Зачем нужна школа приемных родителей?
«Вчера у нас как раз была смерть, в пятницу будет утрата…» Марина Юрьевна Левина, директор благотворительного фонда «Родительский мост», рассказывает про учебный план школы приемных родителей. Здесь учат всерьез.
***
Мы сидим в кабинете, увешанном рисунками, картами желаний, бумажными масками. Все это мастерят родители на занятиях. Зачем? Чтобы понять о себе что-то, чего не понимали раньше. Без этого понимания до детей не добраться.
«Вот, видите, это жизненный путь. Здесь все ровно. Корабль, еще корабль, лодка и ребенок. А здесь нужно еще поработать… Разрывы. Большие разрывы».
Что происходит, я знаю. Я была учеником школы приемных родителей, другой школы, но это неважно. Я знаю, как это работает. И знаю, зачем.
Что значит прийти в школу
Психологи, психотерапевты, тренеры… Команда у «Родительского моста» большая. И длительность обучения не предсказать. В норме школа идет два-два с половиной месяца при встречах раз в неделю. Но сложно планировать, говорит Марина Юрьевна — вот записаны в очередь для нового набора в школу 23 человека, но все пока в личной, индивидуальной терапии… Когда закончат? Сколько длится индивидуальный тренинг? А у каждого по-своему.
Зачем нужна школа? Чтобы пройти инициацию. Самую первую, потому что все остальные все равно будешь проходить с ребенком вместе. Учиться быть мамой или папой, учить малыша быть сыночком или дочкой. Расслабляться. Доверять. Следовать. Принимать свою младшую роль — сколько бы ни было лет.
Марина Юрьевна говорит: ребенок — это теневая фигура, которая приходит, чтобы нам показать: все, хватит. Пора развиваться. И просто это не бывает, конечно.
Фонд начал свою деятельность в 93-м году — тогда специалисты сопровождали семьи группы риска по вторичным отказам. Когда детей возвращали не кровные, а уже приемные родители, взявшиеся исцелять…
«А в 97-м появилась наша школа приемных родителей. За эти годы мы поняли, что приводит к вторичным отказам. Где слабые точки. Одних знаний и навыков недостаточно! Можно «двигать» родителя, да. Предлагать ему больше информации. Но это только первая ступень. Важнее — ценности. Цели. Смысл. И вся мотивационная сфера на этом стоит. Не изучив их вместе с родителем, мы никогда не поймем, насколько его жизнь развернута к этому шагу. И он сам не поймет. Действительно ли хочет? Хочет отдать или компенсировать? Ведь если хочет компенсировать, ребенок тут ни при чем, взрослый может дать себе все сам. На то он и взрослый.
Бывают родители, что не хотят меняться, это их право. У них есть выбор — уйти, пойти в другое место. Но чаще всего и в другом месте им говорят то же самое».
— Есть ли какой-то критерий, по которому видно, что человек не сможет стать приемным родителем?
Марина Юрьевна делает паузу, размышляет.
— Да. Один есть. Неготовность расти, неготовность меняться. С остальным можно работать.
А расти придется.
Что значит расти
— Велик ли отсев на входе в школу?
— Мне кажется, это не про отсев. Это про самоотбор. Начиная с телефонного звонка, с первичного приема, с установочного тренинга — эти три этапа установления контакта связаны с тем, чтобы человек определился: надо ли ему это, готов ли он? Не расходится ли это с его ожиданиями?
Если человек в пути, он воспринимает новую задачу как зону развития и развивается — а значит, справляется. Ребенок, как катализатор, темп ускорит, важно, чтобы человек выдержал этот темп.
После установочного тренинга часто благодарят и говорят: это не наше. А там ведь происходит встреча с чувствами ребенка. Это по сути — насколько я принимаю сам себя. Исчезают иллюзорные картинки о несчастных детках в бантиках, сиротках профессора и балерины.
Финальный тренинг в школе — работа с масками. Каждому из нас иногда кажется: мое лицо, которым я оборачиваюсь в мир, такое прекрасное, милое, а вот это, теневое — ужасно, и его надо прятать. Но стоит его однажды предъявить, как люди совсем иначе начинают реагировать.
Этому мы и учим детей. Что тебя можно полюбить. Такого. Теневого. Страшного. Битого. Грубого.
Какие же они на самом деле, дети двух семей — кровной и приемной?
Что значит быть приемным ребенком
В учреждении дети не растут — они там хранятся. По режиму сон, еда, развлечения, туалет…
Это режим казарменный, и в нем не предусмотрена жизнь. И горе в нем тоже не предусмотрено, его не проходят. Некому отгоревать, не с кем плакать — психика реагирует по-другому. Заморозкой до лучших времен. А вместе с болью попутно замораживается и то, что отвечает за познание, за интерес к жизни, за умение любить и дружить… Психические функции связаны между собой, не выключишь одну — вырубятся и прочие.
Вот и получаются детки-матрешки: каждый приемный родитель знает — паспортный возраст и возраст психологический у детей из детских домов не совпадает.
Одновременно все возрасты вшиты. И четырнадцать, и десять, и три, и до года. Крик отчаянный, оставленный, крик того, к кому никто не подходит… Все эти точки боли — не пройдены. Они просто поставлены на паузу.
А если реальность невыносима, и из этой реальности не убежать — психика выбирает замереть. И в развитии, и в когда-то сработавших стратегиях. Отвергать любую близость. С ноги так отвергать, с оттяжечкой, чтобы никто и не подумал задержаться — потому что, если вдруг отталкивать не до конца, есть риск привязаться. А потом бросят. Всегда ведь бросают. А это больно.
Но способности к регенерации у человека огромные. А особенно у детского человека. Попадая в семью, приживаясь, вживаясь, ребенок будто расслабляет удерживающие ледяные круги вокруг своей бомбы в животе. И она, конечно, рванет. Потому что это необходимо, чтобы жить дальше — не мозаичными фрагментами, не матрешкой, а целым, всем собой.
Ребенок начинает отогреваться и доверять — проходит «разморозку». И он не может пройти ее один. Ему жизненно необходим маяк, устойчивая, заботящаяся фигура в этом океане из крови и слез, и, да уж будем честными, дерьма, стаявшего из-под сугробов, как после долгой зимы. Они могут затопить с головой — или они могут стать рекой, по которой можно выплыть дальше. С этого острова одиночества.
Наших детей очень важно вернуть в реальность, говорит Марина Юрьевна. Ты живой, ты со мной, ты трогаешь, ты чувствуешь.
Отношения лечатся только в отношениях, и, чтобы излечить свою боль, ребенок ее извлечет. Смоделирует и проживет еще раз — уже вместе с вами. А ваша задача реагировать так, чтобы из этой боли его вывести. Дать ее пройти, не разрушиться в пыль по дороге — и научить другому способу жить.
***
Один из мифов о приемном родительстве — «да зачем эти школы, придумали тоже, рожать же никто не учит». Зря не учат, думаю я.
Ты рожаешь часть своего мира. А принимаешь — часть другого. И тебе еще предстоит построить мост между вами. Перейти по мосту этому, выучить общий язык. И на этом языке рассказывать потом про ваш мир. Где не бьют и не бросают. Учить верить этим «выдумкам» день за днем.
С кровным, или своерожденным, как еще говорят, ребенком — с перинатального периода — это ваша общая история. Вы говорите на одном языке. Конечно, и роды могут быть травматичными, могут быть и болезни… Но травма отказа, разлуки, изъятия превышает все ресурсы ребенка. Чтобы ее преодолеть и не умереть (а смерти среди отказников очень часты), ему надо измениться. Как деревцу на ветру, в неподходящей почве — изогнуться, искривиться, расстелиться по земле, выбрать путь выживания. Стать другим.
«Принимая ребенка, вы должны предвидеть, что его прошлый опыт будет влиять на его жизнь в вашей семье, — рассказывает Марина Юрьевна будущим приемным родителям. — У ребенка могли сформироваться определенные поведенческие стереотипы, которые помогали ему раньше переживать отсутствие заботы или насилие. Но для обычной жизни эти стереотипы не подходят. Общество может расценивать такое поведение как неподобающее или разрушительное. Некоторые дети, пережившие разлуки и потери, могут быть злыми, депрессивными или даже враждебно настроенными из-за боли, которую они перенесли в жизни. Если вы видите зло, ищите боль.
Некоторые дети выглядят такими послушными, что этому просто невозможно поверить. Они кажутся очаровательными и беззаботными. Но это просто другой путь, который они выбрали, чтобы справиться с болью. Она все равно выйдет на поверхность, но несколько позже, когда ребенок ощутит себя в безопасности».
Приемный ребенок — всегда человек с дырой в душе. Она не ликвидируется оттого, что ребенка взяли в семью. Наоборот — только тут-то она и раскрывается целиком, чтобы иметь наконец возможность получить лечение. И нужно рассматривать эту дыру, не отворачиваться. Не бояться. Учиться с ней обращаться. Дыру не всегда возможно зарастить. Она — уже часть рельефа. Часть его личности. И это важно принять. Как и всего ребенка.
Маленький, замирает столбиком, кричит при виде вас, качается и бьется. Как малыша успокоить? — берешь и укачиваешь, вот уже большое дело, малыш расслабляется на руках.
Кровный — да. Приемного так успокоить не выйдет — он не знает, что такое быть на руках. Не брали. И он привык по-другому. Он привык качаться сам, ударяясь о прутья кроватки. Он привык раздирать себе руки до мяса, так можно перевести боль душевную в боль физическую, понятную. Он привык справляться сам. Чтобы привыкнуть разделять свою боль с кем-то — ему понадобится время. Много времени. И ваша устойчивость.
Средненький, ненавидит вас, вопит: «ты меня бросила!» — сливая в голове фигуры родившей и принявшей матери, а ночью вы ловите его руку с ножницами под подушкой. Слишком больно и хочется все прекратить.
Старшенький кричит: «Не буду учиться, я дебил, живу так, отвали», — пускает по ветру все свое, раздаривает вещи. Не принимает и не слышит. Пока не скажешь на его языке, условном пароле, что все. Что хороший. Что нужен. Что нужен любым. Пока не скажешь это десять тысяч раз — чтобы покрыть все предыдущие предательства.
И за слабость приемный ребенок наказывает. Сразу становится железным, каменным, отвергающим: слабый родитель разрушится, сдохнет, а значит, я могу опираться только на себя. Вмиг все доверие сжимается в точку, и возвращать его, это доверие, придется заново из этой начальной точки. По капле. Нет, я не разрушусь. Нет, люди болеют. И ты можешь болеть. Быть неудобным. Слабым. Беззащитным. Открытым. Плачущим. Мы не бросим тебя. Мы не бросим тебя. Мы тебя не бросим.
Что значит быть приемным родителем
Информация, знания, тренинги… Вроде выяснено, перенесено в тетрадку, расчерчены кризисы, выяснены детали, никаких больше сюрпризов не может быть…
Но, конечно, сюрпризов масса. Потому что в первую очередь это все не про детей. А про родителей. Даже кровный ребенок «тянет» из прошлого удивительные вещи, заставляя будто заново проходить свое детство. А приемный ребенок тянет из прошлого и из души такие темные сгустки, о которых ты раньше и не подозревал, что они бывают.
Все было хорошо, прошли «медовый месяц»: так называют период, когда ребенок совсем не раскрыт, испуган и очень старается понравиться. Прошли первую адаптацию, когда по ночам малыш кричал, а днем совсем не реагировал. Вырастили привязанность. Вот пошла разморозка, раскрывается боль… Только что же со мной, родителем, такое?
А это пошел резонанс.
Нет ни одного человека на свете, у которого нет детской травмы, говорит Марина Юрьевна. Мы все знаем, что такое быть обиженным, раненым, задетым.
«Мы обживаем это на индивидуальной терапии и берем травматизм как ресурс. Все движение тренинга построено как путь внутрь себя. Мы все берем из собственного опыта. Вот у нас было занятие по адаптационным расстройствам — так мы нашли у себя и стереотипные движения, и нарушение пищевого режима, и нарушения сна, и как мы ручки и ногти грызем… А детское воровство! Нет ни одного ребенка, который бы не нарушал границы. Все это есть в каждом из нас. Мы идем внутрь, смотрим на то, что нам кажется рисками — и вдруг понимаем, что это на самом деле очень серьезный ресурс. Который, в общем, и привел меня сюда. Если он обжит и присвоен — это сила».
Вспомни, вспомни сама, говорю я себе: тебе снова три, тебя оставили в садике и ушли на работу, и ты чувствуешь брошенность и обреченность, или тебе снова пятнадцать, и на тебя орут, и ты чувствуешь боль и несправедливость, и выныриваешь из всего этого — смотришь на своего малыша и чувствуешь ярость. Да ты! Да я к тебе со всем пониманием, а ты, что ты вообще знаешь о жизни, каково мне было в свое время, нас бы за такое!
Проблема в том, что он знает. И еще больше он знает, что другого отношения не заслуживает. И он будет провоцировать вас на доказательство этого — чтобы наконец успокоиться и зачеркнуть возможность доверия. «Да, ничего мне хорошего не светит. Да, точка. И этот тоже предаст. Все взрослые предают».
Это другой язык, незнакомый тебе. Он сигналит о боли? О страхе? Об одиночестве? Лавиной выливает все, что накопилось — за время иных травм.
Это проверки. Полюбите меня черненьким.
Выученные правила сиротского детства: не доверять. Слабину обнаруживать в любом — бить в нее, добивать. Не раскрываться. Не уметь ничего другого.
А родителям приходится — проходить свои болевые пороги, не пытаться отвергнуть, а находить в своей слабости силу — и учить этой силой пользоваться. Их учить, наших детей. Давать им пространство для прыжка.
Чем помогает школа
Знания — это еще не все. Кроме знаний, кроме пройденных эмоциями состояний, нужны еще силы.
Спрашиваю Марину Юрьевну:«Если не меняться и ничего не делать, что будет происходить?»
«Невроз. Приемный родитель будет все время видеть перед собой свою жизненную трагедию в лице этого ребенка. Будет видеть свою боль, непрожитое горе, свое несчастное детство, отвратительную мать, ужасного отца, свою ничтожность, одиночество.
Это зеркало. И это глубочайшая травма. Постоянная. Не всякий может с ней справиться. А невроз за собой тянет самые различные заболевания. Психосоматика работает без сбоев».
Западные психологи называют приемных родителей «специалистами по потере». Это и правда так. Вы становитесь для ребенка и семьей, и тренажером эмоций, и психотерапевтом, который помогает пройти всю скопившуюся боль.
Только в отличие от обычного терапевта, от вас требуется готовность 24/7. Срезонировало слово из другого мира, запах на улице напомнил запах предыдущей мамы, сказанное слово звучало в детском доме как обидное, шарф так же повязывал дедушка, а потом ударил, все это резонирует таким количеством боли, и она выплескивается, ошеломляя и вас, и ребенка. И к этому нужно быть готовым. У вас нет подготовки к сеансу, и пауз нет тоже, сеанс идет непрерывно.
Внешне это может быть совсем незаметно, ведь все болевое ребенок проходит не с кем-то, а с вами. За промахи и потери ребенка, особенно приемного, социум спешит наказывать жестко, поджимать губы: «Не такой!» За успехи мам обычно не благодарят: все ведь нормально. Сколько в это вложено сил — знает только тот, кто вложил.
Это история пеликана, который бесконечно должен кормить детей собой. Своей энергией, чувствами. Это про физическую усталость, про нарушение сна, отсутствие личного пространства… Наши собственные трещины дети расширяют, и все разваливается. Но это задача ребенка: проверить на прочность мир. Он слишком часто прежде оказывался непрочным.
Самый важный вопрос в среде приемных родителей — про ресурс. Где берете? Как пополняете? Истощиться очень легко.
Школа приемных родителей учит и этому. А еще — она просто остается рядом.
Есть ресурсные группы, где просто рассказывают о том, что происходит, не получая осуждения. Есть психологи, которые ведут семью до совершеннолетия ребенка. Школа рядом. Учит. Дает поддержку. Позволяет человеку встретиться с самим собой и что-то такое ценное понять, что даст потом спасительный ключ — при спуске вместе с ребенком в его, ребенка, темноту.
Сходить туда — и вернуться обратно, на свет — придется каждому. Для этой дороги нужны навыки и силы, соль, спички и крепкие ботинки.
Ну и мост, да. Нужен мост. Родительский мост.
Фонд «Нужна помощь» собирает средства для проведения полного цикла школы приемных родителей, который включает в себя: психологическое консультирование по телефону горячей линии 200 человек, первичный прием, проведение шести установочных тренингов, а по итогам этих этапов — обучение 30 потенциальных родителей и дальнейшее сопровождение семей, взявших ребенка. Это кропотливая, ежедневная работа на многие месяцы, а то и годы. Подписавшись на любое, даже самое небольшое ежемесячное пожертвование, вы сделаете эту невероятную работу возможной.