Почему «Войну и мир» экранизировать хочется и нужно, но невозможно
Казалось бы, формат сериала предполагает, что даже большой роман можно воссоздать с мельчайшими подробностями. Но это иллюзия. Чем больше экранного времени ты можешь себе позволить, тем больше распадается ткань повествования, как лунное платье Василисы Премудрой, которое пытался заштопать Иван-царевич.
Как шутят в интернетах, Лев Толстой писал свои романы тушью Max Factor, что придавало его произведениям объем, глубину и выразительность. Еще «Анну Каренину» можно превратить в кино, как это сделал Стоппард, который, перечитывая роман, замерял, где, на каких эпизодах пульс его учащается, и эти сцены вставил в свой фильм. А «Война и мир» — роман далекий от цельности, динамика его неравномерна и вводит читателя то в транс и морок, то в паническую атаку, и сердца героев стучат порой громче твоего собственного.
Традиционно считается, что мальчики читают больше «войну», а девочки — «мир» (и, возможно, это способ одолеть громаду романа, держась сюжетных линий, как протянутой веревки в буран). Но и это ложное противопоставление, потому что роман написан не про войну и не про мир.
Эта совершенно несвоевременная книга, написанная Толстым в разгар рационального, развивающего науку, насмешливого к предрассудкам ХIХ века, с его поклонением логике и причинно-следственных связям — пронизана главным инсайтом, открытием и потрясением. Это книга про поток. Такие книги действительно пишутся особой тушью максфактор, и мы к этому еще вернемся.
Рядом и навстречу
Все хорошие экранизации вызывают бурю эмоций, а плохие несчастливы по-своему.
Сериал War & Peace грешит несоответствиями и нелепыми деталями, которые много раз обсуждались (начиная со свиней на заднем дворе у Ростовых и заканчивая поповским килограммовым крестом поверх платья княжны Марьи), но, положа руку на сердце, любая российская экранизация классики последних лет обнаруживает куда большую небрежность по отношению к историческим реалиям. Отдельная волна возмущения, как всегда, достается типажам, потому что герои романа — это не просто персонажи, а близкие родственники, и трудно стерпеть, что темноволосая Наташа переделана в блондинку, а князь Андрей не так похож на актера Тихонова, как мы всю жизнь себе представляли.
Кадр из сериала. Лили Джеймс в роли НаташиФото: Laurie Spraham / ©A&E / courtesy Everett Collection/East News
Очевидно, что в основе кастинга — не соответствие роману, а опора на то, что по-настоящему важно для создателей.
Да, Лили Джеймс в роли Наташи зачем-то блондинка — но лягушачья улыбка, подвижное лицо и живые глаза постепенно превращают ее в узнаваемую Наташу.
А слишком худой для Пьера Пол Дано, с нелепой походкой и мягким юным лицом, просто бьет наповал, и веришь ему с первых кадров. Эти два героя и их поиски правды — Анима и Анимус автора — с самого начала, с первой серии заявлены, как идущие рядом и одновременно навстречу друг другу.
Этот сериал, к счастью, не про войну и не про мир, он про верность внутренней правде, которая сильнее влюбленности и страстей — на примере Пьера и Наташи. В первой же серии на предложение Сони написать ее увлечению, Борису, о любви Наташа говорит, что «это будет неправда, фальшь». Пьер отзывается в другом эпизоде, говоря своей невесте Элен об их отношениях: «В этом есть что-то неправильное».
Впервые именно в этой интерпретации я поняла, отчего Наташа изменила Андрею. Этот эпизод в романе оказывается для читателя настоящей нешуточной травмой, сердечной мукой, от которой мир раскалывается на «до» и «после». Мой тринадцатилетний сын берег себя от спойлеров, читая «Войну и мир», однако я туманно сказал ему, что в любви героев не все так безоблачно. Он вошел в мою комнату в три часа ночи с выражением важного и трагического известия.
— Ну вот, случилось!
— Что случилось, Господи?
— С Наташей, как ты предупреждала.
Кадр из сериала. Пол Дано в роли Пьера и Джеймс Нортон в роли князя АндреяФото: Laurie Spraham / ©A&E / courtesy Everett Collection/East News
Взгляд его был тверд и мрачен, и я прекрасно понимала его, потому что помню свой гнев и безнадежность, потому что Наташа в мои тринадцать виделась подлой предательницей, неблагодарной идиоткой или просто дрянной девушкой, и простить ей этого было нельзя. Казалось, что превращение в самку, которое так пугало в этом возрасте, — наказание и воздаяние за отказ от Андрея.
Но сколько раз читаешь Толстого, столько прочитываешь по-разному. И прочтение ВВС вдруг высветило для меня совершенную непрерывность этой линии.
Главные герои сквозь войну, ложь и смерть дрейфуют к жизни и правде. Иногда соблазны ложного счастья так велики, что нужно свернуть с дороги и пережить столкновение со столбом, едва уцелеть, потерять репутацию, силы, иллюзии и драгоценные мечты, упасть в глазах света и прочее — но в конечном счете «лежать в направлении правды».
Болконские с их умом и честью — бесконечно ценное достояние своей страны — губят женщин, потому что сердечность им неведома. Чахнет прелестная жена Андрея, едва выживает Марья, мерзнет и мучается Наташа, а потом и встречает саму смерть в лицо, провожая Андрея. Ради того, чтобы соединились их с Пьером жизни.
Создатели сериала тонко прочувствовали и провели эту мелодию.
Ускользающая красота
Но конечно, масштаб Толстовского замысла был гораздо больше. Если в «Анне Карениной» сам он считал главной «мысль семейную», то в «Войне и мире» он любил «мысль народную». Но даже это не определяет настоящего масштаба.
Кадр из сериалаФото: Robert Viglasky/©A&E/courtesy Everett Collection/East News
Мысль о глобальной подчиненности всего сущего «роевой жизни», которая питается духом правды и выражает не единую человеческую волю, а сумму, результирующую всех воль, не только пронизывает замысел — Толстой отдельно выносит ее в эпилог, применяя к своим воззрениям на историю.
Это ошеломляющая идея связанности и единства всего живого — ярче всего проявленная в буддийской философии — может здорово шарахнуть по мозгам. И каждый, кто к ней прикасался, знает, что парЫ этой идеи — испытание даже для крепкой психики.
Еще одна особенность этого инсайта — он ускользает от передачи. Это хорошо видно в толстовских рассуждениях. Он пытается ухватить идею снова и снова, латает и латает «платье Василисы», но убедительнее от этого не становится: уводит все дальше от понимания и так и не пробуждает в читателе восхищения открытием.
Почему так происходит?
Подобного рода открытия обладают огромной силой восходящего потока. Передать их напрямую возможно только таким же авгурам, которые и так приблизились к пониманию. Еще можно увлечь за собой интуитов-безумцев, если делиться открытием из архетипа гуру или мессии. Но в прямой передаче словами на бумаге все это выветривается. Наверное, это какая-то специальная защита «от дурака», а озарение дается через экзистенциальный опыт самым живым и отважным.
Жрецы передают эти знания не через проповеди, а через ритуалы, а писатели — не через рассуждения, а через жизнь героев. Бесполезно писать об этом, но можно писать ЭТИМ, волшебной тушью максфактор, от которой появляются в мир настоящие люди, а не персонажи.И тогда запускается бесконечная преемственность правды, и она, как ток, передается от читателя к читателю, преобразовывая жизни и захватывая разных творцов, завоевывает страны и умножает любовь.
