Назначены виновными

Сейчас про «дело Агеевых» и изъятие усыновленных детей из семьи уже никто не помнит. Хотя оно очень похоже на историю семьи Дель, у которой 10 января 2017 года изъяли десять приемных — усыновленных и находящихся под опекой — детей по подозрению в том, что приемный отец их избивает. Через неделю после изъятия московский департамент соцзащиты расторг договор об опеке с семьей Дель. Вчера в Зеленоградском суде состоялось предварительное заседание по административному иску Светланы Дель о признании незаконным действий по изъятию ее детей из семьи. 

Семья Агеевых прошла через семь судебных процессов вплоть до Европейского суда по правам человека. В 2009 году судьбу Глеба и Полины обсуждали в федеральных новостях и на ток-шоу у Малахова, передовицы под их историю отдавали респектабельные «Известия», правительственная «Российская газета» и таблоиды «Жизнь» и «Комсомольская правда». Ситуация с изъятием детей из семьи интересовала все общество: интересы Агеевых представляли юристы «Мемориала», а митинги организовывала крайне правая националистическая организация «Народный Собор». Дело Агеевых открыло широкую дискуссию про возможные формы ювенальной юстиции в России. Сейчас, в связи с делом Дель, опять обсуждают взаимоотношения государства и приемных семей, но прошлого не ворошат.

Родители или чайник

28 января 2017 года. Антон и Лариса Агеевы собираются на кладбище к своему кровному сыну. Такая традиция — после Нового года и Рождества они приносят на могилу елку и украшают ее. Антон и Лариса буквально стоят в дверях, но говорят со мной два часа, готовы говорить и дольше. Старший сын Агеевых умер семнадцатилетним в 2001 году от редкой болезни. Больше кровных детей у них не было.

Агеевы решили стать приемными родителями не сразу. Семья была достаточно состоятельна, чтобы пробовать зачать еще одного ребенка, они лечились и в России, и за границей — Антон Агеев долгие годы работал на высоких должностях, был генеральным директором нескольких крупных заводов, затем председателем правления московского банка. Его жена тоже работала в банковской сфере, была юристом и занималась арбитражным судопроизводством. В апреле 2008 года после безуспешного лечения они взяли в семью из московского детского дома трехлетнего Глеба и полуторагодовалую Полину, брата и сестру.

Лариса Агеева на заседании суда города Видное, на котором ее признали виновной в истязании приемного сына Глеба и приговорили к году и восьми месяцам исправительных работ. 15 ноября 2010 годаФото: Станислав Красильников/ТАСС

«Нас все пытались выставить какими-то взбалмошными людьми, — говорит Антон, — А между решением как таковым и тем, что мы забрали Глебку и Полину, прошло несколько лет. Мы дом специально выстроили для этого, у нас там нет ни одной незащищенной розетки». Лариса ушла на удаленную работу и все время была с детьми, — ни няни, ни помощников у Агеевых не было.
В марте 2009 года маленький Глеб попал в больницу. По версии родителей, он опрокинул на себя горячий чайник, испугался, побежал к матери и упал с лестницы. А вот по версии следствия, это была финальная точка в годе издевательств Ларисы и Антона Агеевых над их усыновленными детьми.

Сначала никакого следствия не было — Антон отвез ребенка в подмосковную больницу, его перевели в ожоговое отделение ДКБ № 9 имени Сперанского. Почти сразу же в прессе появились фотографии Глеба. Голова ребенка была забинтована, часть ожогов скрывала мазь. Появились предположения, что синяки на теле ребенка тоже были нанесены родителями. Впоследствии за передачу этих снимков в прессу уволили заведующего хирургическим отделением Леонида Пенькова. Фотографии неоднократно показывали по телевидению, частым гостем на передачах был помощник Владимира Жириновского Дмитрий Герасименко, якобы первым получивший снимки от врачей.

«Вы читали роман Пелевина «Snuff»? — грустно спрашивает Антон Агеев. — Если пресса кого-то назначила виновным, дело власти это подтвердить».

В прессе появилось интервью с маленьким Глебом Агеевым, где он рассказал, что его била приемная мать, его слова подтвердила маленькая Полина. «Вы понимаете, что это все строилось на словах детей, которые попали в семью из системы детских домов? — говорит Лариса. — И спрашивали их не психологи, Бог с ним, пусть бы даже без присутствия родителей, а именно журналисты».

На одном из семи судебных процессов заслушивают показания маленького Глеба:

— Ты обжегся и к маме побежал?

— Да!

— И что?

— И с лестницы упал.

— Мама-то тебя не толкала, Глебушка?

— Нет!

— Ты сам то есть упал?

— Да!

Выиграли безрезультатно

В августе 2009 года Антона и Ларису лишили родительских прав, детей поместили в приют. Изначально уголовные обвинения выдвигали против обоих родителей, затем гособвинение предлагало признать виновной только Ларису по трем статьям УК: «неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего», «причинение среднего вреда здоровью» и «истязание». Суд принял решение признать женщину виновной только по статье УК РФ № 156, «неисполнение родительских обязанностей». Ее освободили от уголовного наказания и приговорили к исправительным работам.

Некоторые журналисты и общественные деятели были возмущены легкостью наказания. Другие, включая уполномоченного по правам человека РФ Владимира Лукина и детского омбудсмена Павла Астахова, выступили на стороне родителей. Ходатайства о возвращении детей в семью Агеевых писали сотрудники приюта, куда поместили Глеба и Полину. Заместитель директора приюта Алексей Тарасов выступал в пользу Агеевых на суде. По его словам, Глеб и Полина Агеевы постоянно просились домой и не понимали, почему их разлучили с родителями.

Антон и Лариса Агеевы продолжали оспаривать судебное решение об изъятии детей. Этот путь завершился в Европейском суде по правам человека. Дело «Агеевы против Российской Федерации» рассмотрели в приоритетном порядке 18 апреля 2013 года. Семь судей, в числе которых был и судья ЕСПЧ от РФ Дмитрий Дедов, единогласно приняли решение, что отмена усыновления была безосновательной, отметив, что национальные процедуры по этому поводу нужно возобновить, а решение пересмотреть. Россия очень быстро выплатила Антону и Ларисе 55 тысяч евро компенсации и 12 тысяч евро судебных издержек. Детей в семью так и не вернули.

«Мы обращались в ЕСПЧ с запросом, как вернуть детей, — рассказывает Агеев, — но по сути, что они могут сделать? Танки натовские ввести?»

Два раза в неделю Агеевы ездят в приют, на выходной забирают детей в себе. Это позволяется, но только без ночевки. «Мы потеряли все, — говорит Антон. — Работу, возможности, финансовые запасы. Мы сдаем квартиру и живем на это. Честно говоря, мы уже не надеемся, что нам удастся вернуть детей домой на постоянной основе».

Показательный процесс

Как и семья Дель, Агеевы считают, что их дело было связано с законодательными поправками. Сейчас принят закон о декриминализации побоев, в 2009 году Государственная дума по представлению Елены Мизулиной собиралась внести изменения в федеральный закон «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ» и другие законодательные акты РФ об обеспечении гарантий прав детей на надлежащее воспитание. Сейчас Елена Мизулина последовательно выступает против введения ювенальной юстиции, подчеркивая, что она противоречит традиционным российским семейным ценностям, но раньше ее позиция была иной: в 2000 году она даже стала соавтором законопроекта о создании в России ювенальных судов.

Антон и Лариса Агеевы слушают оглашение приговора в зале Видновского суда Подмосковья. 2010 годФото: Андрей Стенин/РИА Новости

Непосредственное участие в деле семьи Агеевых приняла Ирина Яровая, активный сторонник введения в России ювенальной юстиции. Антон Агеев убежден, что Яровая заработала на их деле политический капитал, и утверждает, что она говорила, что лично ходила к генеральному прокурору Юрию Чайке по их делу. В сеть попала стенограмма заседания комиссии Общественной палаты РФ в марте 2009 года, где Ирина Яровая говорит, что дело Агеевых должно стать показательным: «Мы должны с достоверностью понимать, в каких условиях воспитывается ребенок. То, что его хорошо кормят и одевают — это еще не значит, что его любят и о нем заботятся».

Изъяты справедливо

Ольга, сотрудник сначала опеки, а потом комиссии по делам несовершеннолетних одного из центральных районов Москвы, говорит, что за все пять лет ее работы в фокус внимания опеки попала только одна семья, которая «хорошо кормила и одевала» детей.

«Нам поступила жалоба от представителей ТСЖ, что одна семья не платит за квартиру, поэтому, наверное, их дети голодают, — рассказывает Ольга. — Мы пришли, пообщались ко взаимному удовольствию, выяснили, что у родителей давний конфликт с ТСЖ из-за завышенных цен. Написали заключение — по линии опеки претензий нет, справляйтесь, пожалуйста, со своими проблемами сами». Инициировать проверку в принципе может кто угодно, от врача в детской поликлинике до соседа, опека обязана реагировать. За ложные показания тут наказания не полагается.

«Я бесконечно читаю, что опека ходит и проверяет холодильники, — говорит Ольга. — Честно скажу, лично я залезала в холодильник один раз, потому что водку искала». По ее словам, подавляющее большинство проблемных семей имеют проблемы с алкоголем. Это и причина внимания социальных служб к семье, и повод для возможного изъятия ребенка. При этом сотрудники соцслужб должны не только пресечь опасную ситуацию, но убрать ее полностью. По словам Ольги, прокуратура, в которую идут все отчеты из комиссии по делам несовершеннолетних, несколько раз лишала ее премии за то, что родители не бросили пить.

«Я удивлена делом семьи Дель, особенно тем, как быстро у них забрали детей, — говорит сотрудница органов опеки из другого района. — Дело в том, что когда руководителем московского департамента социальной защиты стал Владимир Петросян, у нас было негласное распоряжение детей из семей изымать с очень большой осторожностью». Она рассказывает, что каждое дело об изъятии детей из семьи лично передавалось главе столичной соцзащиты, до его решения могло пройти несколько дней, а то и недель.

По словам Ольги, количество неблагополучных семей в ее районе всегда колеблется от 35 до 37. «Кто-то исправляется, выкарабкивается из ямы, — рассказывает она. — Кто-то наоборот даже не планирует этого делать. Одна мама была настолько пьяна, что не могла встать с дивана, когда мы пришли забирать ребенка». Ограничение родительских прав можно наложить только через суд, истцом в котором становятся сотрудники опеки. Они же потом объясняют родителям, как его можно снять, впрочем, не всем это интересно. «Звоним матери, спрашиваем: «Ну как вы, что будем делать, как ребенка возвращать?» — говорит Ольга. — А она пьет неделю, горе у нее, ребеночка забрали. Следующего родит, тоже заберут, она опять будет горевать».

Исправляются, хотя бы на какое-то время, все же чаще. Одного мужчину ограничили в правах, когда он пьяный заснул на скамейке, оставив без присмотра трехлетнего сына. Оказалось, что у него умерла жена, и это был разовый срыв. С помощью социальных работников он восстановился, закодировался и вышел на работу, перестав считаться неблагополучным.

Еще к одной семье возникли претензии по поводу сильной грязи и разрухи дома. «Дети спали на каком-то засаленном белье, всюду не просто пахло, а воняло, у них были проблемы в школе, — рассказывает Ольга. — Мы предупредили, что это может закончиться нехорошо буквально в самом скором времени». Спрашиваю, перевешивает ли стресс от помещения ребенка в приют грязь в квартире. «Они моментально исправились, не просто убрали, а даже сделали небольшой косметический ремонт», — говорит Ольга. Прямо на вопрос она не отвечает.

У здания Преображенского районного суда города Москвы, где рассматривается иск об отмене усыновления Глеба Агеева, приемные родители которого обвиняются в избиении мальчика. 2009 годФото: Руслан Кривобок/РИА Новости

Однажды сотрудники комиссии по делам несовершеннолетних, в числе которых была и Ольга, забирали четырехлетнего ребенка у пьющей матери и ее ухажера, на днях освободившегося из зоны. Мать ребенка пила на глазах сотрудников соцслужб и вела себя вызывающе. Ольга говорит, что это совсем неудивительно, а вот то, что на следующий день трезвая и собранная женщина сидела на приеме у начальника опеки, всех действительно удивило. Она сказала, что пить больше не будет, сомнительных мужчин в дом тоже приводить не планирует. Ребенка ей вернули, дальше жизнь семьи складывалась благополучно. Ольга говорит, что не знает, что было бы, если ребенка оставили бы в семье.

Самый страшный случай в ее практике был связан с возможной педофилией. Обратив внимание на совершенно другую проблему в семье с двумя детьми, представители опеки заподозрили неладное в отношениях отчима и старшей дочки жены от первого брака. Подозрения укрепились после разговора девочки с приютским психологом. Ольга не знает, чем закончилось дело — в таких случаях дело берет Следственный комитет, о результатах они не распространяются.

Представители социальных служб не считают изъятие из семьи чем-то необратимым. По словам Ольги, многие родители сами пишут заявление о помещении ребенка в реабилитационный центр, в некоторых случаях им помогают принять такое решение. «За небольшой отрезок времени можно успеть наладить жизнь, работу, убрать, вообще привести свою жизнь в порядок, — говорит она.— Ну, если вообще есть такое желание». Если же этого желания нет, в приюте ребенку будет лучше или хотя бы безопаснее.

Вместо эпилога

В 2017 году в отделе социальной зашиты населения района Гольяново не осталось ни одного человека, который помнил бы дело Агеевых. В 2009 году опека была активным участником событий, ее представители давали показания в суде, давали интервью. Сменился и руководитель района Алексей Устинов, который писал в больницу № 9: «Возвращение Глеба Агеева родителям представляет угрозу для его жизни и здоровья. Прошу вас не отдавать ребенка». «Такие старые дела вам никто комментировать не будет», — сказали в приемной отдела соцзащиты.

— Антон, можно задать неловкий вопрос, кем вас считают Глеб и Полина сейчас?

— Это очень ловкий вопрос. И тогда, и сейчас Глебка и Полина считают нас своими родителями. Я сам вырос без отца, я знаю, что это такое, как важно, чтобы кто-то был постоянно у тебя близкий. Они знают, что мы у них есть, что мы — мама и папа. Сейчас мы разлучены с ними обстоятельствами, но мы никуда не пропадем и останемся родными, даже если не живем вместе.