Картограф, журналист, директор по маркетингу. Они были очень успешны в своих областях, но вдруг взяли и пошли работать в школу
Единица измерения
Мария Монахова, Европейская гимназия, Москва
Учитель географии
Объявление, что требуется учитель географии, я, вообще-то, увидела случайно. Я очень люблю эту науку и подумала, почему бы не попробовать поделиться этим с детьми. Но меня удивляет, насколько в итоге я вписалась во всю эту историю.
Мария МонаховаФото: из личного архива
По специальности я картограф. Сначала составляла карты, потом стала внедрять географические информационные системы в нефтяные предприятия. Пыталась делать проекты, которые несут выгоду для компании, но и параллельно обучать людей чему-то новому. Постепенно стало понятно, что людям не очень интересно становиться крутыми профессионалами. Намного интересней, какое количество денег они лично могут заработать на проекте. Я не знала, что с этим делать. После каждого проекта, когда информационные системы внедрялись, но не использовались, приходило осознание, что ты делаешь что-то не так.
Кроме того, люди из нефтянки не считали свой офис своим офисом, свое предприятие — своим предприятием, а свою профессию — важной. Они считали, что они наемные сотрудники, работают на дядю, получают зарплату, и лично от них — от их работы и профессионализма — ничего не зависит. Стоило мне расставить приоритеты, как количество таких людей в моей жизни стало резко сокращаться. Я подумала, что самое важное и нужное, что я могу сделать, — заниматься не этими дяденьками, а начать с детей.
В Европейской гимназии я увидела компанию единомышленников. Здесь люди профессиональны, увлечены, постоянно учатся чему-то новому, придумывают, как лучше, доходчивей, эффективней, интересней донести до детей свои знания и опыт. Мне близок такой подход. Всего второй год здесь работаю, а уже считаю школу своей. Причем это во всем выражается: если в коридоре на полу валяется фантик, я подойду и подниму. Тому же учу детей.
В современной системе российского образования все нацелено на результат, и в погоне за ним теряется личность ребенка. В нашей школе в центре всего образовательного процесса — ребенок, человек, его личное восприятие. Ребенка уважают. И даже его хулиганский поступок в первую очередь осмысляется.
У меня учится мальчик, которого я совершенно не могла принять, — он из довольно сложной семьи. Ничего плохого не могу сказать о человеческих качествах его родителей, но если говорить о профессионализме, то у них по-другому расставлены приоритеты. Мне сначала сложно было понять, что этот ребенок — совершенно отдельная личность. У него своя судьба, отличная от судьбы родителей. И когда я нашла в себе силы это принять, мы начали сотрудничать. На него жалуются многие учителя, а я теперь нет, потому что знаю, что и от меня тоже зависит, каким он будет, когда вырастет. Это был мой маленький подвиг.
География — комплекс наук о Земле, где единица измерения — это человек. И от того, что делает человек, зависит наша жизнь. Как устроена наша окружающая среда, и как мы на нее влияем, дети изучают на географии и экологии. А чтобы эти знания были не абстрактными, а повседневно необходимыми, мы в этом году ввели предмет «геоинформатика», где география и экология становятся инструментами наряду с современными технологиями, с помощью которых дети учатся анализировать мир. Они делятся на команды и на протяжении полугода работают над геоинформационным проектом, в котором каждый выполняет то, что ему ближе, а результат его они могут применить прямо в школе. Таким образом вся накопленная теория на уроках превращается в повседневную практику.
Одно из предложений, поступивших мне в этом месяце, — работа в нефтяной компании. Кроме зарплаты мне обещали жилье, суточные, рабочий автомобиль. Я думала об этом где-то целую минуту. Но у меня нет иллюзий, что в нефтянке что-то изменилось за те два года, что я там не работаю. В конце концов уйти я решила не в один день. Может быть, я ошибаюсь, но человек определяется другими качествами. В моем понимании, — мама, наверное, так учила, — честность и порядочность — это важные штуки, без которых ты не можешь спокойно спать, спокойно жить со своими детьми, со своей семьей. Материально я не всегда могу себе сейчас позволить то, что я могла тогда. Но мне хватает на жизнь, и я делаю дело, которое искренне считаю важным. Такого ощущения не было очень давно.
Я очень захотела в школу в конце июля. Мне казалось, что сентябрь никогда не настанет.
Вечность за окном
Яна Кудрявцева, Modern Arctic Russian School, Шпицберген
Директор школы, преподаватель английского языка
До того как оказаться на Шпицбергене в роли директора школы и лидера проекта Modern Arctic Russian School (MARS), который мы сейчас начинаем, я делала корпоративную карьеру в ИТ-холдинге IBS. За 17 лет я доросла до позиции директора по HR и по маркетингу. Мой последний проект на работе был связан с интегрированными коммуникациями, и, когда он успешно завершился, я смогла покинуть компанию и воплотить мечту о переезде.
Яна Кудрявцева. На новом рабочем месте — кабинет директрисыФото: из личного архива
Желание что-то изменить в жизни появилось у меня года полтора назад. Я встречалась с коллегами по рынку, большими игроками, пытаясь обнаружить место, где мне было бы интересно так же, как было раньше в IBS. Ничего не получилось, и в мае я поехала в Арктику развеяться. И влюбилась в нее. Мне захотелось, чтобы она каким-то образом присутствовала в моей жизни.
Шпицберген — место уникальное не только природой и климатом, а и с точки зрения того, какие люди здесь живут, и что здесь вообще происходит. Формально остров принадлежит Норвегии, но по условиям Шпицбергенского трактата 1920 года, на нем могут присутствовать другие государства, если они ведут хозяйственную деятельность. Сейчас у России самое яркое и обширное присутствие на острове. В норвежском Лонгйире, — это столица острова и аэропорт, — проживают порядка двух с половиной тысяч человек, а в поселке Баренцбурге, куда 15 сентября приехала я, — около 300 человек. Это второе крупное поселение на острове. И больше здесь почти ничего нет, за исключением научных станций.
Хозяйственная деятельность на острове всегда была связана с углем. Норвежцы несколько лет назад прекратили добычу по экономическим причинам, а Баренцбург — действующий рудник, в основном здесь живут шахтеры. Понятно, что в горнопроходческое дело мне идти было уже поздно, но поскольку идея найти себе здесь занятие не оставляла меня после возвращения на материк ни на минуту, инсайт пришел довольно быстро. Здесь есть школа, есть дети. И где-то на пересечении школы и моей позиции в отношении современного образования можно что-то крутить.
После напряженных размышлений и консультаций с экспертами выкристаллизовались два направления деятельности. Первая часть — школа для юных полярников, которые приехали сюда вместе с родителями-шахтерами. В школе сейчас 65 учеников и 10 человек школьного состава. Местная особенность — высокая ротация, поскольку средний родительский контракт составляет два года. Поэтому я предложила перейти к модульному формату обучения и индивидуальным планам обучения каждого ребенка. Параллельно с этим я занимаюсь восстановлением лицензии на образование.
Я взяла английский язык, потому что его в школе сто лет уже не было, а я по образованию филолог и русист, а вторая специальность — английский язык. Преподавать я преподаю, делаю это с большим удовольствием пока.
Дети прекрасные, как всегда дети. Не прилипает к ним всякая ерунда. Они восприимчивы к моделям, которые даже сильно отличаются от семейных. И это делает ставку на школу еще более потенциально высокой.
Вторая часть проекта более амбициозная. Это своего рода образовательный туризм, ориентированный на привлечение на нашу площадку аудитории с материка. Перестройка на модульный формат нужна еще и для того, чтобы мы могли приглашать к себе на неделю или две недели заметных в своей сфере людей. Скажем, позвать Илью Колмановского прочесть детям курс по биологии. А параллельно планировать его лекции и мастер-классы для той аудитории, которую мы специально пригласим. Кроме того, есть высокорейтинговые школы, которые интересуются выездными кампусами для своих регулярных учебных программ. Мы можем быть им полезны.
Моя более глобальная задача как мини-министра культуры — трансформировать шахтерский рабочий поселок в место для относительно комфортной жизни. Именно об этом мы договорились с гендиректором треста «Арктикуголь» Александром Веселовым, который согласился взять меня на работу. Норвежский Лонгйир можно поставить в ряд с любым европейским городком. Он расположен на берегу нечеловеческой красоты фьорда, там есть все для комфортной жизни. Люди в нем живут, а не выживают. Хочу, чтобы в Баренцбурге было так же.
Надолго ли меня хватит, не знаю. Конечно, это долгосрочный проект, но это проект. Понятно, что я не вижу себя через 25 лет здесь же. Остров в целом про то, что ничто не вечно под небом Арктики: здесь никто не рождается и не умирает, это закреплено законом. С семьей мы договорились, что я уехала на разведку, а в декабре приеду за двумя своими сыновьями и заберу их сюда.
Здание школы-сада построено по типовому проекту в советское времяФото: из личного архива
Я живу в благоустроенном поселке в теплой квартире со свежим ремонтом. Привезла с материка кучу специй и БАДов, которые делают историю с едой тоже симпатичной. Вместо часа йоги в день я занимаюсь три. Связь с внешним миром потеряться не может, спасибо технологиям. Здесь есть люди из туристического кластера, так что я не в вакууме.
Глубоко в душе мне хотелось чего-то такого. Вечность за окном — это круто. Край суровый, но невероятно прекрасный. Здесь простые законы, потому что медведей на острове в два раза больше, чем людей. А если рядом оказывается белый медведь, можешь смело прощаться с белым светом. И эта степень суровости обратно пропорциональна шелухе, пассам и телодвижениям, которых нынче много в цивилизованных городах. Может быть, поэтому я здесь.
Истина посредине
Ирина Лукьянова, Школа «Интеллектуал», Москва
Учитель литературы, журналистка, писатель
В «Интеллектуал» я пришла четыре года назад. До этого много лет занималась журналистикой, была фрилансером. А фрилансерство всем хорошо, кроме одного — немного дичаешь. Раз в две недели съездишь к кому-нибудь на интервью, а все остальное время сидишь дома и пишешь тексты — про образование, про детей, про воспитание. Никого не видишь, кроме собак, детей, мужа и продавцов в магазине, который в нашем же доме. Я думала, я совершеннейший интроверт, и люди мне не особо нужны, оказалось, они все-таки зачем-то нужны.
Ирина ЛукьяноваФото: Анна Данилова
Муж мой, Дмитрий Быков, читал в «Интеллектуале» курс лекций. И его спросили: «Не знаете литератора, у нас человек тут в декретный отпуск уходит, а взять пока некого». Он говорит: «Жену мою возьмите». В школе-то я работала, но сразу после университета — пять лет преподавала английский язык. Я академический филолог по образованию, а это моя вторая специальность.
Я пошла в «Интеллектуал» и потихонечку втянулась. Коллега вышла из декрета, но для меня тоже часы нашлись. Много часов не беру, потому что мне это трудно. Хочется быть со школой вместе, во всем участвовать, во все ввязываться, везде совать свой длинный нос, но переселяться — это не мое. Хочется оставить пространство для журналистики, для книжек. Я по жизни многостаночник, пытаюсь одновременно делать десять дел.
Если бы дети не приносили радости, я бы в этой школе не задержалась. С детьми ужасно интересно, дети хорошие. С ними всегда неожиданно. Вместе можно думать о каких-то вещах. Задавать им вопросы, на которые сам не знаешь ответа — вдруг они что-нибудь подскажут. Всегда гораздо интереснее искать ответы, чем давать готовые. Это держит в тонусе, заставляет что-то читать, искать, придумывать. Сама по себе интересная, живая и благодарная работа. В какой-то момент появляется ощущение, что я много чего знаю, и это кому-то может пригодиться.
Мы в прошлом году взяли «Мертвые души» и первую страницу читали очень медленно, подчеркивали все незнакомые слова. И все незнакомые выражения, — когда все слова знакомые, а выражение — нет. Например, «господин средней руки» или «гостиница известного толка». Не говоря уже о канифасе, демикотоне и палисандровых ларцах с кипарисовыми выкладками. Когда медленно читаешь и пытаешься вообразить эту материальную среду по гоголевскому описанию, у тебя начинают проступать черты города. И дети понимают, что текст их отпихивает, потому что много незнакомых слов и бытовых подробностей, но когда по нему медленно идешь и это все рассматриваешь — как будто ходишь по незнакомому городу. И вдруг понимаешь, что ты такой город на самом деле видел. Он очень похож на обычный советский райцентр. Только в советском райцентре вот здесь уже должен стоять памятник Ленину, а здесь вместо каретного сарая будет сход-развал.
Уроки — это серьезная эмоциональная нагрузка, после которой мне надо сидеть и молчать. Два урока прошло — и я 15 минут сижу на кафедре и молчу. А если шесть уроков прошло — полтора часа молчать. Но иногда получается обмен энергией. Когда тема детям интересна, они включаются и начинают разговаривать, от них сыплются вопросы и мысли. В прошлом году мой 11 класс, базовая группа, сам предложил мне сделать спецкурс по русской литературе XX века вне рамок школьной программы. Весь год мы с ними раз в неделю встречались и читали произведение, обсуждали его, думали, что логически дальше вытекает. В какой-то момент у нас вдруг выплыло «Приглашение на казнь» Набокова, которое я совершенно не планировала брать. А обсуждение логично подтащило за собой Кафку, и мы поняли, что в курсе русской литературы XX века нам очень необходим Кафка — просто для сравнения. И этот спецкурс мне был полезен в такой же степени, как и им. Заставляет шарики в голове крутиться.
Чтобы хорошо подготовиться к уроку, мне иногда надо часа три. Гаспарова почитать или обратиться к письмам Льва Толстого, или иногда что-то такое эдакое придумать. Когда у тебя 25 часов в неделю, уже не можешь себе позволить по три часа готовиться к уроку. Большая учительская нагрузка очень сильно сушит мозги и превращает этот труд в унылую канитель.
Я хожу в школу за интересом. Это не миссия и не общественное служение. Мне хочется показать, что школьная литература — это не когда пожилые тетки рассказывают про мертвых дядек. Литературу по-разному можно преподавать. Можно с придыханием, можно без. У всех свои методы, но когда ты убежден, что несешь свет и духовность, это настораживает… Учителя ужасно не любят, когда образование называют образовательными услугами, потому что помимо услуги здесь очень много разных других компонентов. Но когда ты настаиваешь на своей высокой миссионерской роли, ты освобождаешь себя от выполнения простых обязательств: какие там электронные журналы, когда я тут занимаюсь высокими материями! С другой стороны, когда выполняешь функцию таксиста, привез-отвез, провел урок, получил деньги, это тоже немножечко не то, что мы делаем. Истина где-то посередине.
