Как художники-аниматоры прорабатывают собственные травмы средствами искусства
Анимация давно и очень плотно работает с темой болезни. Я говорю не о лечении, хотя понятно, что занятия анимацией часто используют для реабилитации и социализации больных, особенно детей, есть даже особого рода анимационная терапия. Я говорю об искусстве анимации, которое имеет возможность объяснить нам болезнь, дать зрителю понять и почувствовать больного, узнать его мысли, которые, возможно, другим, не визуальным способом трудно сформулировать. Ну и, конечно, для тех, кто владеет анимацией — это один из важных способов прорабатывания собственных травм средствами искусства.
Пространство свободы
Для рассказа о болезни часто используют приемы документальной анимации, в частности, те, для которых делаются специальные исследования, берутся прямые интервью и рисунки больных. И в этом смысле анимацию, посвященную болезни, можно называть инклюзивной, поскольку при создании фильма здоровые сотрудничают с больными.
Болезни тела интересуют анимацию чуть меньше, чем болезни душевные и ментальные особенности, для рассказа о которых язык анимации, умеющий открывать зрителям подсознание, подходит особенно.
Говоря о телесных болезнях, аниматоры пытаются понять: каково это, например, не видеть. В канадском фильме Private Eyes\ «Секретные глаза» (2011) режиссер Nicola Lemay \Николя Леме рассказывает о слепом мальчишке, решившем перед днем рождения разыскать, где родители спрятали для него подарок. Кино детское, и то, что Мэттью слепой — это вводные, никакой трагедии из этого не делается, наоборот, оказывается, что у мальчика много «секретных глаз», каких нет у других — они находятся там, где у людей руки, ноги, уши, нос, и они «видят» то, что не видят другие. Режиссер использует черно-белое 3D стерео-изображение, кадр погружен в темноту, предметы намечаются только абрисом в тот момент, когда попадают в «поле зрения» мальчика. Так мы ощущаем пространство, которое Мэттью познает своими тайными глазами, и только его воображение раскрашивает предметы в разные цвета. https://www.nfb.ca/film/private_eyes/
Мультфильм со сложным названием Orgesticulanismus (2008) бельгийца Mathieu Labaye \Матье Лабае рассказывает об отце режиссера, с молодых лет болевшем рассеянным склерозом, затем прикованном к инвалидному креслу и рано умершем. В фильме мы слышим голос Бенуа Лабайе, размышляющего о собственной инвалидности: «Когда вы лишаетесь подвижности, то, чтобы выжить, вы должны по-своему изобрести движение. И то, что происходит в моей голове — это способ воссоздания внутреннего пространства, это тоже моя свобода. Неподвижность открывает целую кучу новых возможностей, в частности, внутреннюю свободу, внутреннее пространство. Человек неисчерпаем на уровне желаний, энергии, внутренней силы. И вы это обнаруживаете даже с большей интенсивностью, когда вы лишены движения».
Режиссер начинает рассказ с фотохроники жизни и болезни отца, а потом как будто строит таблицу, сканирующую мозг человека, находящегося в инвалидном кресле. В каждой клеточке — одно, бесконечно повторяющееся короткое движение: махнуть щеткой, подойти к унитазу, повесить белье, залезть в ванну. Персонажи, совершающие эти простые движения, недоступные инвалиду — молодые и старые, мужчины и женщины, выглядят как жильцы в комнатах многоэтажного дома. И тела каждого, словно у марионетки, дергают за нити. Мы не видим, кто кукловод, который их дергает, возможно, они подчиняются указаниям мозга, но вот в одной из клеток-комнат одно и то же движение — слезть со стула — по очереди совершают девушка, старик, толстяк, ребенок, каждый по-своему, и вдруг многоликий герой, разрывая нити, выскакивает прочь из таблицы-тюрьмы и начинает танцевать все с большим и большим исступлением, меняя лица, тела и постепенно превращаясь из человека в летающие абстрактные формы. Отдавая дань любви умершему отцу, режиссер через анимацию пытался выразить внутреннюю свободу, которую обретает обездвиженный человек.
О чем я хотел сказать
Часто рассказ о телесной болезни — это способ сказать о чем-то другом, более важном для автора. Как, например, в ленте Pep Mask студента Бирмингемского университета Уильяма Марлера\William Marler. Герой, страдающий муковисцидозом и вынужденный каждый день пользоваться специальной стимулирующей дыхание маской, выбирает именно эту рутинную процедуру, так злившую его в детстве, чтобы сказать спасибо и вместе с тем попросить прощения у родителей. Художник рисует белой линией на черном: вот руки привычно нащупывают наконечники для маски в столе, перед глазами от напряженного дыхания бегут цветные пятна, воздух вырывается потоками ярких светящихся линий, а мама звонит и напоминает, что надо подышать. «Мама, мне уже не семь лет — Но это очень важно…» Слова вылетают из трубки и опутывают, как веревки, герой в раздражении кричит, но, бросив трубку, от стыда падает головой на руки и бормочет: «Прости, прости». Мама перезванивает сама: «Я тебя люблю».
Рассказ о собственной болезни может быть метафорой чего-то иного, о чем, возможно, автор не хочет говорить напрямую. Выпускник иерусалимской академии «Бецалель» Йоав Брилль \ Yoav Brill снял фильм «Ишихара»\ Ishihara, где рассказывает, как в детстве он сам и его ровесники воспринимали то, что он дальтоник. Главным формальным решением режиссер выбрал таблицы Ишихара (тест для выявления дальтонизма, выглядящий, как круги, составленные из множества разноцветных кружочков). Изобразительно фильм выглядит схематично, будто мы видим жизнь детского сообщества сверху, в виде плана, а люди похожи на те самые кружочки блеклых цветов. Мальчик-дальтоник, от лица которого ведется рассказ, выброшен из своего круга, где его не считают таким же, как другие.
Формальный ход, поначалу производящий впечатление абстрактной анимации, дает возможность рассказать щемящую человеческую историю. Ребенку тяжело быть не таким, как все. Став старше, он выбрасывает все цветные вещи из своего гардероба, чтобы не делать ошибок и не отличаться от других, носит блеклое и пытается играть в то, что он невидим, как тайный агент. В интервью Йоав рассказывает, что сам он, как и его братья, дальтоник, так что для написания сценария он пользовался общим опытом и опрашивал других людей, не различающих цвета. Но ситуацию он несколько драматизировал, поскольку хотел, чтобы был ясен подспудный сюжет — изгойство дальтонизма было метафорой изгойства и тайны гомосексуальности.
Коммуникация во спасение
Среди «телесных» болезней есть две, которые в анимации, да и вообще в искусстве, безусловно метафоричны: рак и СПИД. Рак означает смерть, это до сих пор так, какие бы успехи ни делала медицина. Самый ходовой образ рака — живое и страшное существо (идущее от представлений о расползающихся по телу метастазах). С ним работает режиссер Xavier Reyé\ Ксавье Рейе в клипе исполнителя Стромая\ Stromae для песни Quand c’est? \ «Когда это случится?» —он соединяет актера с компьютерной графикой. Тут рак похож на ветви страшных живых растений или на щупальца чудовищ, которые хватают человека и уносят его душу куда-то в небо.
А СПИД, который поначалу тоже ассоциировался со смертью, теперь в первую очередь — знак социального неблагополучия. СПИД страшен там, где нет лекарств, где бедность и невежество. И в последнее время большая часть мультфильмов про СПИД базируется на реальных историях болезни африканцев — аудиодневниках или специально записанных интервью. Как, например, в фильме Саманты Мур \ Samantha Moore «Любимые»\ The Beloved Ones, построенном на двух интервью с женщинами из Уганды, рассказывающими о потерянных в пандемии СПИДа любимых — о матери и о муже, которые отказывались лечиться.
О двух «онкологических» сюжетах я все же расскажу, поскольку они сильно отличаются от общего тона картин о раке. Первый — фильм британки Эммы Кальдер \ Emma Calder — «Каждый ждет, что что-нибудь случится» \ Everyone is waiting of something to happen. Он посвящен ее коллеге, английскому аниматору-ернику Ричарду Райту, у которого обнаружили рак кишечника, и фильм строится прежде всего на его текстах из Facebook, где герой, пряча тревогу за иронией, описывает, что с ним происходит. Медийная сторона дела тут оказывается очень важна — картина изобразительно строится на фотографиях героя из социальных сетей — домашних фото и дружеских вечеринок, превращенных в смешные анимированные коллажи, и сам рассказ оказывается коллажем из постов героя в Facebook, фрагментов блога на форуме, посвященном раку кишечника, и интервью. То есть, заболевший герой устраивает просто взрыв сетевой коммуникации, наполненный шуточками, бесконечными рассказами о еде и болезни, которые, по-видимому, помогают ему держаться на плаву. Ну и, конечно, через социальные сети режиссер нам показывает счастливый финал: Ричард пишет в блоге, что результаты последней проверки показали, что он чист от болезни, и перед нами, словно в Facebook, прокручиваются поздравления друзей, требующих устроить в честь этого праздничную вечеринку.
Вторая история, уже с трагическим финалом — еще более уникальная и показывающая нам сильный пример попытки сопротивления горю и отчаянию. У Райана и Эми Грин, работавших разработчиками компьютерных игр, маленький сын Джоэл умирал от рака. Родители решили сделать компьютерную игру, посвященную болезни мальчика, и в эту работу перенаправили свое отчаяние. Им удалось собрать на Kickstarter деньги, чтобы запустить этот проект, так появилась небольшая инди-игра «Этот дракон, рак» \ That Dragon, Cancer. Свой проект они называли «Путешествие надежды в тени смерти». Фрагмент первого эпизода, опубликованный в медиа, был попыткой воссоздать с помощью трехмерной анимации ужасную ночь, которую Райан провел с плачущим от боли Джоэлом, не будучи в силах ему помочь. Таким образом он создал ситуацию скорее близкую к кино, чем к игре, поскольку игрок не может повлиять на ее итог, и ему остается только принять свою судьбу, как семье Грин. Так и во всей игре — возможностей повлиять на ее ход у игрока немного, они совсем простые и не могут отменить трагический финал. Трехмерная анимация сделана весьма условно, в частности, у людей тут практически нет лиц. Но создатели отдали ребенку смешливость Джоэла, его любовь радостно хлопать в ладоши при всякой удаче и другие маленькие детали, имеющие огромную ценность для родителей. Для звукового оформления чета Грин использовала реальные записи, сделанные дома, когда Джоэл еще был жив, — его и трех своих старших детей.
Четырехлетний Джоэл умер, проболев три года. Религиозность семьи Грин очень повлияла на эту игру, плотно вошла в ее сюжет, и один из критиков считает, что тема Иова, страдания невинного, внятно слышна в ней. И, хотя вера и молитва помогали родителям справляться все эти годы с горем, ясно, что не менее существенным инструментом сопротивления был катарсис. Райан и Эми канализировали всю свою боль в проект о сыне. Переводя каждый шаг своего страдания в элемент игры, они не оставались с болью наедине, творчество дало им возможность разделить свою боль с другими. И это то, что объединяет историю Ричарда Райта и семьи Грин — спасение они искали в коммуникации, которая облегчала их страх и горе, и это стало материалом для анимации. (Скачать игру можно здесь — http://www.thatdragoncancer.com )
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.