиняются, виновный наказан, ибо сработал не по понятиям.

А там вон, за переходным мостом, я Люду встретил, бездомную алкоголичку, которую мы потом лечили и замуж выдали в деревню. Не видел ее сто лет, не знаю, жива ли, уж очень она любила к шкалику приложиться.

Но кому интересны эти маленькие частные истории? Послушаем про сталинский ампир, про люстры, лепнину и фасады, про то, как в Новосибирск приезжали Ленин и Ким Чен Ир. Там вон даже таблички в их честь установили. А про Деревню и про заезжих молоденьких безусых солдат кому интересно слушать? Вот именно. Поэтому никаких табличек им и не вешают.

С чистого листа

Васька — парень принципиальный и решительный. Была у Васи жена, ну такая симпатичная бабешка, но при этом немного вертихвостка. Ох, уж Васька ее и выслеживал, и смски читал, и бил даже. Одно время она присмирела, забеременела, дочь родила. Но потом опять за старое. Васька, конечно, хозяйство тянул, и дочь к нему льнула — папа всегда дома, папа хороший. И вот как-то жена Васькина совсем загуляла, забеременела от другого и из дому ушла. Через три месяца Вася узнал, что тот другой ее бросил, и попала она в приют для мам. Ходил Вася, ходил по квартирке. Дочка за ним хвостиком: «Папа, не расстраивайся, давай вон лучше в конструктор играть». Посмотрел Вася на дочь, на глазки ее голубенькие, на кудряшки русые. «А ну-ка, говорит, Настенка, одевайся, гулять пойдем». Настена быстро оделась, думает, на горки идут или в песочницу. А Вася вывел дочку на улицу, сел вместе с ней в трамвай, доехал до приюта, где мама беременная живет, и там дочку Настену оставил. «Понимаешь, — говорит бывшей жене, — не хочу, чтобы мне хоть что-то о тебе напоминало. Хочу все с чистого листа». Сказал, как отрезал. И ушел, тихо прикрыв дверь.

Иллюстрация: Поля Плавинская для ТД

Злобная тетка

Два года назад знакомый начал посещать группы анонимных алкоголиков — никак не мог сам справиться с тяжелой зависимостью. Вначале трудно было, «аж уши заворачивались». Но потом приноровился, научился себя контролировать, и вот уже два года ни-ни. Пошел на работу в цех ЖБИ, плиты для стройки там изготавливают. Работа тяжелая, но платят хорошо. А потому и мужички тамошние всегда не прочь выпить. Но он держится, знает, чем все может кончиться. После работы сразу домой. Да и бригадир человек душевный попался, поинтересовался, что да как. Похлопал по плечу и даже посочувствовал. Работа идет своим чередом, только вот отношения с тетей Светой, что на кране в цеху работает, совсем у парня не сложились. Кричит она на него постоянно, при всех ругается матом, злобная какая-то.

Однажды подходит к парню бригадир и просит его помочь — мусор в цехе убрать. Парень тут же соглашается, берет лопату и вперед. Бригадир улыбается и благодарит. На следующей неделе снова та же просьба, парень опять за лопату. Так месяц проходит, второй, пока к парню не подошла одна дамочка из конторы и не сообщила, что вообще-то уборщиком числится сын бригадира, и зарплату он исправно получает, а убирает за него почему-то он. Парнишка только плечами пожал, но вот, когда вечером бригадир к нему снова с лопатой подошел, парень его и спрашивает, почему так-то? Бригадир мордочку скривил и еще раз спрашивает: «Значит, не будешь убирать?» «Бесплатно — нет». Ушел руководитель, а парень работу доделал и домой.

Утром приходит в цех, а его к Самому Главному Начальнику вызывают. Пошел парень в двухэтажную контору, в дубовый кабинет. А там сидит дядька лет сорока пяти, холеный такой, загорелый, словно нездешний вовсе. Дядька его прямо спрашивает: «Ты алкоголик?» Парень, после 12-шаговой программы научившийся это признавать, отвечает: «Да». Что же, вздыхает дядька, вот, почитай, а затем подпиши заявление.
Взял парень листочек из рук Самого, а там коллективная жалоба от всей бригады на его «постоянно нетрезвое состояние».

Пьяный приходит, пьяный уходит. И следом просьба уволить. Подпись бригадира под письмом, разумеется, и другие закорючки. Уволили парня. Прямо на раз-два. Обидно ему стало до слез.

Пошел в цех сменную одежду забирать. По дороге еще тетя Света попалась, как всегда буркнула что-то злобно. И только он до проходной дошел, как кличут его. «Вернись, дуралей!» — говорят.

Оказывается, единственным человеком, кто не подписал эту жалобу, была та самая ворчливая и крикливая тетя Света. Она-то и побежала к Самому, когда поняла, что дело плохо. Она, говорят, там такой скандал устроила, что Сам только руками всплеснул и велел остановить парня. Вернули его на рабочее место, пообещали пост бригадира к весне. Только план выполняй! А это парнишке вполне по плечу.

На крикливую тетю Свету он теперь не обижается, знает, что она просто говорит все, что думает. Единственный порядочный «мужик» на весь спившийся и опустившийся цех.

Поделюсь жизнью

Девочка пришла за материальной помощью. Ей нужно пять тысяч. Ровно столько не хватает, чтобы погасить долг по коммуналке. Большую часть денег для погашения задолженности ей выделили в администрации, ну и мы вот эти пять тысяч. В коридоре сидит мужичок, он недавно работу потерял и вот, тоже пришел за помощью, но только продуктами. Услышал, что речь идет об оплате коммунального долга, попытался пошутить, мол, вот бы и мне так, чтобы помогли.

Ой, мужик, не надо тебе так. Вот прямо совсем не надо. Ты бы, наверное, с ума сошел, если бы тебе хоть одну десятую того, что у нее. Онкология у девочки четвертой степени, год радиологии и химии, а сейчас она, все понимая и принимая, пытается приватизировать комнатку в коммунальной квартире, чтобы ребенку осталась. Долги вот не дают, накопилось за то время, что она в больнице была.

Тут не пять тысяч дать хочется, а гораздо больше. Прямо своими днями, прожитыми впустую, поделиться хочется. Возьми себе, ты больше в каждом мгновении разбираешься и по-настоящему их ценишь. А мы, как обычно, профукаем все, так и не поняв, что все как песок сквозь пальцы просыпалось, все прошло.

Девочка из хорошей семьи

В наш приют для мам с детьми попадают самые разные женщины. Совсем не обязательно из неблагополучных семей или несчастные выпускницы детских домов. Бывает, что девушки из приличных семей угодили на улицу. Ну, обстоятельства так сложились. Около года назад пришла к нам девочка из обычной семьи, которой она неожиданно лишилась. Случилось несчастье, а жилплощадь была не их. Вот девочка и осталась одна с ребенком на улице. С первых же дней стало понятно, что эта подопечная совсем другая — эрудированная, обязательная, пунктуальная, ребенок здоров и ухожен, не то что у других мам. Те сами как дети. За ними глаз да глаз. А с ней педагогам облегчение, над ней стоять не надо.

Да вот только почувствовала наша новенькая свое, так сказать, «культурное превосходство» и стала над другими насмехаться. Носик задрала. Она же не такая, она из другого теста. И вот приболел ее малыш, и оказалась она в больнице. А там-то мамки домашние, им сумками передачи таскают, мужья под окнами дежурят, планшеты и телефоны в палаты передают. А нашей ничего и никто. Ест она больничное, читает оставленные кем-то книжки, и под ее замерзшим окном никто ее не зовет. Ну, и стали на нее мамки в больнице коситься, видать, проблемная она, может, из детдома? Яблоком или апельсином угостят, а потом шепчутся у подоконника, поглядывают на нее искоса. Ничего она, конечно, не рассказала, ни того, что еще год назад у нее самой этих апельсинов завались было, ни про привычный летний отдых в загородном санатории, ни про внезапную смерть своих родных. Смолчала. Но вернувшись к нам, перестала на других свысока смотреть.

Иллюстрация: Поля Плавинская для ТД

Дочь

Девочка дожила до двадцати лет сиротой, а в двадцать узнала, что буквально через две улицы мама ее живет, ну, не живет, а, прямо скажем, доживает. Плохо ей совсем. И что вы думаете? Собралась девочка духом и пошла. Увидела маленькое, изможденное тело незнакомой женщины, одиночество, бытовую неустроенность, рецепты на несколько тысяч — впору развернуться, уйти, сказать: «А я-то здесь при чем?» И люди, зная историю девочки, поймут. Кто же осудит, когда тебя сызмальства в детский дом определили. А у девочки что-то другое ожило. Совсем тонкое, чуткое, живое. Постояла она у порога, поглядела еще раз на больную и осталась. И до последней минуты не бросила. Горшки носила, мыла, постель меняла. Говорили ли они? Почти нет. Сил у матери уже не было почти, не до разговоров. Все в тишине, но с любовью. А когда час пришел, девочка за руку ее подержала, а потом и схоронила. Проводила с миром. Говорит, что нет больше обиды и камня на душе. Жить легко стало, теперь на многое по-другому смотрит. Перестала судить, научилась прощать.